- Я знаю, что делать, — продолжала донья Мерседес, игнорируя ее замечание. — Я буду заботиться о Федерико Мюэллере до тех пор, пока он жив.

- Великий Бог! — вскричала Канделярия. — Ты сошла с ума?

Детский взгляд невинной надежды волной нежности заблестел в глазах доньи Мерседес. Она внимательно оглядела нас и подняла руку, призывая к молчанию.

- Ты привела Федерико Мюэллера к моей двери, — сказала она мне. — И сейчас я знаю, что здесь нечего прощать. Нечего понимать. Он вернулся для того, чтобы я осознала это. Вот почему я никогда не буду вспоминать о том, что он сделал. Он умрет, но не сейчас.

XXV

В доме было несколько пустых комнат, но Федерико Мюэллер спал в узком алькове за кухней. Туда едва входила раскладушка и ночной столик.

Он категорически отклонил мое предложение съездить с ним в Каракас, чтобы привезти его вещи. Он сказал, что в настоящее время для него нет ничего ценного. И все же он был очень признателен, когда по подсказке доньи Мерседес я купила ему несколько рубашек, пару брюк и туалетные принадлежности.

Так Федерико Мюэллер стал одним из домочадцев. Донья Мерседес баловала его. Она потакала ему во всем. Каждое утро и каждый раз после обеда она лечила его в рабочей комнате. Каждую ночь она давала ему валерьяновое зелье, смешанное с ромом.

Федерико Мюэллер никогда не покидал дома. Он проводил все время либо в гамаке во дворе, либо в разговорах с доньей Мерседес. Канделярия игнорировала его присутствие; он поступал так же с ней и со мной.

Однажды Федерико Мюэллер заговорил со мной по-немецки, сначала неуверенно, с трудом подбирая слова. Но вскоре он приобрел полную уверенность в языке и больше никогда не говорил со мной по-испански. Это его изменило до неузнаваемости. Словно все его проблемы, какими бы они ни были, заключались в звучании испанских слов.

Канделярия была сначала слегка удивлена, услышав иностранную речь. Понемногу она начала задавать ему вопросы и, в конце концов, поддалась его врожденному обаянию. Он научил ее немецким детским стишкам, которые Канделярия напевала целые дни с безупречным произношением. А он повторял мне снова и снова все то, что говорил донье Мерседес в ночь, когда вернулся сюда.

* * *

Как и в прошлую ночь Федерико Мюэллер проснулся от своего крика. Онсел на постель, прижимая спину к стене, пытаясь спастись от этого лица. Но оно приближалось к нему, все ближе и ближе, так, что он мог видеть жестокие насмешливые огоньки в глазах мужчины, эти золотые зубы, распяленные в диком хохоте. За ним стояли другие лица людей, которые всегда населяли его кошмары: лица, искаженные болью и ужасом. Они всегда кричали в агонии, умоляя о пощаде. Все, кроме нее. Она никогда не кричала. Она никогда не отрывала свой пристальный взгляд. Он не мог этого выдержать.

Застонав, Федерико Мюэллер надавил на глаза кулаками, как будто этот жест мог защитить его от прошлого. За тридцать лет он был измучен этими кошмарами, воспоминаниями и видениями. Они преследовали его порывами ужасной ясности.

Измученный, он скользнул назад под покрывало. Что-то осязаемое, но невидимое витало в комнате. Оно мешало ему заснуть. Он отбросил одеяло в сторону и неохотно включил свет, затем, хромая, прошел к окну и отдернул занавеску.

Федерико очарованно смотрел на белый предрассветный туман, вползавший в комнату. Сделав усилие, он широко раскрыл глаза, успокаивая себя, что это не сон. И как это часто случалось, она материализовалась из этой бесформенной дымки и села за его рабочий стол, заваленный чучелами птиц, глазевших на него бесстрастными, мертвенно пустыми стекляшками. Он осторожно приблизился к фигуре, но она исчезла словно тень, не оставив и следа.

Звон колоколов ближайшей церкви и шаркающие шаги старой женщины, спешившей на утреннюю мессу, эхом отдавались по пустынной улице. Привычные звуки успокоили его. Все было так, как и в другие дни. Он умылся, побрился и приготовил утренний кофе. Почувствовав себя определенно лучше, он сел за о с годами, как он и рассчитывал, интерес людей к нему иссяк. Теперь они относились к нему как к чудаковатому старику, который делал чучела птиц и всегда оставался одиноким.

Федерико Мюэллер мельком увидел себя в зеркальной витрине магазина и вновь испугался того, что выглядит намного старше своих лет. Не осталось и следа от высокого, красивого мужчины с белокурыми локонами и нежным загаром. Когда он поселился в этой части Каракаса, ему было только тридцать, но и тогда он уже выглядел на все шестьдесят: постаревший раньше времени, с бесполезной ногой, с седыми волосами, глубокими морщинами и мертвенной бледностью, которая не исчезала даже под палящим солнцем. работу. Смутное беспокойство, какой-то неопределенный страх помешал ему закончить чучело совы, которое он обещал клиенту сделать до обеда. Федерико надел свой лучший костюм и вышел на прогулку.

В этот ранний час город еще хранил атмосферу спокойной ясности, Он медленно захромал вниз по узкой улочке. Район Каракаса, где он жил, избежал бури модернизации, которая прокатилась по остальной части города. Кроме случайных приветствий его ничего не отвлекало. Он чувствовал себя странно защищенным этими старыми улочками с одноэтажными колониальными домами, ожившими от детского смеха и голосов женщин, которые сплетничали у своих дверей.

Сначала люди говорили о нем много глупостей, но он никогда не считал нужным объяснять свое появление в этих местах. Его не интересовало, что соседи думают о нем и в чем подо: евают.

Покачав головой, он направился к площади и сел на скамью. Рядом скучало несколько стариков. Зажав руки между колен, каждый из них ворошил свои воспоминания. В их безраздельном одиночестве было что-то страшно беспокоящее. Он встал и зашагал дальше, квартал за кварталом по многолюдным улицам.

Жарко палило солнце. Контуры зданий потеряли свою предутреннюю четкость, а шум на улицах усилился кружащим голову мерцанием газа над городом. И вновь, как сотни раз прежде, он обнаружил себя на той же автобусной станции. Его глаза выхватили в толпе темное лицо.

— Мерседес, — прошептал он, зная, что это не она. Возможно, услышав его, женщина взглянула ему в глаза. Это был быстрый, но преднамеренный взгляд. Он наполнил его опасением и надеждой. А потом она растворилась в толпе.

- Вы видели здесь темную высокую женщину? Она только что прошла мимо, — спросил он уличного торговца, стоявшего на автобусной станции.

- Я видел тысячи женщин, — ответил тот, сделав широкий жест рукой. — Посмотри, сколько их. — Он ухватился за руку Федерико Мюэллера и повернул его слегка влево. — Видишь этот автобус? Он набит женщинами. Одни старые, другие темные, третьи высокие. Выбирай, какая тебе нравится. Они сейчас поедут на побережье. — Хохотнув, мужчина отошел и, обращаясь то к одному, то к другому, продолжал расхваливать свой товар.

Привлеченный необъяснимой уверенностью, что он найдет эту женщину, Федерико Мюэллер подошел к автобусу и, пройдя между рядами, внимательно осмотрел каждого пассажира. Они тоже молчаливо рассматривали его. На секунду он подумал, что все лица похожи на ее лицо. Надо отдохнуть немного, подумал он и опустился на свободное сиденье в задней части автобуса.

Слабый отдаленный голос, требующий его билет, вывел старика из дремоты.

Слова вибрировали в его голове. Сонливость тяжело давила на брови, ионе трудом открыл глаза. Федерико выглянул в окно. Город был далеко позади. Озадаченный и смущенный, он взглянул на контролера.

- Я не собирался никуда уезжать, — оправдывался он извиняющимся тоном. — Я только зашел посмотреть на одного человека. — Он помолчал секунду и прошептал самому себе: — На человека, которого я надеялся и боялся найти в этом автобусе.

- Что случилось, то случилось, — с участием заметил мужчина. — Плати за полный билет и кати до самой Курмины. — Он улыбнулся и хлопнул его по плечу. — Там ты сядешь в автобус, который привезет тебя в столицу обратно.