— Чем тебе венгры не угодили, Иван Евграфович?

— Они, Вадим, всей Европе не угодили. Пришли, понимаешь, дикари неумытые из неведомых пустынь, захватили благодатные земли, да давай соседей всех подряд задирать. Знамо дело, отгребли по сусалам не раз и не два, но так и не угомонились. Кровь поганая играет, да дурной голове покою не даёт.

— Какая кровь, от гуннов, что ли?

— Гунны там и рядом не лежали, — плюнул на талый снег Иван Евграфович. — Когда-то в те места уходили недобитые хазары, потом печенеги с половцами, ещё какие-то дикие народцы, да с местными чуток перемешались. Те, что с немцами, те мадьярами-уграми стали, а те, что с греками — вообще непонятно кто.

— Румыны?

— Не знаю такого слова, но нутром чую, что это они и есть. Да и хрен на них, давай лучше решать, чем крестоносцев кормить станем. До обоза ещё неделя, а как такие погоды постоят, так и до самого лета ждать придётся.

— У нас есть тридцать тонн гречки, маргарина тонны три можем отдать, всё равно эту дрянь по доброй воле жрать невозможно. А крестоносцам в самый раз будет.

— Сети им дадим, пущай рыбу ловят. А лёд на Днепре взорвём в нескольких местах.

— Но без хлеба обойдутся.

Кукушкин хотел добавить что-то ещё, судя по выражению лица вовсе неприличное, но тут из воротной калитки выскочил обученный обращению с радиостанцией дружинник, и протянул князю Изборскому листок бумаги.

— Из Москвы весточка, господин полководец левой руки.

— И что пишут? — Вадим с любопытством сунул нос в бумагу и присвистнул. — Вот всё и разрешилось само собой, Иван Евграфович.

В радиограмме сообщалось, что венгры заключили военный союз с турками, и сунувшийся на берега Дуная император Касим отгрёб там знатных люлей. Князю Ивану Евграфовичу Изборскому-Еропке предписывалось как можно быстрее решить вопрос с осадой Смоленска, спуститься вниз по Днепру и обозначить угрозу удара, отвлекая противника от карательного похода на Крым и Дикое Поле, но не переходя разумных пределов. А Вадима Кукушкина с нетерпением ждали в Москве, дабы вставить горящий фитиль в известное место. Куда именно, в радиограмме не указывалось.

— Опять бабуля орать будет, — вздохнул Вадим. — А я ведь её запиской предупредил, что в Смоленск собираюсь. И чего попусту беспокоиться?

— Вот у неё самой и спросишь, — усмехнулся князь Изборский. — А попу латынскому скажи, чтобы людишек за припасами присылал. Да, и про крестовый поход супротив турок с угорцами тоже скажи.

— Как же ты так опростоволосился, Касимушка? — боярыня Морозова смотрела на императора Чингизской Империи с участием и печалью. — Вот почто ты туда полез? Грабил бы преспокойно прибрежные городки, и горя бы не знал.

Касим слушал молча и внимательно, стараясь не пропустить ни единого слова этой мудрой женщины, выглядевшей много младше его самого. Если не знать, что уважаемой Полине Дмитриевне почти сто лет… Но это нужно знать обязательно, и никогда о том не забывать!

— А ведь Андрей Михайлович тебе подарок приготовил, — продолжила воспитательница государя-кесаря. Сто двадцать семь винтовок Бердана! И даже очень хорошо, что не успел подарить, потому как ты, Касимушка, профукал бы их бездарно и бесславно. Достались бы они султану вместе с патронами.

— Патроны? — оживился Касим. — Много ли их?

— По тысяче выстрелов на каждую с возможностью переснаряжения.

— С таким оружием я теперь этих турок…

— Остынь! Развоевался он тут! — осадила татарского императора Полина Дмитриевна. — Ты давно себя в зеркале видел, вояка?

— С утра смотрел, а что? — Касим закрутил головой, пытаясь отыскать недостатки в одежде. Нет, вроде бы всё в порядке.

— Да ты же на трансвестита стал похож, Касимушка. Шелка, бархат, перстни с каменьями, на огромной чалме жемчужные нити в шестнадцать рядов…

— В восемнадцать.

— Тем более! В таком виде тебе не саблю в руку, а ромашку, и будешь ею хлестать султана по морде с нежностью и лаской. Глаза бы мои тебя не видели!

Касим промолчал. Он не понимал появившееся в последнее время стремление русских к простоте и удобству в одежде, хотя и не осуждал его. Каждый одевается так, как он хочет, но почему богатому и могущественному человеку не напомнить другим людям о своём богатстве и могуществе? Вот взять хотя бы этот жемчуг на чалме — любому понимающему с первого взгляда ясно, что добыт сей жемчуг с сумрачных глубин морского дна у берегов Индии или Аравии, и немногие смогут его себе позволить. Всё же не стеклянные бусы, коими недавно попрекала Полина Дмитриевна. Кстати, и не стекло там вовсе было, а горный хрусталь.

Но после молчания Касим всё же решил уточнить:

— А кто такие трансвеститы, бабушка Поля?

Император привычно называл боярыню Морозову бабушкой, потому что иные обращения вызывали острое неприятие у самой Полины Дмитриевны.

— Трансвеститы? Это, Касимушка, вроде ромейских евнухов, только ничего не отрезано, и всё добровольно.

— Разве такие бывают?

— Бывают, Касимушка, очень даже бывают. Скоро и у тебя будет.

— Это почему?

— А потому! Вот скажи, Касим, ты сейчас у меня сидишь, а внизу тебя кто ждёт?

— Слуги.

— Слуги? Да там два негра с опахалами тебя ждут.

— А что, удобно же. И мух отгоняют.

— Касимушка, март на дворе, самое его начало. Сосульки с крыш до земли достают… какие на хрен мухи и негры? Да они от холода из чёрных синими сделались, а мух как не было, так и нет.

— Но я же император!

— Титька ты тараканья, а не император, — отмахнулась Полина Дмитриевна. — Римские императоры войска в битву водили, а не на носилках до отхожего места ездили. Где тот Касим, что я увидела два с половиной года назад? Был Касим, да весь вышел.

— Куда?

— Откуда мне знать, куда ты вышел? К хромой козе в трещину, например.

— Бабушка Поля…

— А что бабушка Поля? Раньше доспех не снимал месяцами и баб пользовал не слезая с коня, а сейчас построил себе дворец с кальяном и шлюхами, окружил себя жопастенькими подхалимами и лизоблюдами, а в Москву приезжаешь чего-нибудь выпросить. Дайте зерна семенного, дайте плугов железных, дайте крестьян на пустующие земли, дайте оружие…

— Уральские заводы…

— Толку-то? Одна слава, что на твоей земле, но сам ты и пальцем не пошевелил, чтобы они там были построены. Иждивенец!

Касим опустил голову и засопел. Не за такой правдой пришёл он в мудрой боярыне Морозовой. Думал, поддержит его бабушка Поля, ободрит, даст дельный совет и что-нибудь ценное. Винтовки, например, что приготовил в подарок князь Андрей Михайлович. Но если положить руку на сердце, то следует признать правоту горьких слов воспитательницы государя-кесаря Иоанна Васильевича. Она ведь как-то сама собой получилась, эта… как её там… трансвестиция.

— И что мне теперь делать?

— На войну иди.

— Я только что оттуда.

— Лёжа на перине гонцов выслушивал и ценные указания раздавал? Я про другую войну, Касим. А всех своих прихлебателей, жополизов и негров с опахалами в штрафные роты!

— Это как?

— Саблю в одну руку, щит в другую, да на штурм городов в первых рядах. Кольчугу, ежели живыми останутся, добудут в бою. Отправляйся, Касим, к Андрею Михайловичу, он как раз скоро к Берлину подойдёт. Это у него семейная традиция — Берлин по весне брать.

— Как же я туда попаду? — удивился татарский император.

— Без шума и пыли! — обнадёжила его боярыня Морозова. — Ты когда-нибудь с парашютом прыгал? Незабываемые впечатления гарантирую!

В двадцать первом веке купить списанный самолёт не проблема, были бы деньги и желание. Другое дело, преодолеть бюрократические препоны и получить разрешение на полёты не получится даже у президента России при поддержке министра обороны и пары танковых дивизий. Владеть владей, можешь даже отремонтировать, но летать не моги! Поставь на лужайке перед домом, и любуйся из окна на крылатую мечту. А небо… вот хрен тебе, а не небо.