Мне нужно было место, куда падает солнце, и я пошла разведывать второй этаж.

Когда я вошла внутрь через приоткрытую дверь, у меня чуть не остановилось сердце.

Потому что в темной комнате сидела женщина-человек.

У меня встала дыбом шерсть, и я отпрыгнула назад на всех четырех лапах. Этот звук привлек внимание человека. У женщины были небрежно собранные в пучок длинные волосы. На ней была одежда, похожая на ту, которую надевает Рэйна, когда ложится спать.

Большое окно, закрытое занавеской с узором из цветов, светилось неясным светом, пропуская солнечные лучи.

Женщина медленно повернулась ко мне и сказала:

– Уходи.

Подумаешь. Я решительно спросила:

– Ты кто?

Но она только повторяла:

– Уходи.

Комната своей атмосферой была похожа на комнату Рэйны. Только здесь было больше книг и разных вещей.

Я подошла поближе, чтобы обнюхать ее. Она пахла добычей. Это был запах того, на кого можно охотиться, запах слабого.

Она коснулась меня. Когда она меня коснулась, мне как будто передались ее чувства, и там, где она до меня дотронулась, меня обожгло болью.

Кар!

За окном раздался громкий крик, и я снова – прыг! – отпрыгнула назад на всех четырех лапах. Захлопали крылья, и за окном показался силуэт крупной птицы.

Тут уж я совсем перепугалась и беспорядочно заметалась по комнате. Надо спрятаться, все равно где! Я залезала под стол, за батарею, протискивалась между стопками журналов, бегая так быстро, как только могла.

– Перестань! – крикнула она хриплым голосом.

Я забралась на самую высокую полку и там, наверху, распушила хвост.

– Моя комната… – Она закрыла лицо руками и расплакалась.

Почему она плачет?

Тут я заметила, что силуэт птицы исчез. Едва спаслась. Чтобы успокоиться, я принялась вылизывать шерстку.

Я обнаружила красивый шнурочек, который зацепился за мою лапку. Это был кружочек с прикрепленным к нему серебряным колокольчиком. Наверное, пока я бегала, я где-то зацепила его.

Я аккуратно спустилась с полки и подошла к плачущей женщине.

Дилинь.

При каждом моем шаге колокольчик звенел. Он мне мешал.

«Пожалуйста, сними это с меня».

Она перестала плакать, посмотрела на меня, схватила шнурочек с колокольчиком и зарыдала пуще прежнего.

Я вообще ничего не понимала.

– Спасибо. Спасибо, что ты его нашла. – Она обняла меня и медленно моргнула.

Это меня успокоило.

– Ты Печенька?

– Мя-а, – ответила я.

– Печенька, а я Аои. Давай дружить.

После этого Аои налила мне воды.

Глядя на мисангу в моих руках, я подумала, что это сон.

Я была против того, чтобы заводить кошку. Я бы не выдержала, если бы она начала пачкать мою мангу, и мне было противно, потому что я прекрасно понимала, что это попытка вылечить меня. Если бы я это признала, я бы, наверное, по-настоящему заболела.

Но эта кошечка, Печенька, нашла мисангу Мари. Ту самую, которую давным-давно Мари потеряла в моей комнате.

Печенька старательно лакала воду.

Мари любила кошек.

Кстати, кажется, в первый раз Мари пришла ко мне, потому что хотела посмотреть на кошку. Джессика, жившая у моих родителей еще до моего рождения, была уже бабушкой и жила спокойно, без суеты. Я помню, что, когда Джессика умерла, мы с Мари страшно рыдали и даже проводили ее до места кремации.

После этого мама не хотела заводить кошек, но мы с Мари старательно кормили всех окрестных бродячих котов.

К нам домой приходил большой грязный кот. Он приходил часто, грыз сухой корм у нас на балконе, причем ел бодро, приятно было посмотреть.

– Спасибо, Печенька, – сказала я.

– Мя-а.

Печенька мне ответила.

Дом Аои был двухэтажным, в нем жили три человека: Аои и ее родители. Отец мной особо не интересовался. И я им не интересовалась. Мать – это та, что принесла меня к ним в дом. Она обязательно со мной здоровается, поэтому я тоже, когда есть настроение, мяукаю ей в ответ. Мать приходит в обед, готовит еду Аои и быстро уходит.

Аои встает ближе к обеду и молча съедает то, что приготовила ее мама. А перед этим готовит еду мне.

Поэтому моя хозяйка – Аои, а я – ее кошка. Наверное.

Аои весь день сидит дома, часто у нее такое лицо, что я не знаю, жива она или мертва. У Аои в комнате много интересных вещей, но я никогда не видела, чтобы она с ними играла.

Даже когда я зову ее поиграть, она только рассеянно смотрит на меня и никогда не играет со мной.

И все равно, она ни разу не попыталась выгнать меня из дома.

Аои почти всегда лежит в постели с закрытыми глазами и часто спит, почти так же, как мы, кошки. От кошки она отличается тем, что иногда льет слезы. Если долго плакать, под глазами останутся уродливые следы, говорила мне мама. Я и Аои про это рассказала, но не знаю, поняла она меня или нет.

Я не знаю, почему Аои такая грустная.

Иногда я тоже плачу, потому что хочу встретиться с мамой, но я не грущу постоянно, как Аои.

Когда я смотрю на Аои, иногда мне становится тяжело.

В этой комнате, затаив дыхание, я провела первую в своей жизни зиму.

Незаметно настала весна.

Зимой по ночам я совсем не спала. Всю ночь я думала, что утром выйду на улицу, и мне хотелось это сделать, но, когда вставало солнце, от одной мысли о том, чтобы выйти наружу, на меня нападала ужасная неуверенность. А вдруг опять возникнет та жестокая боль, сжимающая сердце, – что я тогда буду делать? Вдруг я не смогу дышать? От одной только мысли о попытке выйти на улицу тело замирает. Я чувствую смертельный страх.

Но я все равно хочу выйти. Поэтому я стала понемногу уменьшать количество тех дел, которые могу делать дома. Если не будет дел, которые можно будет делать дома, возможно, я смогу выйти.

Я выбросила мобильный, выбросила телевизор, выбросила книги и мангу.

И мне стало гораздо легче, но я все равно не могу выйти на улицу.

Я чувствую вину перед Мари, перед родителями, я постоянно виню себя.

В последнее время я и есть чаще стала одна. Я не хочу, чтобы меня кто-то видел.

Во мне живет только нервная озабоченность, я чувствую, что она раздавит меня, но все равно сделать с этим ничего не могу.

Мари уже и во сне не приходит.

Меня бросили даже призраки.

Пришла весна, зацвела сакура. Я впервые видела такую красоту.

Даже Аои, которая всегда держала шторы закрытыми, в это время их открывала, и мы с ней рядышком смотрели на цветы сакуры.

Я почувствовала на балконе какое-то движение и приняла угрожающий вид. И сказала:

– Кто набросится первый, тот и победил!

За стеклянной дверью сидел толстый кот с грязной шерстью.

– Хочешь со мной подраться? – угрожающе спросил он.

– Хочу! Нападай!

Бам! Бам! – стучала я по двери.

За стеклом мне никто не страшен. Какой бы сильный враг там ни был, я в полной безопасности.

– Что старый, что малый – вся семейка наглая, – сказал толстый кот.

– Мама не наглая! – Услышав, как обзывают маму, я надулась.

– Да я не про мать, а про отца.

– Ты знаешь моего папу?

– Я все знаю.

– Тогда я хочу кое-что спросить.

– Про отца?

– Нет!

Про отца я и от мамы много слышала.

– Про Аои! Я кошка Аои. Как ее можно развеселить?

– Этого я не знаю.

– Ты же сказал, что все знаешь. Врун!

– Приставучая девчонка…

Толстый кот неприязненно взглянул на меня, и тут вдруг Аои открыла дверь.

Ты что, Аои?! Ты что делаешь?!

Я было замерла, но тут же подпрыгнула и спряталась за столом. Зацепилась за что-то и повалила вещи Аои.

Толстый кот ухмыльнулся. Аои насыпала в алюминиевую тарелку на балконе кошачьего сухого корма. Толстый кот подскочил и начал им хрустеть.

Я даже засмотрелась на то, как он его ел.