— Он… жив?

— Жив, оба живы. Последние эликсиры по глотку делили… до дому добраться.

Кай говорил медленно, хрипло. Паола понять не могла — то ли голос мальчишка сорвал, то ли грудь помята и дышать трудно, а может, просто устал сверх меры.

— Погоди, подлечу — расскажешь. — Паола глубоко вздохнула, собирая остатки сил. «Волей Неба, именем Всевышнего…» Ей показалось, крох целительной силы, сорвавшихся с кончиков ее крыльев, не хватило бы и на сопливого ребенка. Но Кай задышал ровнее.

— Устала? — спросил, совсем как Гидеон тогда, кольнуло Паолу.

— Обидно, когда сил мало, — честно ответила она. — Ты подожди немного, сейчас отдышусь, еще тебе махну.

— Не надо, легче уже…

Соврал, поняла Паола. Тут подошел Ольрик, глянул хмуро, сунул мальчишке початый флакон восстановительного зелья:

— Пей.

Тот отхлебнул осторожно, словно боясь израсходовать лишнего.

— Все пей, — сердито буркнул маг. Мазнул взглядом по Паоле: — А ты ступай домой. Ступай-ступай, нечего тут. Я и остальным велел.

— Но, учитель…

— Кому сказал! Целители подошли, теперь управимся. И не спорь, будет еще вам работа. Не в последний раз.

Возвращались в подавленном молчании. Только у самых ворот гильдии Джатта сказала:

— Учитель велел рты на замке держать.

— Ой, да ладно уж, — Ойка зло пнула подвернувшийся под ногу камушек, — сами толком ничего не знаем. Только и ясно, что дела плохи. Всех погибших не смогли принести даже, позорище.

Предупреждение Джатты пришлось вовремя: девушек ждали. От «ну что?» да «ну как?» со всех сторон у Паолы аж голова закружилась.

— Учитель придет, все расскажет, — выпалила Джатта.

— Нам бы отдохнуть, — тихо сказала Линуаль, — выдохлись.

Паола молча проскользнула к себе.

Села, завернувшись в одеяло, прикусила губу — больно, до крови. Бил озноб. Тупо, глухо болело в груди, как будто кто-то невидимый медленно и упрямо тянул оттуда жилы. Хотелось выть. И назойливо, нудно, на самом краю сознания бился странный, неправильный, непривычный звук. Будто щенок скулит — да откуда б ему здесь взяться?

И вдруг внезапно Паола поняла: это за стеной, в соседней келье, плачет Иза. Паола упала на кровать, уткнулась лицом в подушку. Если бы слезы могли помочь…

Линуаль ушла на следующий вечер. Вскоре после обеда ее вызвали к Ольрику, а когда вернулась из храма Паола, подруга встретила ее во дворе гильдии, закутанная в темный дорожный плащ и с небольшой котомкой через плечо. Обняла, шепнула:

— С Джаретом идем.

— Вдвоем?! — ахнула Паола.

— Так проще. — Линуаль отстранилась, обхватила себя руками, будто мерзла. — Большой отряд не спрячешь, а мы тихо пойдем. Сама будто не понимаешь, у демонов силы — что двоих убьют, что два десятка. Зря людей терять.

Паола передернула плечами. Эти слова были не Линуаль — чужие. Но… наверное, подумала Паола, так и в самом деле правильно. А что не нравится — ну, война вряд ли может нравиться.

— Далеко хоть?

— Туда… где Хетта погибла. А потом — дальше, в мои края. Золото нужно. Ольрик сказал, горные за эликсиры цены втрое подняли. А у нас там есть… недалеко совсем.

— Погоди, ты о чем. — Паола даже не сразу поняла, что за «у нас там» имеет в виду подруга. — У эльфов, что ли? В лесу?! Сохрани Всевышний, убьют ведь!

— Да ну, — отмахнулась Линуаль. — Зачем эльфам золото? Главное, сделать все тихо, не нарушить покой леса, и все будет хорошо. А я лес знаю. Только вот не увидимся долго теперь. Удачи, Паола.

— Тебе удачи! — Подруги обнялись снова, крепко, силясь продлить последний миг вместе. Но вот Линуаль отстранилась, отвернулась резко и вышла за ворота — почти выбежала. Свернула к казармам. Паола стояла, глядя вслед, стояла долго, хотя Линуаль почти сразу скрылась за поворотом узкой улочки. Шептала благословения, сглатывала слезы и все никак не могла заставить себя отвернуться, уйти, пойти на ужин, а после — спать, а завтра — снова в храм, лечить, словно ничего не случилось, словно их тихая, мечтающая о доме и муже Линуаль не ушла туда, где уже погибла Хетта, и дальше — в золотые леса, где гибнет любой неосторожный путник.

В себя ее привел развязным тоном заданный вопрос:

— Эй, дева, где тут ваши главные?

У ворот толпилась стайка подростков, возглавляемая долговязым худым юнцом. Долговязый разглядывал Паолу с пристальным, каким-то жадным интересом.

— Зачем тебе главные? Вы вообще кто такие?

— Подмастерья. Лучшие подмастерья, — долговязый приосанился, — гильдии переписчиков и рисовальщиков.

— Что-то непохожи на лучших, — буркнула Паола. Наглый взгляд гостя вызывал почти позабытое с детских времен желание заехать по морде, а откровенное вранье побуждало выпроводить. Лучшие, как же! — Думаешь, я не знаю, по сколько лет в вашей гильдии в учениках ходят? Кисточки моют да перышки чинят за мастерами?

— А, мазилки пришли, — возник рядом вездесущий Класька. — Паола, все верно, учитель их чуть не с утра ждет. Явились, не запылились. Пошли, отведу.

Паола пожала плечами и побрела на ужин.

О «мазилках» снова вспомнила поутру, вернее, они сами о себе напомнили. Сидели всей компанией за столом младших учеников, уминали завтрак, зыркали по сторонам.

— Что они вообще здесь делают? — спросила Паола у Джатты. Та сейчас помогала учителям и первой узнавала все новости.

— Заклинания рисовать будут, — тихо объяснила Джатта.

— Что-о?

— Ну что-что, свитки. Нарисуют заклинания, а наши мастера потом зачаруют. Так быстрей выйдет, чем полностью самим. Хотя и послабее.

— А-а, поняла, — медленно кивнула Паола. Запустить готовое заклинание со свитка любому ученику по силам. Ну и пусть оно слабей, чем у опытного мага. Боевых магов мало, целителей того меньше, эликсиры тратятся быстро, а новые поди купи. В храме служек едва пришедших, ничего толком не умеющих, лечить ставят. Сколько раз она слышала, что война — это люди, люди, люди… Всегда считала — про войско говорят, про отряды, которым идти в бой. А оказалось, не только. Монахини, которые лечат, кормят и устраивают беженцев, маги, готовящие заклятия для походов, целители, встречающие вернувшихся из боя… Даже переписчики-рисовальщики…

В тот день на площадях столицы появились вербовщики. Они стояли, важные, под флагами Империи, и зычные голоса герольдов звали мужчин в ополчение и отряды стрелков, а женщин, девиц и подростков — помогать, смотря по способностям, при храме, монастыре или гильдии магов. Обещали семьям записавшихся в славное императорское войско полновесное золото, а идущие мимо хозяйки вздыхали: вон, на рынке что ни день, то хлеб дорожает, как жить? Демоны Проклятого жгут деревни, горит урожай, горит огнем сама земля, если так и дальше пойдет, не за горами голод, и что тогда толку в золоте? Сладко жить будет тот, у кого амбары полнее.

А еще — Паола узнала об этом вечером — в тот день обвинили в шпионаже торговца, что держал магическую лавку у городских ворот. Амулетов, эликсиров и свитков с заклинаниями выгребли из его кладовой столько — вдесятером дня не хватит разобрать; и были вроде бы среди тех свитков и амулетов не только разрешенные гномьи, но и самые что ни на есть черные. Почему-то это известие взбудоражило прежде всего гильдейских учеников: за ужином в трапезной не умолкал гул возбужденных разговоров, и учителя не спешили, как обычно, пресекать ненужный шум. Ольрик сидел мрачный, едва ковыряясь в миске, Тефас и Гоар яростно о чем-то спорили. «Горожане», — донеслось до Паолы, а после: «горцы» и «не простят». Девушка потерла лоб, поморщилась. Она устала, очень устала. Хотелось спать. Хотелось, как раньше, засыпать, улыбаясь, а просыпаться не на мокрой от слез подушке. Скорей бы кончилась война!

Этой ночью ей снилась Линуаль, и Паола шептала во сне: «Выживи, прошу тебя, только не умирай, живи! Пригласи меня в гости, когда у тебя будут дом и муж, ладно?»

Линуаль молчала. Между нею и Паолой скользили, кружась на ветру, золотые листья эльфийского леса.