В воздухе повисла тишина. Лишь бренчали белые чашки о блюдца. Ричард снова сел в кресло и осторожно взял свою чашку.

«Теперь я в ваших глазах неприличный. Однако, чай неплохо пахнет и чашки целы. Дождусь, когда отхлебнет девушка. Надеюсь мои подозрения не оправдаются.»

Джессамин достала очередную сигарету.

– Отец получил травму на фабрике и через пару недель его не стало. Даже удивительно, как все совпало.

– Сколько вам было лет?

– Около четырех или пяти.

«Вот как. Полагаю, такое невозможно забыть. Родителей не стало – усадьба досталась по наследству. И она прибыла сюда спустя много лет. Отсюда и пыль.»

– Спустя пару лет меня забрала к себе на воспитание тетка. Потому что больше некому. У нее не было своей семьи и она, кстати, так и не вышла замуж. Хотя очень этого желала. У меня не было ни дяди, который мог бы воспитывать меня в строгости и холоде в голосе и не было ни братьев, ни сестер, которые дразнили бы меня с поводом и без, как это обычно и бывает в других семьях. Но Бог, ей не дал того, чего она всегда желала. Возможно, из-за меня.

– Откуда у вас такие предположения?

– Тетушка частенько ездила на вечеринки, как она сама выражалась, «ее друзей». Все приглашения всегда хранила в своей дурацкой шкатулке. Под замочком. А чёртов ключ хранила в верхней полке письменного стола под кучей смятых платков и бумажных салфеток. Думала, что никто не догадается его там найти, – она хохотнула. – Надо было видеть, как она готовилась к таким посиделкам. Каждый раз заказывала у портного новое платье, туфли… и шляпку. Она с ума сходила по шляпам. У меня была не тетя, а чертов безумный шляпник.

Ричард подавил смешок.

«Над покойниками смеяться – выше всякого неприличия. В ее случае. Посмеюсь над данным случаем при других обстоятельствах.»

Черные глаза впились в гостя.

– И только после смерти шляпника Алиса получила замок королевы червей.

Девушка подула на горячий чай, сделала небольшой глоток, как птичка, и приложила сигарету к уголку губ. Глаза следили за движениями гостя, последовавшего за ней ритуал чаепития.

– То есть, данный дом…

– Моих родителей, да. Он достался ей по наследству и только потом перешел ко мне. Она дико жаждала получить их дом и участок. Думаю, назло моей матери. Или, возможно, усадьба была нужна тетке для статуса: чтобы на каждой вечеринке бахвалиться, что она невеста с приданным. И мы вдвоем, в принципе, могли бы здесь жить. Здесь неплохие условия: плодородная почва, рядом пруд и лес, к северу стоят два небольших поселения… Но она почему-то решила остаться в городе. Возможно, из-за неприятных воспоминаний о сестре. Практически каждый день она говорила мне, что будет жить в нашей усадьбе только после замужества. Тетка питала надежды, что скоро в дверь ее комнаты постучится принц на белом коне. Скорее всего, его просто не пустила консьержка, – хозяйка снова отпила из чашки и продолжила. – Но не смотря на то, что мы жили и так не бедно, она всегда имела обратное мнение на этот счет. И под конец своей жизни задумывалась о продаже усадьбы. Чтобы остаться жить в городе, где разгуливает столько потенциальных женихов, нужны были деньги, но на оплату комнаты их стало не хватать.

У нее было столько ухажеров! У меня столько волос на голове нет, сколько у нее было ухажеров. И каждый делал ей какой-нибудь презент. Помню, что среди подарков оказывались обычные безделушки, а иногда антикварные вещи и искусные полотна. Она в них не особо разбиралась. Понимала только, что это «дорого и богато». Очень много подаяний отправлялось в ломбард после исчезновения того или иного поклонника. Вот если бы она еще тогда продала все дорогущее барахло… Ей всегда было всего мало: подарков, денег, внимания, – пальцы Джессамин, что держали чашку, сжали резную ручку сильнее. – Из всех вырученных денег с ломбарда, мы могли бы себе позволить точно такую же усадьбу, но она спускала все деньги на чертовы шляпки. Иногда она забывала купить еду, и ее племянница ложилась спать голодной.

– Оуэн знал о вашей новой матери?

– Я никогда ее так не называла, – она повысила голос. – Я даже не смела ее так называть.

– От чего же?

«Теперь я вижу в ее глазах-тоннелях свет. Свет приближающегося на огромной скорости поезда.»

– Она мне не позволяла. Я не являлась для нее ни дочерью, ни падчерицей и ни даже ребёнком. Тетка считала, что мужчинам не нужны женщины с детьми. Особенно, если ребенок не от него. И особенно, если дитё не слушается и капризничает. Идеальный ребенок – это тот, кто не доставляет проблем и после свадьбы опекуна отправляется в пансионат с узелком на перевес.

Ричард отхлебнул с чашки горьковатый напиток. На дне плясали мелкие чаинки. Горячий пар ударил в нос.

– И она выставила дочь брата…

– Сестры.

– Прошу прощения, сестры. Она выставила родную племянницу за дверь?

– Нет.

– Отчего же ей не довелось отправить вас в пансионат намного раньше, если от вас так много хлопот? Судя по вашим словам, ей такой ход упростил бы задачу в поиске постоянного спутника.

Она сбросила пепел:

– Нынче нет бесплатных горничных.

Джессамин откинулась на спинку софы и повернула белое лицо к огню. За дверью проревел ветер с угрозами все снести с лица земли. По окнам застучали мелкие камушки и песок.

– Она не смогла выйти замуж, потому что была глупой пустышкой, без должного образования и статуса в обществе. Да и была отнюдь не красавицей. Возраст тоже давал о себе знать – ей уже было двадцать семь, когда она меня приютила. Стала полнеть и покрываться сыпью. Даже ее приданное – это на голом месте плешь. Такая женщина ни одному ухажеру не была нужна, когда есть кандидатки поинтересней. Раз не могла выйти замуж, значит, и от меня не могла избавиться. Бог не хотел разлучать нас вплоть до самой ее смерти.

– Что с ней стало?

Брови Джессамин приподнялись, она притянула к себе чашку и сделала глоток побольше.

– В тот день я долгое время провела на рынке в поисках шелкового шарфа для ее полной шейки, чтобы скрыть разрастающееся высыпания. Под вечер я вошла в дом, и консьерж выразил мне соболезнования по этому поводу. На одной из вечеринок она подавилась пирожным.

– Деда, а когда мы будем обедать?

Девочка не могла спокойно усидеть на месте. Она стояла на коленях на мягком покрытие нового стула, дергала руками за резную спинку и наблюдала за движением ножек похожих на львиные лапы.

– В скором времени, дорогая. Аккуратно! Ты же так можешь расшибиться, – громко пробухтел старик.

Шаркая тапками, он побрел к старому серванту. Его тяжелые руки уперлись ладонями о гладкую столешницу. Старик посмотрел на свои распухшие сморщенные пальцы, на покрытые зелеными узлами, руки и глубоко выдохнул. Боль в бедре давала о себе знать. Кто знал, что та прогулка на лошадях могла обернуться трагедией. С того дня мистер Стоун не брал в рот ни капли алкоголя.

– Так, когда? Когда, деда? У меня уже в животе булькает кит. Буль-буль-буль, – не унималась девочка, прыгая на стуле.

В голове постепенно стал раздаваться шум.

– Деда, смотри, я на лошадке! Иго-го!

Она гладила стул по обивке сидения и приговаривала себе что-то под нос. Детский голос расплывался и огибал слух старика.

– Ну скоро еще ждать обед?

Щелчок. Шум прекратился. Он снова ощущает окружающий мир через ушные раковины.

– Может, его уже надо попробовать? – щебетала девочка.

Старик расправил широкие плечи. Скрипнула поясница. Тянущаяся сквозь года боль ушла куда-то далеко, заменив ее согревающим мягким ощущением в сердце. Он повернулся к внучке, улыбаясь, как ни в чем ни бывало. Ведь его лучик света ждал угощения.

– Непременно. Я ужель поставил пирог в огонь.

– Ура-ура-ура! А на озеро с тобой пойдем, деда? Пойдем-пойдем?

– Пойдем, от чего не пойти-то? – хохотнул в бороду старик. – Жара-то вона какая, ты только глянь-ка.