От взрыва внизу, в каземате, палуба вспухла и ершилась на трещинах торцами палубных досок. Над головой нависал и раскачивался раструб дефлектора, свалившегося откуда-то со спардека, позади беззвучно рыскал из стороны в сторону ствол 203-мм орудия вместе с башней – Вадим видел, как на барабане платформы перебирают зубья шестерни поворотного механизма. Но не слышал их характерного щелканья-счета.

Плыли клубы желтого дыма.

Толкалась о тросы лееров корма сорванного со шлюпбалки вельбота.

Движений вокруг хватало, а вот звуков… Их не было. Даже рябоватый толстый баклан («И что он делает в этом аду, да еще так далеко от берега?»), даже он, бродя по скомканному брезенту, теребя его складки, разевал свой желтый клюв немо, как рыба.

Как в кинотеатре, где не смогли добудиться выпивоху тапера. А он нужен был. Со своим аккомпанементом «под настроение». Нужен. И прямо сейчас…

Прямо сейчас не хватало его лирического лейтмотива, романтической прелюдии, сентиментального адажио, в конце концов.

Сейчас, когда Вадим увидел в борьбе белых и темных вихрей дыма узкий просвет голубого свечения, и в нем…

По всему, ему следовало удивиться сильнее, чем за все время с момента его пробуждения. Сильнее, чем за всю свою предыдущую жизнь. Но… То ли это было уже сверх всякой меры, то ли у него самого уже не осталось сил. Не теряя времени на изумление или восторг, Вадим пошел, побежал, потянулся к фигурке, размытой фонарным свечением в арочном окне, странным образом оказавшемся на носу «Евстафия».

В окне яхт-клуба, тогда, на берегу, в первые дни войны, когда он еще не был ни страдальцем, ни героем, был просто офицером флота, возможно, что и «блестящим»… А она еще не была ни синеглазым наваждением, ни неуловимым призраком. Не была даже мимолетной записью на салфетке подле бутылки портвейна: «Арина – адмирал Млынов, внучка», но уже почему-то была мечтой.

Вадим позвал ее, но она не обернулась. Не потому, что не услышала его несмелого зова. Потому что и он не услышал себя.

Даже когда позвал громче, попробовал набрать полные легкие воздуха и крикнуть, он вдруг понял, что ни одной доли атмосферы давления не прибавилось в мехах легких, ни на миллиметр не раздались ребра, грудь оставалась неподвижной.

Пытаясь ее нащупать и не находя, Вадим обернулся в поисках хоть какой-то помощи или объяснения происходящего…

Сзади были немцы.

Повылезали изо всех щелей и проломов, воровато перебегали из-за угла за угол на четвереньках, точно серо-зеленые прыткие ящерицы; так же мелькали локти и колени над спинами, где в прорехах мундиров торчали костяные шипы, так же волочились по доскам палубы чешуйчатые хвосты…

«Точно как на плакате: “Врагъ рода человеческаго!”» – уже безо всякого удивления отметил Вадим. Видел он недавно такой у подъезда Морского собрания. Такая себе икона «Страшный суд» с газетной злободневностью. Там змеиный хвост кайзера петлял меж гибнущих в пламени мучеников. А сам германский император…

Посмотрел сейчас на Вадима с затравленной злобой из-под козырька Pickelhaube, ощерил мелкие зубы под завитыми усами, выронив из пасти багрово-сизый клубок чьих-то кишок.

Другой такой же кайзер перестал трясти головой, вытряхивая из окровавленной черной штанины обрубок ноги, и также уставился на Вадима.

И эта зверская гримаса виднелась теперь из-под каждого шлема с пикой – «кайзеры» подкрадывались со всех сторон…

Вадим попятился, раскинув руки, невольно пытаясь заградить хрупкую фигурку на баке «Евстафия», жалея, что не может крикнуть ей: «Бегите!»

Но внучка вице-командора вдруг сама позвала его негромко и неуверенно, будто окликая спящего:

– Вадим Иванович?

Ударили корабельные склянки.

«Ящеры-германцы» мгновенно очистили палубу, брызнули по укромным местам точно нечистая сила, которую вспугнул поутру звон церковного колокола.

Растворился и сам огромный броненосец в красноватых вихрях тумана.

И вихри тумана, отползая, в свою очередь, открыли вид на выбеленную стену, у которой красно-гранитным надгробием стоял шкаф напольных часов с медным циферблатом…

Морская хроника

18 ноября. Бой у м. Сарыч.

Дистанция была 40 каб., но «Евстафий» не сообщил об этом управляющему огнем на «Иоанн Златоуст», который плохо видел неприятеля и дал кораблям по радио дистанцию в 60 каб. В результате бой «Гебена» фактически свелся к поединку его с «Евстафием», так как остальные корабли стреляли с неверной установкой прицела.

В 12 час. 35 мин. «Гебен», склоняясь вправо, закрылся туманом и дымом, и стрельба прекратилась.

Бой длился 14 минут. За это время русские корабли выпустили 30 305-мм снарядов. «Гебен» получил три 305-мм попадания и 11 попаданий снарядами среднего калибра. В этом бою на нем было убито 12 офицеров и 103 матроса, ранено 57 человек. Для ремонта «Гебена» потребовалось две недели.

Линейный корабль «Евстафий» получил 4 попадания 11-дюймовыми снарядами, из них 2 – в батарейную палубу, 1 – в трубу и 1 снаряд пробил осколками небронированный борт в носовой части.

Было убито 5 офицеров и 29 человек команды; ранено 24 человека…

В игольное ушко

«Николай I», бывший пароход РОПИТ, а нынче «авиационная матка», возвращался в Севастополь. Но прежде, чем занять свое место в Корабельной бухте у причальной стенки, авиатранспорт остановился на рейде. Уже белела низкая колоннада Графской пристани в налетах тумана, словно сквозь стекло в изморози, уже озолотились купола Флотского храма; в бинокль можно было свериться с часами Минной башни на рыжеватосером берегу, рельеф которого складывался в основном из черепичных крыш и сооружений пароходства, труб и цехов морского завода.

Где-то там, на ступенях Графской пристани, раздувая щеки, уже продували мундштуки и одергивали, должно быть, белые кители оркестранты экипажа. Барышни, только что зябко кутавшиеся в меха боа и манто, освобождали высокие шеи в глухих воротничках. Семейные узурпаторши разводили со своих скульптурных бюстов полы ротонд; отставные отцы семейств подтягивали перчатки и сами невольно подтягивались, вспоминая…

Тем не менее на лицах экипажа, тем более летчиков, больше было мрачноватой заботы, чем радости предстоящих встреч, гордости после удачно завершенного боевого похода. Прежде всего потому, что завершение было каким-то неполным…

О том, что на обратном пути эскадра Эбергарда натолкнулась на «Гебен» с его извечным адъютантом «Бреслау», «Николаю I» уже сообщила 2 кВт радиостанция «Телефункен».

Да, у «Николая I» было вовсе другое задание, с которым дивизион корабельной авиации справился вполне.

Да, при всем желании подсобить товарищам они не могли – не было уже ни бензина для «летающих лодок», ни угля в бункерах парохода.

Но все же тень легла на лица.

Разговаривать и то хотелось как-то не очень. Всем. Или почти всем…

Воздушно-морская хроника

Зунгулдакский угольный район был вторым по важности районом воздействия русского флота (после Босфора).

Из-за неразвитости железнодорожной сети уголь турки перевозили в основном морем. Обычно удар по «угольщикам» наносили только корабли, заметно снижая тоннаж морского транспорта Турции, так что проблемы с топливом ощущались у неприятеля все сильнее. Но «угольщики» часто стали сбиваться в конвои под охраной крейсеров, и русским миноносцам атаковать становилось труднее. Использовали «угольщики» и непогоду, и темноту, шли «перебежками» у самых берегов, под защитой береговых батарей.

Относительная удаленность «угольного района» существенно ограничивала возможность ударов эскадрой. Но выход в южную часть Черного моря авиаматок был менее затруднительным, менее рискованным и неожиданным для неприятеля делом.

В этот раз летчики получили задание разбомбить пароход, второстепенными целями были порт, электростанция, железная дорога.