Откашлявшись, глава великого дома вопросительно взглянул на королеву и, дождавшись ее разрешающего знака, спросил:

— Как тебе удалось заставить колокол заговорить, Эоста?

— Не знаю, — моргнули янтарные глаза. — Я должна была… Кто-то должен был это сделать, чтобы спасти…

Девушка запнулась, и лорд услужливо подсказал:

— Весь эльфийский народ.

Пророчица чуть покраснела и вытянула спину стрункой, прозвенев:

— Да! Когда я просила Галлеана об откровении, то увидела этот колокол. Я должна была дать знак тем, кто ждет. Теперь они придут.

Но «они» все не шли.

Темнело, тихими лампадами зажглись звезды. Малая Луна светила особенно ярко, затмевая их сияние, а до восхода Большой оставался час с небольшим.

Когда лорд уже подумывал о третьем кубке эля, а его будущая наследница искусала губы в ожидании, боясь поднять глаза на суровое лицо Даагона, рокот набата снова разнесся над эльфийскими рощами, заставив трепетать каждый листок.

К великому сожалению лорда, прием претендентов перенесли в величественный тронный зал, где, разумеется, не было никаких уютных столиков с напитками и фруктами, которыми можно было бы скрасить несправедливость судьбы.

Вторым оказался Сонил из клана воров — высокий даже для эльфа, с широченными плечами, подобающими скорее гному, нежели созданиям Галлеана и Солониэль. Удивительно, как он справлялся с тонкой воровской работой, требующей ловкости и неприметности. Этому никогда не стать Лунной Тенью. Может быть, он втирался в доверие жертвам? Очень уж добродушное лицо и располагающая улыбка.

Страж доложил то немногое, о чем сообщил сам претендент: Сонил остался сиротой после пожара, уничтожившего где-то в глуши небольшую семью диких эльфов, не входивших в Альянс. Его, единственного выжившего, приютил клан воров, и случилось это лет десять назад.

Королева нахмурилась, узнав, каким возмутительным способом Сонил ударил в колокол: по-великаньи тупо использовал подобие кувалды — пригнул близрастущее деревце и отпустил.

По кивку Иллюмиэль, к расспросам приступил Даагон:

— Что ж ты так медлил, эльф? Мы заждались.

— Так я издалека шел, благородный лорд, почти от болот змеекожих. Еле успел, — широко улыбнулся Сонил. — Как услышал, что несметные сокровища дома Эрсетеа даром в руки плывут, так в дорогу и собрался. Да и клану нашему негоже такое упускать. Это ж подумать только — такой благородный род, да в клане воров будет, а?

И ведь искренне радовался, паршивец. Ни малейшей издевательской нотки в голосе, ни тени насмешки в восторженно вытаращенных глазах. То ли совсем дурак, то ли, наоборот, изощрен и отчаянно смел, чтобы при королеве и архонтах открыто насмехаться над благородными эльфами.

— Моя королева, сиятельные архонты, благородный лорд, — по очереди поклонился вор. — Клянусь, я не уроню славы древнего рода Эрсетеа.

«Но не честь. Впрочем, после меня и честь, и славу ронять еще ниже просто некуда», — мысленно усмехнулся Даагон. Внешне он оставался невозмутим, но его взгляд нашел бледное личико пророчицы Эосты. Разве сможет нежная девушка посрамить в испытаниях наглого вора?

К счастью, в этот момент рокот набата третий раз за вечер всколыхнул птиц, уснувших в гнездовьях.

Перед королевой и архонтами предстал угловатый подросток. Тридцать лет для эльфа — это, конечно, еще совсем юность. Но не детство же! Черты острого треугольного лица не отличались приятностью по эльфийским меркам — слишком уж резкие. Узкие губы плотно сжаты, жесткие черные волосы, обрезанные до линии подбородка, торчат в стороны перьями, а взгляд — дерзок до неприличия. Одеяние цвета пожухлой осенней травы выдавало в мальчишке лучника диких кланов.

В нарушение традиций претендент опередил стража и самолично, звонким девичьим голосом, назвался:

— Тинира от клана Гаэтер!

Подбородок надменно вскинут, в хищной улыбке блестят зубы — девчонка прекрасно знала, какой эффект произведет имя клана. Впервые за три десятилетия кто-то от Гаэтер удостоил внимания эльфийский союз.

Услышав, что для извлечения звука Тинира использовала стрелу составного лука, понимающие в стрельбе и заговоренных колоколах архонты одобрительно переглянулись: и сам лук выше похвал, и лучнице удалось подобрать нужные расстояние и точку удара по бронзовой махине.

На этот раз королева не позволила Даагону расспрашивать возможную наследницу и поступила, как всегда, мудро: лорд онемел и вперился в пустое место, представляя там изящный стол, два кубка и себя, отмечающего с Тиаль предсмертное примирение.

— Передай нашу благодарность клану Гаэтер, Тинира, — сказала Иллюмиэль, — за то, что он откликнулся на призыв эльфийского союза и прислал тебя.

— Я передам, королева, — лучница склонила голову и тут же резко вскинула. — Но не буду скрывать: даже по воле моего клана я не подошла бы к этому вашему колоколу, если б на состязания не вызвался мужчина. Клан Гаэтер не может допустить, чтобы у самого презренного из эльфов появился приемный сын и наследник. Лорд Даагон недостоин сына. Никакого!

«О, эти дикие эльфийки, такие горячие по сравнению с нашими изысканными статуями!» — «Самый презренный эльф» торопливо опустил веки, чтобы лучница, сверлившая его убийственным взглядом, не прочла в его глазах улыбку.

Однако не стоит забывать, что, если этот взъерошенный галчонок проиграет, у ее клана будет еще одна причина люто ненавидеть благородные дома. А это, если вспомнить о влиянии Гаэтер на другие дикие кланы, сделает разрыв эльфийского союза почти неминуемым. Следом воспрянет Империя с ее инквизиторами, а там уж и до новой войны людей и эльфов рукой подать. И опять Даагон окажется виноват.

Но где же тот, кого он на самом деле ждет, ради кого прослыл безумцем и «предателем всего эльфийского народа»?

Четвертый удар колокола прозвучал так неожиданно, громко и резко, будто прямо во дворце разорвалась шаровая молния.

Даагон вздрогнул и едва сдержался, чтобы не уставиться на парадные врата тронного зала, как какая-нибудь имперская деревенщина. Краем глаза он отметил двух вошедших стражей и не сразу осознал, что озвученное одним из них имя имеет прямое отношение к состязаниям.

Только когда страж троп Энрах, приветствовав королеву и архонтов, почтительно поклонился и ему, лорд догадался, с чего бы такая честь.

Он был разочарован и уже вполуха слушал доклад наблюдателя о способе, каким претендент вызвался в наследники: Энрах бросил в колокол меч.

«Необычный, стало быть, меч. Простой звякнул бы по-комариному. Надо бы посмотреть, что осталось от оружия… Наследнички, демон их задери, — ни одного одаренного мага! — думал лорд, оглядывая четверку молодых людей, претендующих на его имя. — Впрочем, чем еще, как не магией, справилась с первым испытанием Эоста? Что ж, Даагон, она права — ты безумен, и тебе пора уйти на покой. Вечный…».

Тот, кого он ждал, не явился, равно как и посланец друидов Древа Смерти, — из этих четверых в подобном просто некого подозревать. И вот последнее-то как раз настораживало. Неужели весть не долетела до Алкмаара? Или слуги Мортис боятся проверки главным Посохом Духа, которая предстоит каждому претенденту?

Церемония официального знакомства с Энрахом, лет пять известным среди эльфов, прошла совсем быстро: надо было успеть на торжество Двух Лун. На следующий день предстояло огласить испытания для каждого соперника — в той сфере, какую он применил при вызове голоса колокола.

Даагон приотстал от королевской свиты, спешившей на холм с танцевальной поляной, откуда лучше всего было наблюдать встречу Двух Лун.

«Еще не все, — думал он. — Время еще не вышло. Ты же здесь, ты должен быть здесь! Неужели ты просто боишься привлечь к себе внимание тех, кто на тебя охотится, и выбрал крохотную отсрочку вместо сражения за жизнь? Пойми, ведь ты же не один будешь за нее биться, мальчик мой!»