– Надо попросить у мисс Стоун лопатку.

– Ты думаешь, она что-то смыслит в садоводстве?

– Не думаю. Но будем надеяться, что она хотя бы знает, что такое лопатка.

Девушки одновременно встали с кроватей. Анна поправила свое лиловое платье и пригладила пальцами прическу. Белла громко шмыгнула и вытерла тоненький нос рукавом своего платья. Анна посмотрела на сестру с прищуром:

– А они вообще говорили еще о чем-нибудь?

– О чем им еще можно говорить, кроме рюшек и чайного сервиза?

– Например, о нашем брате.

Единственным источником света являлись только выпуклые экраны мониторов. Высокий мужчина, как будто проглотив стальной стержень, сидел напротив них и внимательно наблюдал за тем, что же там происходило. На сцепленные пальцы он положил острый, гладковыбритый подбородок. Он отталкивался ногами и медленно покачивался на мягком кресле из стороны в сторону. Под давлением колесики скребли по стертому кафельному полу. Бирюзовые и весенне-зеленые оттенки исказили истинные цвета объектов на записи, но это не особо мешало воспринимать происходящее.

В комнате появилось еще одно светлое окно. За спиной открылась дверь и, видимо, из коридора попадал режущий глаз свет. В проеме стояла фигура в длинном белом халате и широкой юбке по колено. В руках она держала толстую папку. Фигура поправила очки и хотела что-то сказать. Мужчина опередил ее, даже не поворачиваясь к новому источнику света:

– Вы передали тюльпаны Анне?

Голос казался таким громогласным и режущим в тишине комнаты. Фигура замешкалась и рассеяно кивнула. И стоило ей приоткрыть рот, чтобы что-то сказать мужчине, как он снова ее опередил:

– Большое спасибо. Это было важно. Вы можете идти.

Фигура смущенно кивнула и закрыла перед собой тяжелую дверь.

– Не желаете ли горячего чая, мистер Блайнд?

– Рик. Я настаиваю. Да, пожалуйста.

Джессамин потушила недокуренную сигарету о подошву сапога и снова скрылась за спиной гостя. Загремели фарфоровые чашки. Зажурчала вода из прозрачного графина. Захлопнулась крышка чайника. Маленький без узоров чугунный чайничек был подвешен над огнем. Из носика капнула вода, и костер с недовольством зашипел. Чтобы не прогнуться под тяжестью черных глаз, в это время Ричард широкими шагами пересек комнату и подошел к лестнице, рядом с которой на стене висели фотографии в резных рамках. Сколоченные из дерева обрамления уже потрескались от постоянных перепад температур в помещении. С некоторых слезла краска или торчали щепы. На стекле за слоями многовековой пыли просвечивались размытые фигуры. На одной из них чернела расплывчатая чернильная подпись.

«Досадно, что невозможно разглядеть фотографии. Должно быть, здесь ее семейное древо. Позволит ли она изъять фотографии из рам? Меня съедает любопытство, на кого похожа данная мадам? Внешностью в мать, характером в отца? Белое личико и темные глаза, как два тоннеля… Хотелось бы увидеть в них хоть какой-нибудь намек на свет.»

– На данных портретах ваша семья, миссис Ганмэн?

– Джессамин, пожалуйста. Я тоже настаиваю. И да и нет. Они были моей семьей много лет назад. Но Бог решил, что эти люди ему нужнее. С некоторыми я даже никогда не виделась. По воле судьбы или Его.

Рик подошел к стене поближе, обернулся и бросил быстрый взгляд на хозяйку: она стояла у серванта к нему спиной и изо всех сил натирала кухонным полотенцем заварочный чайник и крохотные блюдца.

«Предполагаю, что семья небольшая, судя по количеству фотокарточек. До чего же идеально ровно сделаны и выставлены рамки! Тот, кто собирал данные снимки, видно очень любил своих родных и дорожил каждым. Скорее всего, они все жили вдали друг от друга, и тот человек просто хотел их всех таким образом воссоединить. Хотя бы через фотографии и простые заметки. Весьма интересно.»

Длинными пальцами молодой человек прикоснулся к стеклу рамки, что висела на уровне его глаз, и начал аккуратно стирать пыль с фотографии, чтобы получше разглядеть персонажей недвижимой сцены. Размытая фигура начала постепенно проясняться, но не лицо.

«Интересно, и кто же ее приучил жить в столь пыльном помещении? Даже на самих фотокарточках лежит пыль. Слоями! Ничего невозможно рассмотреть. Кто-то же должен был об уборке хоть немного позаботиться в память о предыдущих поколениях, но никому нет до этого дела? Они чем-то ее огорчили?

И вообще, данная усадьба ей ли принадлежит? Однако, ключи подошли. Случайность? Недавно приобрела дом? Нет связи с пыльными фотографиями. Не могла же она их перевезти и повесить в таком состоянии. Или могла?

Либо, в конечном итоге, хозяйка тут и не живет. Возможно, ее обитель находиться в городе, а усадьбу она посещает, когда надоедает городская суета. Или просто ее семейство решило приобрести еще и домик за городом в добавок к городскому пристанищу. Может, у покойного мужа была непереносимость глуши и свежего воздуха, из-за чего они сюда не так часто наведывались.

И где же горничная, если у них предостаточно денег? Супруг был скупердяем? Или она… беглянка? Сбежала от мужа-скупердяя в глушь? В таком случае, причастна ли данная девушка к его кончине? Отсюда и вопрос: в действительности ли данная земля находится в ее собственности? Если необходимо, ключ и документы можно заполучить и через кражу или угрозы. Кому что больше подойдет. Лишь бы чаем не отравила. Хотя отравиться можно и от темных осадков на грязных чашках.»

Он смочил палец слюной и продолжил стирать пыль со стекла. Она лишь скатывалась к краям рамки, и даже это не помогло разглядеть черты лиц. Тогда Ричард начал стирать белой манжетой рубашки. Ничего. Только рубашку испачкал.

Чайник начал выплескивать воду из носика. Огонь яростно шипел.

«Вот же! Еще заподозрит чего.»

Хозяйка плавно метнулась к очагу. Подол ее шуршащего платья развивался как крылья черного лебедя. Рик бросил свое дело и начал стряхивать осевшие пылинки с груди и плеч, как ни в чем не бывало. Джессамин аккуратно вытащила прихваткой чайник и бросила в камин еще пару сухих поленьев.

– Джессамин, в данном помещении вы живете на постоянной основе?

– Не совсем. В детстве я прожила здесь не долго. Потом меня забрали отсюда на черном автомобиле. Этих людей я никогда раньше не встречала. Саквояж особо собирать не стали. Дверь закрыли на замок и заколотили окна. Будто вчера это произошло.

– Вы переехали вместе с родителями?

– Нет, они умерли. Сначала мать. Она обожала сигареты и никак не могла от них отказаться. И как итог, любовь, пропитанная ядом, ее сгубила. Отец коробками приносил ее «отдушину» домой. Красиво запечатанные в идеальную упаковку с идеальной, огромной, золотой печатью. Мать с визгом рвала их. Ей было плевать на напечатанную золотую лилию и красивые ленточки, даже на упакованные цветы, которыми отец ее задаривал. По гостиной летели бумажки и, отражающие золотом, обертки, – миссис Ганмэн налила кипяток в резной чайничек, принесла его и чашки с блюдцами на подносе и филигранно расставила посуду на столике. – Затем она выуживала из пачки сигарету и трясущимися руками поджигала ее. Зажигалку мать даже не закрывала – она соскальзывала у нее из пальцев и падала, в лучшем случае, на стеклянную поверхность столика, в худшем – на пол или плетеный ковер. Пару раз случалось и возгорание. Обычно папа его и тушил. И я отчетливо помню, как она всегда садилась в кресло, вытягивала на стол ноги, опутанные синей паутиной вен, и выдыхала густой дым. В одной руке сигарета, другая свисает с кресла плетью. Меня одолевал страх когда-нибудь прикоснуться к ней и обнаружить ее холодной, а мать бездыханной. Одним утром так оно и случилось.

– Мои соболезнования. Извините, я не…

– Отец делал эти самые сигареты, – она с укором посмотрела в глаза своего собеседника. – Нет нужды извиняться передо мной. Вы и так уже поняли, что их нет в живых и все равно спросили. Любопытство всегда побеждает приличие.