В праздничные дни( на 7 Ноября или 1 Мая) стол бывал особенно нарядным. Его украшали цветы, шампанское и коньяк. В эти дни Эльвира Григорьевна выносила из кабинета специально заказанный в «Метрополе» торт , с которого тут же снимали картонную крышку и громко выражали наперебой свое одобрение и восхищение.

Однажды в такой день беленькая кассирша из штучного отдела принесла с собой фотоаппарат. Устроили фотографирование. Сначала сфотографировали стол, потом торт отдельно, затем торт на столе, а дальше снялись все вместе за столом у торта. После того запечатлелись парами и тройками, кто с кем пожелал, и каждый в отдельности с Эльвирой Григорьевной. Когда банкет закончился, Эльвира Григорьевна велела подать ей фотоаппарат и засветила пленку. Вот так! Никто не должен видеть, что происходит в недрах магазина, в его подсобках, на то и установлена железная пуленепробиваемая дверь. На этой двери можно было повесить табличку из тех, что висят в фойе Большого театра: «Кино и фотосъемка категорически запрещена!»

Кончался банкет всегда одинаково: Эльвира Григорьевна вставала и произносила короткий спич о том, что дела идут неплохо, все путем, план выполняется и т.п. «Вы у меня как у Христа за пазухой живете», – добавляла она в завершение. На этой реплике работники поднимались с мест, хлопали в ладоши и благодарили Эльвиру Григорьевну все вместе и каждый от себя лично, а она внимательно следила, чтобы никто не промолчал. Вот такие были в магазине традиции. И это прекрасно, что были, ведь на традициях держится мир! Помните, Лис спрашивает Маленького принца, к какому часу ему готовить свое сердце? В рыбном магазине сердце готовили к часу обеда – с двух до трех.

14.

Семен Семенович никогда не относился к тем людям, что бьют себя в грудь, приговаривая: «Я честный, честный, честный!» Глупо о честности говорить, когда работаешь в магазине, где давно установлены свои законы. Семен Семенович мог бы сказать про себя: «Я никогда не нагличаю». И это была сущая правда. Более того, он не любил откровенных жуликов и хапуг, для каждого из них у него нашлась бы отповедь. Вскинув брови, он сказал бы как чеховский персонаж: «Всякому безобразию есть свое приличие».

Делами в магазине заправляла Эльвира Григорьевна. Она выдавала задание, а они это задание выполняли – вот и все. Такое положение вещей вполне устраивало Семен Семеновича, ведь после работы все по очереди заходили в директорский кабинет, и Эльвира Григорьевна каждому отстегивала наличными «по заслугам». Иногда выходил червонец, бывало что и четвертной, а бывало что и совсем ничего – и это тоже нормально. Семен Семенович предпочитал не задаваться вопросом, откуда берутся эти червонцы и четвертные, какое ему дело до торговой механики магазина? Да хоть из воздуха, хоть из помоев и рыбьей чешуи! «Не спрашивай и лишнего не говори» – вот был его девиз, а остальное на совести Эльвиры Григорьевны. Она долго отрабатывала тот высокий профессионализм, за который ее теперь ценят и сверху, и внизу.

Семен Семенович помнил, как лет пятнадцать назад пришел работать к ним в отдел молоденький парнишка Вася Игнатов. Выглядел он обычно: не высокий, не низкий, в меру плотный; единственное, что выделяло его, так это полное отсутствие растительности на лице, отчего он смахивал на скопца, да еще дежурная улыбочка, пропечатанная на нем, как Ленин на сторублевой купюре. Вася близко сошелся с Эльвирой Григорьевной, попал к ней в доверие. По весне она поставила его торговать корюшкой с лотка на углу. Но Вася зарвался. Он раздобыл килограммовую гирю, высверлил ее изнутри граммов этак на двести и забил дырку хлебным мякишем – трюк, между прочим, опасный, попадал прямо под статью. Эльвира Григорьевна поначалу ничего не подозревала, но ведь на то она и профессионал, чтобы суметь раскусить человека по одной только улыбочке. И вот она подослала к нему Верку из булочной, и та купила два килограмма корюшки, причем Вася даже ее не постеснялся обвесить. Верка немедленно вручила пакет Эльвире Григорьевне, та его взвесила и установила факт не учтенного воровства. Когда закончилась торговля, Эльвира Григорьевна конфисковала выручку, даже не дав Васе пересчитать ее, и гирю, пригласила Васю в свой кабинет, где они оба долго препирались и кричали. В тот день сотрудники получили двойные наградные, а Вася остался ни с чем.

Вася обозлился, он зашвырнул свою гирю подальше, а поскольку знал многие слабые места в торговле Эльвиры Григорьевны, то сгоряча написал письмо в ОБХСС. Отправив письмо, он, конечно, тут же одумался, но было поздно. Вася притих, затаился, взял больничный лист.

Письмо попало в надежные руки и уже через неделю лежало у Эльвиры Григорьевны на столе. Прошла еще неделя, и вот Эльвира Григорьевна собрала всех продавцов в своем кабинете в конце рабочего дня. Она зачитала фискальное письмо Васи, после чего двое грузчиков схватили его и отвели в самую дальнюю кладовку и привязали к бочке с сельдью. Вася сидел на полу и слезы катились у него из глаз. «Только не убивайте», – шептал он.

«Ну-с, что будем делать?» – спросила Эльвира Григорьевна голосом Каменного гостя, и тут страсти разгорелись вовсю. Матерщинница Любка даже предложила Васю пытать, поджечь ему кончики пальцев и исколоть булавкой ступни.

«Нет», – сказала Эльвира Григорьевна, – «пусть для начала каждый подойдет к нему и плюнет в рожу».

Уговаривать долго не пришлось, все сами кинулись выполнять задание, и уж какие слова при этом звучали, невозможно передать. Один Семен Семенович стоял в углу. Ему было очень неловко и противно. Но и его не миновала сия чаша. Когда все плюнули в лицо Васи по нескольку раз и немного успокоились, Эльвира Григорьевна внимательно посмотрела на него:

«А что же ты, Семен, стоишь в стороне?» Или, может быть, тебе жалко? Плюй!!!»

Семен Семенович понял, что ему не отвертеться, и плюнул.

«Ты, Семен, у нас очень уж деликатный», – продолжала Эльвира Григорьевна, – «но мы исправим это. Давай-ка посцы на него!»

Семен Семенович растерялся и побледнел.

«Давай!!» – грозно повторила Эльвира Григорьевна свой приказ, и тогда Семен Семенович расстегнул штаны и сделал то, что велено. А потом он громко захохотал. Он всегда хохотал, когда ему приходилось идти на компромисс с собой.

Грузчики основательно избили Васю. Чтобы скрыть следы расправы – отдадим должное изобретательности Эльвиры Григорьевны – Васю заставили выпить одним залпом из горлышка целую бутылку портвейна, после чего, пьяного и окровавленного, вынесли из магазина и уложили в сквере на скамейке, а Эльвира Григорьевна вызвала машину из медвытрезвителя. Через три дня Вася был уволен из магазина «за недоверие».

До сих пор Семен Семенович морщился, внутренне скукоживался, словно его заставили съесть без сахара целый лимон, вспоминая о своем позорном поступке. Однако из магазина он не ушел и даже Эльвиру Григорьевну не стал уважать меньше после того происшествия в кладовой.

«Я вас насквозь вижу», – любила говорить Эльвира Григорьевна своим подчиненным, как некогда Иван Грозный говаривал боярам, – «ну, кто там шалит? Все равно разгадаю!» Тут же во время урока она приводила пример: «Вон, видите, баба торгует пирожками и лимонадом? Вырядилась, как новогодняя елка, вся в кольцах, улыбается, щебечет. Я по глазам вижу, что воровка первый класс. Теперь, Семен, подойди к ней и заговори о погоде, спроси, как торговля идет, как настроение, а потом загляни к ней за прилавок». Семен Семенович сделал в точности, как велела Эльвира Григорьевна, потом купил у торговки пирожков. Он протянул ей четвертной, а сдачи получил как с пятидесяти.

«Вот видишь», – удовлетворенно кивнула Эльвира Григорьевна, – «а я что говорила? Значит накладные у не фальшивые. Она твоей любезности испугалась, решила, что это подвох, и сама себя «наградила»! Тут, Семен, чистой воды психология».

После бесславного изгнания Васи Эльвира Григорьевна сделалась еще более мрачной и уже почти совсем никогда не улыбалась. Дисциплина в магазине установилась железная, субординация, как в армии.