С этими словами сектант протянул Паломнику небольшой округлый голыш, отличающийся от обычной речной гальки разве что глубоко насыщенным зеленым цветом.

— Хотелось бы уточнить ваши слова,чтобы ненароком ничего не напутать, — вежливым поинтересовался инвалид, стараясь ни о чем не думать, поскольку все что вертелось у него в голове по этому поводу, иначе чем матерными словами передать было невозможно. В присутствии собеседника, способного читать твои мысли, подобное казалось не слишком уместным. — Где мне искать этот самый Алтарь? И как я узнаю, что это именно то, что нужно? И что будет если я не смогу выполнить ваше задание?

— Рано или поздно встретишь и поймешь. Не сделаешь умрешь, — коротко ответил сектант и жестом дал понять, что не намерен продолжать беседу на эту тему.

Пойдем, я немного провожу тебя и покажу дорогу, которая быстро выведет к Белогорску.

— А что будет с ним? — поинтересовался Паломник, у которого внезапно проснулось несвойственное ему чувство сострадания, указывая на распятого. Скорее всего подобное стало следствием понимания, что при другом раскладе он и сам вполне бы мог занять место рядом с Муром.

— Ладно, будешь должен, — совершенно неожиданно заявил сектант, копируя чем-то того же Седого, старающегося извлечь выгоду по любому поводу. Сектант тихонько свистнул и из редких кустов неподалеку, в которых и кролик с трудом-то мог бы спрятаться, выпрыгнул самый настоящий рубер.

Тварь стикса повинуясь жесту килдинга рванулась к распятию и одним небрежным движением когтистой лапы сорвала тело с креста. После чего с громким урчанием начала пожирать все еще дергающуюся жертву.

Глядя на эту кровавую трапезу и запретив себе высказывать возмущение, пусть даже мысленно, Паломник попервах решил, что это никакой не рубер. А обыкновенный кваз. Только без цилиндра, галстука бабочкой и трости. К тому же очень голодный. Но потом, все же понял, таки рубер причем самый настоящий. Стоящий в шаге от того, чтобы превратиться в элитника. А еще полностью покорный его собеседнику. Такое, как говорят, не могло быть никогда, и вот снова случилось. Единственное правдоподобное пояснение всему происходящему звучало достаточно коротко: «Это Улей, детка…»

— Пошли, не будем задерживаться, — оторвал инвалида от размышлений сектант. — Я хочу по дороге обсудить твою гипотезу о том, что Улей это заброшенная ферма Предтечий по выращиванию жемчуга. Кое-что в ней показалось мне интересным.

Нельзя сказать, что после всего случившегося на поляне Паломник был расположен обсуждать со своим собеседником тайны мироздания. Но идея воспротивиться сектанту, это пожалуй последнее, что могло бы прийти ему в голову в данной ситуации.

Поэтому инвалид детально изложил свою гипотезу, касательно смысла и цели существования Улья, являющегося заброшенной фермы Предтечей по выращиванию жемчуга. Он, даже, в качестве косвенного подтверждения, ввернул сюда трясучку, как способ заставить обитателей стикса проявлять определенную двигательную активность. Приведя не вполне уместную аналогию с мраморной говядиной, для получения которой необходимы дозированные физические нагрузки коров. При этом четко понимая, что несет откровенную чепуху. Что, естественно, не прошло мимо внимания килдинга. Однако сектант, а по совместительству телепат, способный добраться до самых сокровенных мыслей своего оппонента, в ответ на подобные закидоны просто насмешливо хмыкнул и принялся обстоятельно рассуждать, демонстрируя слабые стороны этой теории. При этом обращался к Паломнику в уважительном тоне. на «Вы». Так что складывалось впечатление, что инвалид принимает участие в научной дискуссии, а не беседовал с представителем самого кровавого и бесчеловечного культа стикса.

— В вашей теории сразу же бросаются в глаза несколько слабых мест. Хотя я и не отрицаю ее свежести и оригинальности. И на первое место среди неувязок я бы поставил наличие иммунных. Людей, сохраняющих после переноса разум и выступающих, объективно говоря, конкурентами тех же ваших гипотетических Предтечей в части потребления жемчуга.

— Сбой системы, — тут же отбросил возражения оппонента Паломник. — Для такого сложного механизма как стикс, к тому же на протяжении многих веков, а то и тысячелетий, лишенного профилактического обслуживания, это вполне закономерное явление

— Пожалуй с этим бы можно было согласиться, если бы не одно «Но». Первый Дар Улья, которым награждаются все иммунные сразу же после попадания в Улей. Причем этим Даром удостаиваются только те, кому не суждено переродиться в неразумное дитя стикса. А стало быть для Улья появление иммунных явление естественное, более того, включенное отдельной строкой в регламент переноса, и требующее выполнения определенных, не самых очевидных процедур.

— Хорошо излагает, собака, — уважительно отметил Паломник, с восхищением вслушиваясь в замысловатые лингвистические перлы культиста.

Ему бы не со мной разговаривать, а с тем же Вольтером, или Жан Жаком Руссо.

— К сожалению, гиганты мысли, как впрочем и отцы русской демократии, вымерли пару веков назад, — отреагировал на эту потаенную мысль инвалида сектант, продемонстрировав: с одной стороны, что все тайное для него тут же становится явным, а с другой, неплохое знание истории похождений культового персонажа Двенадцати Стульев.

А еще Паломник мимоходом отметил, что сектант не применяет по отношению к монстрам уничижительных названий. Предпочитая называть их «неразумными детьми стикса». Не пользуется даже термином «зараженные». Впрочем тут он прав, любой обитатель Улья заражен спорами гриба. Разве что за исключением внешников, передвигающихся по стиксу в скафандрах и проживающих в герметичных убежищах.

Но эту любопытную особенность Паломник отметил третьим потоком сознания. Первый же пытался разгадать загадку: о каком таком Даре Улья идет речь. Тем более общем для всех иммунных.

И все-таки беседа с телепатом имеет определенные преимущества. Паломнику даже не пришлось формулировать свой вопрос, как его собеседник приступил к ответу. Правда сделал это издалека.

— Вы никогда не задумывались, на каком языке мы с вами беседуем? — поинтересовался у Паломника сектант.

— Не задумывался, — ответил тот. — Опять же о чем тут думать? Однозначно на русском. К величайшему моему сожалению, кроме родного, да пары немецких фраз, никаким иностранным языком не владею.

— Хочу вас утешить, я и сам далеко не полиглот. И кроме как на своем родном языке не разговариваю. В вашем родном мире он давно исчез. Остались, разве что отдельные образцы письменности.

— И что это за язык? — поинтересовался Паломник, который окончательно запутался.

— Древнеегипетский. Он же язык фараонов. Мертвый в вашем мире, по крайней мере уже два тысячелетия. И тем не менее, мы с вами друг друга прекрасно понимаем. Должен признаться, что именно это стало для меня самым большим шоком, когда я в свите своего господина солнцеликого Сына Ра Тумоса Третьего, в сопровождении двух десятков меджаев оказался в Улье. Вскоре наш отряд, столкнувшись с человекоподобными варварами, гигантами вооруженными дубинами и облаченными в звериные шкуры. Еще не совсем людьми. Способными, в лучшем случай объясняться жестами и короткими звуками «У-у-у» и «Гр!». И я прекрасно понял все, что они говорят.

Должен сказать, к самому переносу в чужой мир я отнесся сравнительно спокойно. Поскольку с детства привык к мысли, что рано или поздно окажусь в Мире Мертвых. А чем иным кроме как Дуатом, царством Анубиса, я должен был считать стикс.

К тому же некоторые неразумные дети стикса здорово напоминали Амат, своими львиными лапами и пастью крокодила.

Не удивительно, что мой господин, проклиная всех тех, кто не подготовил его должным образом к длинной дороге в царство Осириса, принялся крушить все, что встречалось нам на пути.

— Впрочем, — прервал сам себя сектант, — я чересчур увлекся. С тех пор прошло невероятно много лет, а до сих пор помню малейшие детали тех своих первых дней в Улье.