Лейтенант Иванов кивнул, молодцевато прищелкнув каблуками:

– И с честью все «слава богу», ваше высокородие.

– Не сомневался, но вот тебе все-таки от нервов. На травках.

Кирилл двумя пальцами принял «лекарство».

– Сейчас же все расскажешь, – взял его под руку статский советник. Однако лейтенант ненастойчиво, но освободился, снова оглядываясь, будто у него тут еще оставалось дело.

Варвара понимающе хмыкнула.

– А где Кира? – не глядя на нее, нетерпеливо спросил Кирилл.

– Ну-у… – благодушно протянул Алексей Иванович. – Ты б еще спросил, где нынче буря, как там у Горького: «Пусть сильнее грянет…»

– Да прямо тут и сейчас, – буркнула под нос себе Варя, косясь куда-то за спину поручика Сакка.

– Кирка!

– Кирка!.. – сдержанный, глуховатый девический вскрик и тенор лейтенанта почти слились.

Обещанная буря бесцеремонно растолкала плечи в погонах и эполетах, в отложных воротниках с атласной вышивкой и кисейных шарфах. Расплескалось вино из фужеров на черепаховый столик, и злобно поморщилась дочь коллежского асессора, охнув и просев на отдавленную ногу…

Впрочем, за полшага до цели «буря» вдруг стихла так же внезапно, как и возникла. Узкая ладонь отпрянула от накладного кармана с серебристым орлом, стиснувшим в лапах пропеллер и шпагу, пальцы сжались в нерешительный кулачок. В следующее мгновение рука Киры утонула в ладонях сводного брата…

Непривычные для фамильной галереи Ивановых темно-карие глаза встретились с серыми, отливающими на солнце голубизной.

Варвара неодобрительно покачала головой, но это вполне можно было отнести и на счет внешнего вида сестры.

М-да, не зря Кира провела так много времени на чердаке дома в окружении баулов, сундуков и шляпных картонок бабушки Федоры и тетушки Фредерики – жены Алексея Ивановича. Ни той, ни другой девушка в глаза не видела – бабушки не застала, а тетушка обреталась где-то по заграничным курортам и проявляла себя разве что пасхальными открытками, подписанными до смешного безграмотно. Однако образами своих предшественниц Кира прониклась, как умела, поэтически страстно. Вот только явно спутала «Дамский мир» и «Женский»[16].

От наряда Киры здорово отдавало анахронизмом. Затянутая в черную венгерку ее хрупкая фигурка еще терпимо смотрелась бы в галифе для занятий спортом – эмансипация на дворе, как-никак. Но сразу из-под черной полы белым бутоном распускалась пышная юбка для верховой езды, в сборках и складках, как театральная кулиса. Точно что брюлловская «Всадница».

«Нашла бы “клетку для кур”, – как вслед за “Панчем” называла Варя кринолин. – И ту нацепила бы…» – ревниво подумала она.

Да еще и черная треуголка от охотничьего костюма, отороченная белым мехом?

«Абракадабра какая-то».

Но мех бросал такую выгодную тень на смуглое личико Киры, что никакой вуали уже и не надо было. Чайнокарие глаза в мохнатой тени казались еще больше, несмотря на нерусский разрез, чуть подтянутый к вискам, как у китаянки…

Впрочем, это были уже мысли дочери губернского секретаря, окончательно почувствовавшей себя купчихой.

«Одна воспитанницей пансиона вырядилась, другая сумасшедшей старухой…»

Выдержанный «неогрек» Нелидовой прозвучал холостым выстрелом, и теперь ей оставалось только злобно теребить платок, наблюдая, как нежно Кирилл перебирает тонкие пальцы Киры в своих. И утешаться тем, что любовь эта братская, родом из детства. Сколько их видела Нина Нелидова на соседской даче – Кирилл и Кира всегда были вместе, несмотря на существенную разницу в возрасте. Вернее, это Кира участвовала во всех затеях и безобразиях старшего брата и его друзей. Их даже звали с террасы к обеду, не утруждаясь повтором: «Кирка!» – и шли оба. Вот и сейчас оторваться друг от друга не могут, точно…

Точно подслушав эти ее мысли, лейтенант прочистил горло и выпустил наконец узкую ладошку сестры. Даже чуть пододвинул в сторону, заглядывая за ее спину:

– А что, Васька-то где? Я его и не видел еще, как приехал…

«Шпионишь изволите?»

– Васька?

– Что?

– Что-что… Теперь, что?! Как? – яростно зашипел Мишка и толкнул его в бок так, что Васька чуть не дал сдачи.

– Как-как… – брыкнулся он. – Как надо.

Хотя как именно надо – он теперь и сам понимал не особо.

Не задалось с утра.

На рассвете, едва просветлели самые темные закоулки от гостиницы «Северной» до «Бель-Вю», они были уже на каменистом берегу у Биологической станции. Не отвлекаясь на зрелища развалин, охраняемых квартальными, на сплетни в толпах самых деятельных бездельников, добежали до дощатой пристани станции. И убедились, что время для их «диверсии» выбрано правильно.

До девяти утра, когда к кофейне Селима, зевая до треска за ушами, станут подтягиваться конторские «унтера», было еще целых два часа.

Сторож Хамид, кутаясь в облезлый тулуп, корчился на резной террасе, суча ногами у потухшей медной жаровни, откуда ему вообще-то следовало уже набирать углей для самовара, но Хамид храпел самым безответственным образом, невесть как удерживаясь на низком табурете.

Переглянувшись, парни без слов принялись расшнуровывать ботинки, стягивать носки и закатывать штанины.

И минут через десять…

– Зря только дубели, – констатировал Вася, почесав мокрой ступней икру другой ноги, взявшуюся «гусиной кожей».

– Хорошо, если только насморком обойдется, – шмыгнув носом, поддакнул в ответ Мишка.

Говорили шепотом, но во мраке подземелья и шепот отдавался эхом, сливавшимся с шелестом волны по каменным стенам. Они стояли в ней по колено, точно в проруби. Ежась и, как цапли, поджимая то одну ногу, то другую, – ноябрьское море о тазике с кипятком и горчичным раствором напоминало только как о следствии.

Позади голубоватой дымкой обозначались врата в подземный ход, выложенные камнем, но без, собственно, ворот. Зато перед ними преград было хоть отбавляй: рыжая от ржавчины, но местами захватанная до лоска железная решетка уходила в пазы потолка вверху, внизу опускалась под воду; за ней темнели массивные дубовые доски ворот самой крепостной выразительности…

– М-да… – смелея, протянул Мишка. – Вообще-то надо было ожидать. Не могли же они, в самом деле, оставить потерну открытой – заходи, кто хочет, бери, что надо.

– Тихо! – шикнул на него Василий.

Мишка и сам умолк, и даже попятился.

Из-за проморенных дубовых досок сначала невнятно и глухо, потом все отчетливее стали раздаваться голоса: «Что ты там копошишься?» – «Э-э, хозяин, поспешишь – людям смешно сделаешь…» – с восточной рассудительностью. – «Куда на ногу, язви тя в душу!» Не сговариваясь, юноши заторопились наружу, не побежав только потому, что с первых их скачков по воде плеск раздался для гулкого подземелья оглушительный…

Узкий нос лодки показался из-под дощатого настила причала, точно осторожный сарган из-под прибрежного камня на мелководье – разведать, нет ли поблизости хищника.

Парней, спрятавшихся наверху, в рыжей стене дрока, Хамид – прислуга кофейни – конечно же не заметил. Торопливо вытолкав все того же «Мула» подальше от потаенного хода, он вскочил на его корму, чертыхаясь по-русски и кутая посиневшие ноги в полы драного халата.

В этот раз, глядя сверху, самозваные сыщики выяснили только, что груз, которым был навьючен «Мул», по большей части – фанерные ящики. Джутовая мешковина, закрывавшая их с боков, не сходилась наверху, и в трещине желтели крышки с подозрительными надписями готическим шрифтом:

– «Кайзер»… – уловил только взглядом Василий, но и этого хватило, чтоб он едва не подскочил. – Ты понял?! Немецкое!

– Да, понял я, – с досадой проворчал Михаил, потянув приятеля за полу шинели. – Не понял только, что – немецкое? Как теперь узнаешь?

– У тебя деньги есть? – после секундного раздумья ответил гардемарин странным вопросом на вопрос вполне практический.