Где он – ему не смогли ответить даже на авиационной станции службы связи.

Комментарий-расследование, часть 2

Во всех описаниях последнего боя и гибели минзага «Прут» фактическая сторона практически одна и та же, так как основана на показаниях спасшейся части экипажа и, возможно, наблюдениях береговых постов. Некоторые сомнения в достоверности расхожих версий высказал, кажется, только такой добросовестный историк флота, как В. Мужеников. Вот его слова: «Остается совершенно непонятным, почему на таком близком расстоянии от Херсонесского полуострова “Прут” не могли прикрыть… пять береговых батарей. При этом настойчиво прослеживается стремление навязать мнение о гибели “Прута” у своих берегов».

На сакраментальный вопрос ответ простой: «Прут» шел не вдоль берега, а со стороны моря к берегу и попал под удар «Гебена» на расстоянии свыше прицельной дальности артогня береговых батарей.

Бой к этому времени шел уже около двух часов, перемещаясь вслед за «Гебеном» от мыса Лукулл, Северной стороны, собственно Севастополя до траверза Херсонесского маяка. Восемь береговых батарей, равно как броненосец «Георгий Победоносец», вели огонь безо всяких дополнительных указаний, более того, начали обстрел первыми с дистанции 42 кабельтова, едва линейный крейсер вынырнул из полосы тумана.

А вот «стремление навязать мнение…», очевидно, проистекает от желания утвердить единое мнение о «Ялтинской» миссии «Прута» и его гибели фактически как невинной жертвы. Да еще с оттенком героизма и жертвенности: безо всяких шансов сражаться со стальным чудовищем и пожертвовать кораблем, но не сдаться и не дать неприятелю воспользоваться минами.

Салют героям и золотой крест над волнами…

О количестве мин, ушедших на дно вместе с минзагом, сведения различаются на 40 единиц. Не так уж мало, кстати. Хотя важнее другое: сведения основаны только на показаниях тех уцелевших членов экипажа, которые отошли на шлюпках в сторону берега и были затем подобраны малой подводной лодкой «Судак».

Сколько же их «подобрано»?

Погибли в перестрелке с «Явузом» и при затоплении минзага 25 человек. Подобраны турецкими миноносцами сопровождения линейного крейсера и увезены в плен 75 человек вместе с командиром, кавторангом Быковым.

Экипаж «Прута» – 305 человек.

Как могли уместиться 205 человек на очень небольшой подлодке – вопрос интересный, равно и то, почему она, тихоходная и не слишком приспособленная для поисковых работ, оказалась там первой.

Но самый интересный вопрос – другой. Состав спасенных силами ЧФ и собственными силами и состав безвозвратно потерянных.

Среди «безвозвратно потерянных» – командир минзага, капитан 2-го ранга Г.А. Быков (пленен), минный офицер – лейтенант Рогунский (погиб при взрыве), мичман, два кондуктора, 18 матросов из утренней вахты (убиты при артобстреле), ну и старик иерей (ушел на дно с минзагом).

И еще 74 моряка, которые, по-видимому, покинули минзаг последними и не успели отплыть достаточно далеко, так, чтобы с «Ташоса» и «Самсуна» их не обнаружили.

В постановке мин по тогдашнему штатному расписанию реально задействованы всего не более полутора десятков человек, и обязательно в их числе минные офицеры и кондуктора. И знают об этой операции еще трое-четверо, максимум десяток человек, среди которых капитан, штурман, рулевой. Остальные, извините, не пассажиры, а распределенные по боевому расписанию и вахтам военные моряки, их ни о чем не оповещают.

Тем более если постановка мин проходила в «собачью вахту» и на рассвете.

…Из числа знающих одни замолчат навсегда сразу, другие не проговорятся в плену врага, а третьи из солидарности с основной, «ялтинско-героической», версией. И переживет ли кто-либо из них еще три с лишним года войны империалистической, и столько же – Гражданской, безотносительно, на какой из сторон они оказались?

И еще один важный вопрос.

После обстрела, вызвавшего на «Пруте» пожар и выведшего из строя его орудия, и окончательным потоплением минзага прошло чуть более часа. Понятно, что «Гебен» не стал дожидаться вблизи вражеского берега более чем вероятного преследования из недальнего Севастополя, и на скорости свыше 20 узлов ушел к югу. Возможный «захват» был поручен миноносцам сопровождения.

Но что в данной ситуации означал захват судна, втрое большего этих миноносцев?

Принуждение следовать за собою, как несколькими часами позже было проделано в отношении русского парохода «Ида», шедшего с грузом угля.

Но на минзаге бушевал пожар, и команда военного судна, только что ведшего артиллерийскую перестрелку, вовсе не обязательно подчинилась бы приказу врага.

Высадить свою «трофейную команду», потушить пожар и взять курс на Константинополь? Но экипажи военных кораблей вооружены, никаких сигналов о сдаче в плен нет, а что такое две-три сотни вооруженных и полных решимости русских моряков, наверняка догадывались и немецкие командиры миноносцев, и сравнительно небольшие турецкие экипажи.

Тем временем на «Пруте» начали спускать на воду шлюпки, а сам минзаг стал постепенно терять ход и погружаться в воду.

Медленно погружаться, слишком медленно, так что на «Ташосе» и «Самсуне» могла появиться надежда, что экипаж покинет «Прут», пожар утихнет, а судно продержится на плаву еще какое-то время. Например, достаточное для того, чтобы снять с минзага некоторое количество мин ценного во всех отношениях «приза».

Шлюпки отошли, на мостике золотились ризы и возвышался крест иерея, а «Прут» оставался на плаву.

Миноносцы двинулись к добыче, но прозвучал взрыв, и минзаг в считаные минуты скрылся под водой. Старший минный офицер лейтенант А.В. Рогунский подорвал в трюме заряд и сам погиб вместе с минным заградителем.

Источники повторяют фразу: «Подорвал днище».

Возможно, что и так, судя по результату, и возможно, что использовал для этого одну из оставшихся мин, поскольку заряд требовался немалый.

Но возможно, что рассчитывал на детонацию всего оставшегося минного запаса, а такой силы взрыв вполне мог потопить одного или обоих «турок».

Не сложилось, но героизма лейтенанта и значимости его жертвы это не умаляет.

Пропавшие без вести

Плоское днище «летающей лодки» оставило борозду на серебристо-зеленой, как давно нечищеный мельхиор, поверхности моря. Невысокая волна тут же сгладила этот случайный след, но еще несколько секунд за покосившимися крыльями биплана ее путала круговая рябь от пропеллера над головами пилотов.

Но вот и он затих. Стрелка датчика, вздрогнув в последний раз, упала на ноль. Топливо кончилось. Кирилл посадил аэроплан на воду, должно быть, за мгновение до того, как мотор закашлялся бы, задыхаясь.

– Как думаешь, Лука, где мы? – не до конца обернувшись, спросил лейтенант.

– Верст с полста на полудень… – неуверенно отозвался тот.

– Верст… – проворчал Кирилл, подняв на кожаный лоб авиаторские очки, и только теперь стал виден не слишком старый еще, бледный шрам, вздернувший правую бровь. – Ты морской авиатор или извозчик?

– А шо? – недовольно проворчал подпрапорщик Лука Тютюнник, стягивая шлем со стриженой головы.

– Шо-шо… Не верст пополудни, а кабельтов на зюйд-вест.

– Та холера, – отмахнулся наблюдатель. – Кому радости с того, что мы видели, как германец ушел на тот ваш зюйд-вест? И сообщить-то некому.

Наблюдатель принялся ворочаться на тесном сиденье, оглядываясь по сторонам, будто и впрямь надеялся высмотреть, кому передать ценные сведения. Впрочем, ценные только в случае, если бы вдогонку «Гебену» отрядили эскадру. А так… Не то что дыма из труб – дальних берегов не было в окружности горизонта. Никакой коричневой кромки, которую долго еще, оглядываясь, видел Лука все время, пока неслышно пенял командиру на мальчишество:

«Ведь видел же, байстрюк, что бак продырявлен! Куда несся, спрашивается, когда даже бомбы полупудовой нет под рукой? Что, думал застрелить немецкого капитана на мостике из нагана?.. – Лука вздохнул. – Да разве с Ивановым сладишь?»