Флоринда подстраховалась, она включила в свою классификацию все возможные комбинации этих трех.

В шутливой форме, но со всей серьезностью, она утверждала, что в вопросе восстановления здоровья я предрасположена верить, что иные методы лечения менее эффективны, чем медицина Запада. Она пояснила, что я ошибаюсь, не понимая, что лечение зависит от практикующего лечение, а не от знания тела. Она утверждала, что незападных методов лечения, как отдельной вещи, — нет, поскольку лечение, в отличие от медицины, не было оформленной дисциплиной. Флоринда шутила надо мной, высмеивая мой предрассудок верить в то, что если пациент вылечился с помощью лекарственных растений, массажа или магических формул, болезнь была или психосоматической, или лечение было результатом везения, счастливой случайности, к которой сам практик не имеет никакого отношения.

Флоринда была убеждена, что человек, который удачно восстанавливает здоровье, будь он доктор или народный целитель, является тем, кто может изменять фундаментальные ощущения тела о себе и своих связях с миром — т. е. он тот, кто предоставил свой ум и тело новым возможностям, при которых тело и ум научены подчиняться. Тогда доступны другие измерения сознания, а здравый смысл ожидания болезни и здоровья может быть преобразован в новое телесное значение, ставшее кристаллизованным.

Флоринда долго смеялась, когда я выразила искреннее удивление, выслушав подобные мысли, бывшие в то время для меня революционными. Она сказала мне, что все, о чем она говорит, происходит от знания, которое она делит со своими спутниками в мире нагваля.

Следуя инструкциям, данным Флориндой в записке, я позволила ситуации вести меня: я дала ей развиться с минимальным вмешательством с моей стороны. Я чувствовала, что должна поехать в Курмину и увидеть женщину, о которой говорил бывший священник-иезуит.

Когда я впервые приехала в дом Мерседес Перальты, мне пришлось немного подождать в затемненном коридоре, прежде чем я услышала голос, звавший меня из-за портьеры, служащей дверью. Я поднялась по двум ступенькам, ведущим в большую, слабо освещенную комнату, где чувствовался запах сигар и аммиака. Несколько свечей, горящих на массивном алтаре у дальней стены, освещали статуэтки и картины святых, расставленных вокруг облаченной в голубую мантию Вирджинии Коромото. Это была прекрасно вырезанная статуя с красными смеющимися губами, румяными щеками и глазами, которые, казалось, пристально смотрели на меня снисходительным и всепрощающим взором.

Я прошла чуть-чуть. В углу, почти скрытая между алтарем и высоким прямоугольным столом, сидела Мерседес Перальта. Она казалась спящей, ее голова откинулась на спинку стула, глаза были закрыты. Она выглядела очень старой. Я никогда не видела такого лица. Даже в своей спокойной неподвижности, оно выдавало пугающую силу. Отблеск свечей скорее смягчал ее резко выраженные черты, чем подчеркивал решительность, отпечатанную в сети морщин.

Она медленно открыла свои глаза — они были огромными, миндалевидной формы. Белки ее глаз незаметно меняли свой цвет. Сначала ее глаза были почти пустыми, затем они ожили и пристально посмотрели на меня с тревожной прямотой ребенка. Прошло несколько секунд, и постепенно под ее пристальным взглядом, который не был ни враждебным, ни дружелюбным, я начала чувствовать себя неудобно.

— Добрый день, донья Мерседес, — приветствовала я ее прежде, чем окончательно потерять всю свою храбрость и убежать из дома. — Мое имя Флоринда Доннер, и я буду очень краткой, чтобы не занимать ваше ценное время.

Она несколько раз мигнула, подстраивая свои глаза, чтобы продолжать смотреть на меня.

- Я приехала в Венесуэлу изучать лечебные методы, — продолжила я, приобретя уверенность. — Я учусь в университете в Соединенных Штатах, но мне по-настоящему нравится быть знахарем. Я могу платить вам, если вы примете меня как ученицу. Но даже если вы не примете меня в ученики, я могу платить вам за любую информацию, которую вы мне сможете дать.

Старая женщина не сказала ни слова. Она жестом пригласила меня сесть на табурет, затем поднялась и посмотрела на металлический предмет, лежащий на столе. На ее лице было комичное выражение, когда она вновь посмотрела на меня.

- Что это за аппарат? — спросила я отважно.

- Это морской компас, — небрежно сказала она. — Он говорит мне всякого рода вещи. — Она подняла его и положила на самую верхнюю полку стеклянного буфета, который стоял у противоположной стены. По-видимому, ее осенила забавная мысль, и она начала смеяться. — Да, я дам тебе любого рода информацию о знахарстве, но не потому, что ты просишь об этом, а потому, что тебе повезло. Я уже знаю это наверняка. Чего я не знаю, так это сильна ли ты.

Старая женщина на миг замолчала, а затем вновь заговорила громким шепотом, совершенно не глядя на меня; ее внимание привлекло что-то находящееся внутри стеклянного буфета.

- Удача и сила — вот и все, на что можно полагаться, — сказала она. — Я поняла, что ты везучая, той ночью, когда я видела тебя на площади, ты еще смотрела на меня.

- Я не знаю, о чем вы говорите, — сказала я.

Мерседес Перальта повернулась лицом ко мне и вдруг захохотала так странно, что я определенно начала думать о ее безумии. Она раскрыла свой рот так широко, что я увидела несколько коренных зубов, которые у нее еще остались. Затем она резко остановилась, села на свой стул и начала настаивать на том, что видела меня ровно две недели назад поздно ночью на рыночной площади. Она объяснила, что была с другом, который вез ее домой из прибрежного поселка со спиритического сеанса. Хотя ее друг и был озадачен, увидев меня одну поздно ночью, она сама ничуть не удивилась.

- Ты мгновенно напомнила мне кое-кого, — сказала она. — Это было после полуночи. Ты улыбалась мне.

Я не могла припомнить то, о чем она говорила, или то, что я была одна на площади в столь поздний час. Но это могло быть: она видела меня в ту ночь, когда я приехала из Каракаса. Я напрасно ожидала целую неделю, что кончится дождь, и в конце концов рискнула выехать из Каракаса в Курмину. Мне было прекрасно известно, что здесь бывают частые оползни, так что вместо обычных двух часов пути, поездка заняла все четыре. В то время, когда я приехала, весь город спал, я же занялась поисками общежития вблизи от рыночной площади, которое мне порекомендовал бывший священник.

Она поразила меня своим упорством в том, что якобы она знала, что я приехала ради нее, с целью увидеться с ней. Тогда я рассказала ей о бывшем священнике и о том, что он говорил мне на свадьбе в Каракасе.

- Он прямо-таки настаивал, чтобы я повидалась с вами, — скаэала я. — Он говорил, что вашими предками были колдуны и знахари, знаменитые в колониальные времена, и что они даже преследовались Святой Инквизицией.

Проблеск удивления мелькнул в ее глазах.

Она сделала паузу и, глядя прямо мне в глаза, спросила:

- Где ты первоначально планировала изучать знахарские методы?

- В штате Яраку, — неопределенно сказала я.

- Сортес? — спросила она. — Мария Лионза?

Я кивнула головой. Сортес был тем городом, где сосредоточился культ Марии Лионэы. Говорили, что рожденная от индейской принцессы и испанского конкистадора, Мария Лионза имела сверхъестественные силы. Сегодня в Венесуэле ее почитают тысячи людей как самую святую и чудесную женщину.

- Но я приняла совет бывшего священника и приехала в Курмину, — сказала я. — Потом переговорила с двумя знахарками, и обе они сошлись на том, что вы самая знающая, и только вы можете объяснить мне тайны знахарства.

Я рассказала ей о методах, которым хотела следовать при обучении: я хотела непосредственно наблюдать и участвовать в каких-либо знахарских сессиях, при этом по-воэможности записывая их на магнитофон, и, что важнее всего, беседовать с пациентами, за которыми наблюдала.

Старая женщина кивала мне, хихикая время от времени. К моему величайшему удивлению, она полностью согласилась на предложенные мной условия. Она с гордостью сообщила мне, что несколько лет тому назад с ней беседовал психолог Каракасского университета, который даже прогостил в ее доме целую неделю.