- Ты слышишь море? — спросила Мерседес Перальта.

Легкий ветерок резвился в кудлатой кроне дерева, разбрасывая россыпь мелких золотых цветов. Они, словно бабочки, кружась, опускались на ее волосы и плечи. Ее лицо было залито безмятежным спокойствием. Она слегка раскрыла рот, обнажив несколько зубов, желтых от табака и возраста.

— Ты слышишь море? — повторила она, скосив на меня сонные, слегка затуманенные глаза.

Я сказала ей, что море слишком далеко, за горами.

- Я знаю, что море далеко, — тихо сказала она. — Но в этот ранний час, когда город еще спит, я всегда слышу шум волн, гонимых ветром.

Закрыв глаза, она прислонилась к стволу дерева.

Утреннюю тишину развеял шум грузовика, мчавшегося внизу по узкой улочке. Я не поняла, был ли это португальский пекарь, доставлявший свои свежевыпеченные булочки, или полиция, подбиравшая последних ночных пьяниц.

- Посмотри, кто это, — подбодрила она меня.

Я спустилась на несколько шагов вниз по тропинке и увидела старика, выходящего из зеленого грузовика, который остановился у подножия холма. Его пиджак свободно болтался на сутулых плечах, а голову скрывала соломенная шляпа. Почувствовав, что на него смотрят, он поднял глаза и помахал своей тросточкой, приветствуя меня. Я помахала ему в ответ.

- Это старик, которого ты лечила прошлой ночью, — сказала я ей.

- Вот же везет, — прошептала она. — Позови его. Скажи ему, чтобы он шел сюда. Скажи ему, что я хочу его видеть. Мой дар тебе берет начало.

Я сбежала вниз, туда, где остановился его грузовик, и попросила старика подняться вместе со мной на холм. Он без слов последовал за мной.

- Сегодня собак не было, — сказал он Мерседес Перальте вместо приветствия и сел рядом с ней.

- Я открою тебе тайну, муэия, — сказала она, жестом пригласив меня сесть напротив. — Я медиум, ведьма и целитель. Из этой троицы мне по нраву второе, так как ведьма имеет особый способ понимания таинств судьбы. Почему так случается, что некоторые люди становятся богатыми, удачливыми и счастливыми, когда другие находят только трудности и боль? Что бы ни означали эти вещи — это не то, что ты называешь судьбой; она — нечто большее, более таинственное, чем это. И только ведьмы знают о ней.

Ее черты лица напряглись с выражением, которое я не уловила, так как она повернулась к Октавио Канту.

- Некоторые люди говорят, что мы рождаемся с нашей судьбой. Другие утверждают, что мы создаем нашу судьбу своими поступками. Ведьмы говорят, что ни то, ни другое не верно, и что нечто большее настигает нас, подобно бульдожьей хватке. Секрет будет здесь, если мы захотим быть схваченными. Но его здесь не будет, если мы этого не захотим.

Ее взгляд ласкал восточное небо, где над далекими горами поднималось солнце. Минуту спустя она вновь повернулась к старику. Ее глаза, казалось, поглотили сияние солнца и блестели, горя огнем.

— Октавио Канту будет приходить к нам лечиться, — сказала она. — Может быть, мало-помалу он расскажет тебе свою сказку. Сказку о том, как случай связывает жизни, и о том, что ведьмы знают, как закрепить их в один узел.

Октавио Канту кивнул в знак согласия. Робкая улыбка расползлась по его губам. Редкая его бородка была такой же седой, как и волосы, торчащие из-под соломенной шляпы.

Октавио Канту приходил в дом доньи Мерседес восемь раз. По-видимому, она периодически лечила его с того времени, когда он был еще молодым. Вместе со своей старостью и дряхлостью он был к тому же алкоголиком. Донья Мерседес однако подчеркивала, что все его болезни были душевными. Он нуждался в заклинаниях, а не в медицине.

Сперва он неохотно беседовал со мной, но затем, возможно, почувствовав себя более уверенно, начал, раскрываться. Мы часами обсуждали его жизнь. В начале каждой беседы он, казалось, был подавлен отчаянием, одиночеством и подозрительностью. Он допытывался, зачем я интересуюсь его жизнью. Но надо отметить, что он всегда сдерживал себя и, восстановив свой апломб, остаток беседы — час или целый день — рассказывал о себе искренне и раскованно, словно о совершенно другом человеке.

* * *

Октавио откинул в сторону кусок картона и пробрался через небольшое двереподобное отверстие внутрь лачуги. Здесь света почти не было, а едкий дым огня в каменном очаге вышибал из глаз слезы. Октавио сильно зажмурился и побрел в темноте на ощупь. Споткнувшись о какие-то жестянки, он сильно ударился голенью о деревянный ящик.

— Будь проклято это вонючее место, — выругался он на одном дыхании.

Октавио присел на миг на утрамбованный земляной пол и потер свою ногу. В дальнем углу этой жалкой хибары он увидел старика, спавшего на потрепанном заднем сиденьи, снятом с автомашины. Медленно обходя ящики, веревки, тряпье и коробки, разбросанные на земле, он побрел туда, где лежал старик. Октавио чиркнул спичкой. При тусклом свете спящий мужчина выглядел мертвым. При вдохе и выдохе его грудь двигалась так слабо, что казалось, будто он вообще не дышит. Выпирающие скулы буквально торчали на его черном истощенном лице. Его рваные грязные брюки были подвернуты до икр, а рубашка цвета хаки, с длинными рукавами, плотно облегала его морщинистую шею.

- Виктор Джулио! — вскрикнул Октавио, энергично встряхивая старика. — Проснись!

Сморщенные веки Виктора Джулио с трепетом открылись, оголив бесцветные белки его глаз.

- Проснись! — заорал Октавио в полном отчаянии. Он схватил узкополую соломенную шляпу, лежавшую на земле, и с силой надел ее на растрепанные седые волосы старика.

- Что ты за дьявол? — заворчал Виктор Джулио. — Чего тебе надо?

- Это я, Октавио Канту. Я назначен мэром твоим помощником, — объяснил он с важным видом.

- Помощником? — Старик шатаясь поднялся на ноги. — Мне не нужен помощник.

Он напялил свои потрепанные, незашнурованные ботинки и начал бродить кругами по темной комнате, пока наконец не нашел бензиновый фонарь. Он зажег его, затем потер глаза и часто заморгал, внимательно рассматривая молодого человека.

Октавио Канту был среднего роста, с сильными бицепсами, выпиравшими сквозь расстегнутый выцветший синий жакет. Его брюки, которые казались слишком велики ему, мешковато свисали на его новые лакированные туфли. Виктор Джулио определенно в чем-то заподозрил молодого человека.

— Яникогда не видел тебя здесь прежде, — сказал он. — Откуда ты взялся?

- Из Парагваны, — резко ответил Октавио. — Здесь я временно. Я встречал тебя несколько раз на площади.

- Из Парагваны, — сонно повторил старик. — Я видел песчаные дюны Парагваны. — Он встряхнул головой и резким голосом осведомился:

- Что ты намерен делать в этом богом забытом месте? Разве ты не знаешь, что у этой дыры нет будущего? Ты просто отметь для себя, куда переселяется молодежь.

- Все меняется, — заявил Октавио, усердно уклоняясь от разговора о себе. — Этот городок вырастет. Иностранцы скупят здесь кофейные плантации и поля сахарного тростника. Они построят здесь заводы и фабрики. Народ валом повалит в этот город. Люди придут сюда, чтобы разбогатеть.

Виктор Джулио скорчился от смеха.

- Заводы не для таких, как мы. Если ты застрянешь здесь надолго, то кончишь подобно мне. — Он положил свою руку на плечо Октавио.

- Я знаю, почему ты забрел так далеко от Парагваны. Ты бежишь от чего-то? — спросил он, пристально разглядывая беспокойные глаза молодого человека.

- А что, если и так? — неловко уклонился Октавио. Он знал, что не скажет ему ничего. Никто не знал о нем в этом городе. Но что-то в глазах старика тревожило его. — Дома у меня было несколько неприятностей, — пробормотал он уклончиво.

Виктор Джулио прошел шаркающей походкой к отверстию в хижине, снял джутовый мешок, висевший на ржавом гвозде и вытянул оттуда бутылку дешевого рома. Его руки, переплетенные вздутыми венами, непроизвольно тряслись, когда он отвинчивал крышку бутылки. Не обращая внимания на то, что янтарная жидкость струится вниз по его тощей бороде, он несколько раз глотнул.