«…сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений»[46].
Отсюда автор статьи делает целый ряд выводов:
«Следовательно, с точки зрения Маркса и Энгельса, все проявления языка есть проявление общественной деятельности человека и продукт этой действительности»[47].
«Формы речевой деятельности индивида определяются уровнем общественных отношений и формами общения конкретной исторической эпохи… Словесное обозначение, которое полагал тот или иной предмет, возникало отнюдь не в результате теоретического осознания предмета созерцающим его человеком… Оно возникало не в силу анализирующей, синтезирующей и т.д. деятельности человека, а как отражение и выражение опыта, накопленного в результате повторяющейся материальной деятельности человека при наличии определенной общественной связи»[48].
В языке возникают классовые различия в употреблении слов-понятий.
«Но и общенародное значение слова-понятия, закрепленное в „обыденном сознании“, как показал Энгельс, есть продукт истории и видоизменяется по мере изменения общественных отношений»[49].
Следует, однако, отметить, что Маркс, определяя сущность человека как совокупность общественных отношений, никогда не делал вывода о том, что этот факт определяет и объясняет в языке все. Допустим, что формы речевой деятельности человека (диалект, национальный язык и т.п.) определяются уровнем общественных отношений. Но этот факт опять-таки не в состоянии объяснить всего того, что происходит в языке.
Если словесное обозначение, которое получал тот или иной предмет, возникало отнюдь не в результате теоретического осознания предмета созерцающим его человеком, а как отражение и выражение опыта, то это искажение высказываний Маркса по этому вопросу.
Маркс никогда не сбрасывал со счета роль анализирующей и синтезирующей деятельности человека. Он писал, что
люди «начинают с того, чтобы есть, пить и т.д., т.е. не „стоять“ в каком-нибудь отношении, а активно действовать, овладевать при помощи действия известными предметами внешнего мира и таким образом удовлетворять свои потребности. (Начинают они, таким образом, с производства). Благодаря повторению этого процесса способность этих предметов „удовлетворять потребности“ людей запечатлевается в их мозгу, люди и звери научаются и „теоретически“ отличать внешние предметы, служащие удовлетворению их потребностей от всех других предметов»[50].
Каким же образом, спрашивается, человек научился теоретически отличать внешние предметы, если он, по Чемоданову, в этом отношении был пассивен?
Утверждение Чемоданова, будто бы общественное значение слова – понятие изменяется по мере изменения общественных отношений, опять-таки основывается на искажении смысла некоторых высказываний Энгельса. Энгельс называл этимологическими фокусами толкование таких слов, как религия, басилевс, латинское rex, царь, семантическое содержание которых действительно было другим в более древние эпохи. Но Энгельс не распространял этого положения на нейтральные слова.
В целом трактовка социальной природы языка в статье Н.С. Чемоданова ничем не отличается от высказываний Ф.П. Филина, Т.А. Дегтяревой, Р.А. Будагова, Ю.Д. Дешериева и др.
В связи с определением языка как сугубо социального явления у некоторых советских лингвистов возникла проблема методов изучения языка. Возникла идея о необходимости изучения языка только методами гуманитарных наук. В.И. Абаев недвусмысленно заявляет, что распространение структурализма в языкознании – это дегуманизация науки о языке. Он обвиняет некоторых наших языковедов в том, что они не распознали, что сущность структурализма – не в системном рассмотрении языка, а в дегуманизации языкознания путем его предельной формализации[51].
«Модернистскому тезису об изучении языка в себе и для себя, – заявляет автор, – мы противопоставляем наш тезис „всякое негуманитарное рассмотрение языка основано на игнорировании его специфики, а поэтому является внелингвистическим“»52].
Нетрудно сделать вывод, что многими советскими языковедами социальное понимается как внешнее по отношению к языку. Отсюда делается вывод, что все в языке определяется потребностями мышления и историей общества.
Когда заявляют, что функциональная линия развития языка является определяющей по отношению к внутренней структуре языка, то смешивают два вопроса, требующие специального разъяснения. По мнению этих теоретиков социального, «создавать значит определять». Но это далеко не одно и то же.
Вряд ли кто будет спорить по поводу того, что человек предмет социального развития общества и что человек создает язык. Действительно, все, что есть в языке, создано человеком. Но можно ли сказать, что социальная природа языка все в нем определяет?
Если социальная природа определяет в языке все, то она тем самым превращается в самостоятельную творческую силу, но в действительности это не так. Социальная природа языка сама является зависимой. Прежде всего следует заметить, что язык обслуживает общество абсолютно во всех сферах человеческой деятельности. Следовательно, в языке отражаются не только законы общества, но и законы природы. Смешение этих законов марксизм считает недопустимым.
Если человеческий язык отражает и законы общества и законы природы, то социальная природа языка уже не может определять в языке все. Законы природы отражаются в языке вполне объективно, а не в зависимости от того, как человек хочет их себе представить. Законы природы человек не может отразить каким-то особым социальным способом и получить результаты, не соответствующие действительности. Человек в данном случае зависит от законов природы и они являются определяющими.
Структура языка отражает отношения между предметами и явлениями материального мира, которые существуют независимо от сознания человека и независимо от общественных потребностей человека. Напрашивается вывод, что сама социальная обусловленность структуры находится в зависимости от чего-то другого и не является самодовлеющей.
Не следует также забывать, что человек не только общественное существо, но и биологическая особь, подчиняющаяся законам организации и развития живых организмов. Вряд ли следует называть эти законы законами социальными. Ведь социально то, что создается обществом и зависит от общества. Законы природы, которым подчиняется человек, и особенности человека как живого организма существовали задолго до того момента, когда начали появляться человеческие общества. Способность есть, пить, спать и утомляться не зависит от существования общества и никакими общественными законами не определяется.
В языке очень многое зависит от особенностей чисто биологической организации человека. Биологическая наука давно установила, что чисто биологические возможности человеческого организма далеко не безграничны. Они имеют определенные физиологические ограничения. Самое интересное состоит в том, что эти физиологические ограничения не могут быть устранены, так как это неизбежно привело бы к нарушению жизнедеятельности человеческого организма. Подобные перегрузки неизбежно вызовут определенную реакцию, которая выразится в исчезновении следов полученных впечатлений или забываемости, или в появлении признаков утомления, затрудняющих дальнейшую работу человеческого организма.
Человеческий организм отнюдь не безразличен к тому, как устроен языковой механизм. Он старается определенным образом реагировать на все те явления, возникающие в языковом механизме, которые недостаточно соответствуют определенным физиологическим особенностям организма. Таким образом, возникает постоянно действующая тенденция приспособления языкового механизма к особенностям человеческого организма, практически выражающаяся в тенденциях более частного характера.
