Донья Мерседес помолчала несколько секунд, затем быстро взглянула на меня.

- Августин знал об этом высшем порядке всю свою жизнь, даже когда был ребенком, — продолжала она. — Он говорил тебе когда-нибудь, что тот мужчина, который хотел забрать с собой его мать, нашел его темной ночью в дождь уже полумертвым и принес его ко мне?

Не ожидая от меня ответа, она быстро добавила: — Быть в гармонии с высшим порядком всегда было секретом удач Августина. Он воплощал это через целительство и колдовство.

Она вновь сделала паузу, разглядывая потолок.

- Этот высший порядок вручил дар Августину и Канделярии, — продолжала она, опуская взгляд на меня. — Он помог им в момент рождения. Канделярия оплатила часть своего долга став моей служанкой. Она наилучшая служанка.

Донья Мерседес подошла к двери, но прежде чем выйти, повернулась ко мне и Канделярии. Ослепительная улыбка сияла на ее лице.

- Я думаю, что, в какой-то мере, ты задолжала еще большую долю, — сказала она. — Так что всеми средствами старайся оплатить долг, который ты имеешь.

Долгое время никто из нас не произнес ни слова. Две женщины вопросительно смотрели на меня. Мне пришло в голову, что они ждали той минуты, когда я создам очевидную связь — очевидную им. Просто Канделярия родилась ведьмой, а Августин — колдуном.

Донья Мерседес и Канделярия слушали меня с сияющими улыбками.

- Августин сумел создать свои собственные звенья, — объяснила донья Мерседес. — У него есть прямая связь с высшим порядком, который является и Колесом случая, и тенью ведьмы. Кем бы он ни был, он заставляет вращаться это колесо.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

XXIV

Я и Канделярия сидели за кухонным столом. Над нами светила тусклая лампочка. Канделярия изучала глянцевые картинки журнала, который я принесла для нее. Я прослушивала свои записи.

- Тебе не кажется, что кто-то стучит в переднюю дверь? — спросила я, снимая наушники.

Совершенно не замечая моих слов, она показала мне картинку с белокурой манекенщицей.

- Я не могу решить, какая девушка нравится мне больше, — размышляла она. — Если я вырежу это, я испорчу вторую на другой странице. Там брюнетка гуляет по улице с тигром на поводке.

- Я бы выбрала ту, что с тигром, — предложила я. — В журнале полным-полно блондинок. — Я коснулась ее руки. — Слушай, кто-то стоит у дверей.

Это на секунду оторвало Канделярию от журнала, и в следующий момент она поняла, что кто-то действительно стучит в дверь.

- Кто бы это мог быть так поздно? — безразлично шепнула она, вновь переводя свой взгляд на глянцевые страницы.

- Может быть, это пациент. — Я взглянула на свои часы. Уже было около полуночи.

- Ну нет, моя радость, — спокойно сказала Канделярия, смерив меня взглядом исподлобья. — Никто не приходит в такой час. Люди знают, что донья Мерседес никого не лечит так поздно без крайней необходимости.

Я хотела сказать, что возможно это и был тот крайний случай, но стук раздался снова, на этот раз более настойчивый.

Я заспешила в переднюю. Проходя мимо комнаты целительницы, я секунду колебалась, размышляя над тем, надо ли дать знать Мерседес Перальте, что кто-то ждет у двери.

Уже третий день она не выходила из этой комнаты. День и ночь она жгла свечи на алтаре, выкуривая сигару за сигарой, и с восторженным выражением на лице читала непонятные заклинания до тех пор, пока стены не начинали вибрировать от звуков. Она полностью игнорировала мои вопросы, но, кажется, приветствовала те небольшие перерывы, когда я приносила ей еду или настаивала на том, чтобы она отдохнула.

Новый стук заставил меня поспешить к парадной двери, которую Канделярия всегда запирала с наступлением темноты. Это было совершенно излишне, так как тот, кто захотел бы войти в дом, мог пройти через открытую кухню.

- Кто там? — спросила я, открывая железную задвижку.

- Генте де паз, мирные люди, — ответил мужской голос.

Удивленная тем, что кто-то в ответ произнес искаженную слабым акцентом, устаревшую форму приветствия времен испанских завоевателей, я автоматически ответила в требуемой манере: — Храни нас Дева Мария, — и открыла дверь.

Высокий седой мужчина, прислонясь к стене, смотрел на меня так озадаченно, что я даже рассмеялась.

- Это дом Мерседес Перальты? — спросил он неуверенным голосом.

Я кивнула, изучая его лицо. Оно было не таким морщинистым, скорее, его опустошило какое-то горе или боль. Его водянистые голубые глаза окружали черные пятна возраста и усталости.

- Мерседес Перальта дома? — спросил он, заглядывая мимо меня в затемненную переднюю.

- Она здесь, — ответила я. — Но она не принимает людей так поздно.

- Я долго кружил по городу, размышляя, идти сюда или нет, — сказал он. — Мне нужно видеть ее. Я ее старый друг и старый недруг.

Вздрогнув от боли и отчаяния, которыми был наполнен его голос, я попросила зайти его в дом.

- Она в своей рабочей комнате, — сказала я. — Сейчас я зайду предупредить ее о вашем приходе. Я шагнула вперед и ободряюще улыбнулась ему. — Как ваше имя?

- Не говори ей обо мне, — попросил мужчина, схватив мою руку.

- Дай я пойду сам. Я знаю дорогу. — Хромая, он тяжело пересек патио и коридор. Секунду постояв перед занавесом комнаты доньи Мерседес, он поднялся по двум ступеням и вошел внутрь.

Я шла за ним, готовясь взять на себя вину за бесцеремонное вторжение. На секунду я подумала, что она уже в постели. Но как только мои глаза привыкли к дымной темноте, я увидела ее в дальнем конце комнаты. Она сидела на стуле, едва различимая в свете одинокой свечи, зажженной на алтаре.

- Федерико Мюэллер! — задохнулась она, рассматривая его в полной панике. Она несколько раз провела рукой по глазам, не веря себе. — Не может быть. Все эти годы я думала, что ты умер.

Он неловко опустился на колени и, положив голову на ее колени, зарыдал, словно ребенок.

- Помоги мне, помоги мне, — повторял он сквозь плач.

Я заторопилась к выходу, но резко остановилась, услышав, как Федерико Мюэллер упал на пол с громким стуком.

Я хотела позвать Канделярию, но донья Мерседес остановила меня.

- Как странно! — воскликнула она дрожащим голосом. — Все сходится, как в волшебном кроссворде. Это тот человек, которого ты мне напоминала. И ты вернула мне его.

Я хотела сказать ей, что не вижу сходства между собой и этим стариком, но она отправила меня в свою спальню за корзиной с лекарственными травами. Когда я вернулась, Федерико Мюэллер все еще лежал на полу. Донья Мерседес пыталась привести его в чувство.

- Позови Канделярию, — приказала она. — Я не могу прикасаться к нему сама.

Канделярия, услышав шум, уже стояла в дверях. Она вошла. В ее глазах было недоверие и ужас.

- Он вернулся, — прошептала она, приближаясь к Федерико Мюэллеру. Она перекрестилась и, обернувшись к донье Мерседес, спросила: — Что мне надо делать?

- Его душа отделила себя от его тела, — ответила она. — Я слишком слаба, чтобы вернуть ее назад.

Канделярия села на бедра и быстро перевела инертное тело Федерико Мюэллера в сидячее положение. Обняв, она придерживала его сзади. Кости его спины трещали, словно лопались на тысячи кусков.

Она прислонила его к стене.

— Он очень плох. Я думаю, он вернулся сюда, чтобы умереть. — Канделярия вновь перекрестилась и вышла из комнаты.

Федерико Мюэллер открыл глаза. Он окинул нас мутным взором, а затем посмотрел на меня в молчаливой просьбе оставить его наедине с доньей Мерседес.

- Музия, — сказала она слабым голосом, остановив меня у выхода, — ты вернула его в мою жизнь, и ты должна остаться с нами.

Я нерешительно уселась на свой табурет. Он начал говорить, ни на чем не останавливаясь конкретно. Его бессвязные реплики продолжались часами. Мерседес Перальта внимательно слушала его. Что бы он ни говорил, все было важно для нее.