«Что ты, Наталья, не надо его так», – вступилась мать, – «сынок по неразумению!» Но Карла была неумолима, она испепелила Семен Семеновича глазами и прокричала: «Бог покарает тебя, так и знай! Попомнишь мои слова, когда останешься один!» И тут… Нет, небо не отверзлось и гром не грянул – просто Семен Семенович, заплакав, вылетел из комнаты. Почему-то слова карлицы напугали его. Что значит один, что она имела в виду? Вечером он рассказал о происшествии Кларе, и та отругала его: «Говорила тебе, не лезь в их дела! Молятся и молятся, тебе-то чем они насолили?» Семен Семенович не знал, что ответить. Целую неделю он ходил под впечатлением от пророчества Натальи, вспоминал ее гневный взгляд и размышлял о каре Божьей. В дом он теперь входил с опаской, боясь снова столкнуться с ней.

Весной мать уволилась с «Большевички» и слегла. С утра до ночи возле ее кровати сидели старухи в черном. Семен Семеновича тяготила болезнь матери, он старался пореже появляться дома. Сразу после школы он спешил в подсобку столовой. Клара всегда была рада ему, свою сахарную косточку и денег в придачу он получал регулярно. Теперь уже каждый вечер они запирались в ее кабинетике и пили вино. Потом хмельная Клара продолжала рассказ о своей жизни, который с каждым разом пополнялся новыми подробностями. Скоро эпопея тысячи и одной ночи дошла до самого откровенного эпизода, переломного в ее жизни, – утраты невинности. Клара поведала, как она отдалась начальнику паспортного стола Ширякину за разрешение на выезд в Ленинград. Образ этого немолодого мужчины с плоским лицом и лысиной, потного, с едким запахом изо рта, со всеми его кряхтеньями и потугами вживе предстал перед Семен Семенычем.

Продлился «роман» два месяца, после чего Клара получила необходимые документы и уехала. Но история на этом не кончилась, в Ленинграде ей пришлось доказывать право на комнату, в которой раньше проживала ее семья, нужно было прописаться, устроиться на работу, и во всех инстанциях ее встречали приблизительно такие же ширякины. Клара пошла по рукам.

«А ты думал, просто одной?» – горячилась Клара, – «У меня всего и было, что молодость и красота. Красота, Сеня, – те же деньги. А я ух какая красивая была! Спасибо отцу да матери. Это я потом в столовую попала и стала сама эти деньги добывать, а тогда…»

«Теперь я ни от кого не завишу, все у меня есть, а чего нет – куплю!» – бахвалилась Клара, – «Надо будет, я и мужика себе куплю, а надоест – сама же и прогоню. Это все деньги, Семен. Ты запомни: главное в жизни – деньги!»

Семен Семенович внимательно слушал и запоминал. Что такое нищета, он знал, они с мамой давно привыкли к ней. Были бы деньги, жизнь пошла бы совсем по-другому. Когда он зажмуривал глаза, деньги виделись ему в виде маленьких золотых рыбок, которые плавают вокруг и щекочут хвостами по щекам. Целое море золотых рыбок!

7.

«А если честно сказать, не так уж плохо мне было с этим Ширякиным», – как-то раз призналась пьяная Клара, – «только поначалу противно, а потом ничего… Запашок, Сеня, конечно, был – могло стошнить, но ведь и к этому привыкаешь… А, может, он любил меня? А вот что отпустил в Питер из той поганой дыры , так я всю жизнь за него Бога молить обязана!»

Тема Ширякина неизбежно наводила Клару на рассуждения о любви:

«Нельзя без любви жить, так я теперь понимаю! Вот был у меня сожитель, Степаном звали – это любовь. Только теперь он сел. Я предупреждала его, чтобы не лез не в свое дело, он у меня ревизором работать пошел, а это – страшнее не придумаешь. Нет, не послушал! Ты смотри, что получается, пришел ревизор в магазин и должен у них весь товар проверить, если где недовес – им крышка, если перевес – тоже. За все срок. Иногда можно сеть из-за одного грамма. Поэтому ревизора заранее ждут, готовятся, и сразу ему деньги в зубы, чтобы он акт не глядя подмахнул. Деньги – вещь всесильная, но только и за ревизором тоже следят – уже свои, чтобы не забыл поделиться. Вот и нужно уметь лавировать между двух огней, а то убрать могут. И часто так бывало, лежит труп в подворотне, а кто, что – никогда концов не найдешь. Степан мой зарвался, так его свои же подставили под статью!!»

Вот такая была у Клары любовь.

Пьяная Клара взяла Семен Семеновича за руку:

«А ты хоть знаешь, что такое любовь?»

Семен Семеновичу ответить было нечего, и он покраснел.

«Ой, глупенький, – краснеет!» – заворковала Клара, взяв Семен Семеновича за руку, – «Ты небось еще и целоваться даже не умеешь! Признайся, что не целовался ни разу».

«Умею», – испуганно возразил Семен Семенович.

«Не ври! Я тебя сейчас научу».

«Я правда умею!» – еще больше перепугался Семен Семенович, но Клара уже близко придвинулась к нему и прикоснулась своими пьяными губами к его пьяным губам. Потом она крепко вцепилась пальцами в его плечи и впилась в его рот. Семен Семенович стоял ни жив, ни мертв. Клара откинулась по-прежнему держа его за плечи:

«Чего же ты не обнимешь меня? Когда целуешь, надо обязательно обнять».

Ее слова прозвучали как приказ, словно это она распорядилась, куда поставить противень с костями, и Семен Семенович приказ исполнил. Но Кларе и этого показалось мало:

«Ты видишь, как меня всю в жар кинуло», – прошептала она, – «расстегни мне пуговицу на кофте»…

Семен Семенович нащупал пуговицу и попытался расстегнуть, но то ли прорезь была слишком узкой, то ли пальцы его зажирились и соскальзывали, но пуговицу ему расстегнуть так и не удалось.

«Ну что же ты, в самом деле!» – торопила Клара, – «Ну дерни ты ее как следует!»

Семен Семенович выполнил и этот приказ. Возбуждение достигла в нем такого предела – а сила в руках была при этом немалая, – что когда он ухватился за Кларину блузку и дернул, не только верхняя пуговица вырвалась с мясом, но и все остальные, а также случайно отпоролся рукав.

«О-о-о!» – простонала Клара, – «Вот ты какой!..» Теперь она осталась в одном лифчике, и Семен Семенович растерянно смотрел на нее. Лифчик Клара не приказала ему сорвать – сняла его сама. Несколько секунд она молча стояла перед Семен Семеновичем, демонстрируя свою пышную грудь, и тяжело дышала. Лицо ее при этом сделалось угрюмым и злым. И тут словно кто-то повернул выключатель у Семен Семеновича в мозгу, он поглядел, оскалившись, на Клару, ухватил ее за юбку и дернул так, что снова с мясом отлетели все крючки и пуговицы, а юбка затрещала по швам.

«А-а-а!» –закричала Клара и повалилась на пол, одной рукой сшибив со стола настольную лампу, другой же потянула за собой Семен Семеновича. Он не удержался и повалился на пол рядом с ней. В наступившей темноте совершилось таинство соития.

Совокупленный зверь впадает в печаль.

Семен Семенович промаялся весь следующий день. Им овладевала попеременно то нежность к Кларе, то отвращение к ней. Единственное, чего он не испытывал, так это удовлетворения и гордости. Никакого такого самоутверждения, настоятельно рекомендуемого пособиями по юношеской психологии, не произошло. Семен Семенович остался таким же, каким и был до этого. Что нежность, что отвращение – все это были для него две стороны одного и того же постыдного действа. Ему вспоминались слова карлицы Натальи про вседозволенность и Божью кару. К тому же он чувствовал себя очень усталым. На уроке истории он засыпал, хотя этот предмет всегда ему нравился, на физкультуре никак не мог поймать мячик, который был его то в грудь, то в спину. В результате отвращение победило, и он решил не попадаться больше Кларе на глаза. Домой он возвращался обходным путем, не через проходной двор, где на крылечке столовой обычно поджидала его подруга.

Мать как всегда лежала в кровати, только в тот день ей особенно нездоровилось. Обеда не было. Семен Семеновичу пришлось самому сварить картошку и почистить селедку. Но мать от еды отказалась.

«Сходил бы ты, Сеня, в церковь», – ослабшим голосом попросила она, – «поставил бы свечку за меня…»

Впервые Семен Семенович увидел то, чего раньше не хотел замечать – мать в самом деле плоха. Он не стал возражать и побежал в церковь, но у ограды сквера встретил карлицу Наталью. Проскочить незамеченным ему не удалось, воинственная Карла заметила его и прокаркала: «Это не ей наказание, а тебе! Наказание за твое безбожие, за грехи твои…»