– Да, конечно, – ответили девушки почти синхронно и в недоумении переглянулись.

– Вы станете первыми послушницами нового ордена.

Настоятельница своей величественной походкой прошла и встала рядом с большим золотисто-черным скелетом и посмотрела на нее умиленно.

– Ордена Святой Папан, Санта Муэрте.

Мария Ньевес побледнела, но, почувствовав, как ее руку сжимает горячая ладонь Мануэлы, кивнула. Она впервые не бежала от смерти, а шла к ней, вкладывая руки в ее пустые глазницы в стремлении увидеть свет, ослепивший их.

За окном был дождь. Он ударял по темным купам деревья предместья, другой, незнакомой страны, где он жил начиная с возраста восьми лет и до сих пор не мог привыкнуть. Его лицо было смуглым, нос слишком большим. Он играл с такими же мальчиками на улице в футбол, ожидая, пока его неожиданно увидит скаут. Или хотя бы даже кто-нибудь – да, он никогда не забывал, что круто читал рэп. Самое главное, что он никогда не хотел быть таким, как его отец. Вечно пьяный папаша возвращался поздно, давал сыну тумака и сразу же нажимал на пульт, чтобы увидеть местные новости. Мать опять где-то пропадала, так что ни отец, ни сам Фади не интересовались, что она делает. Про них коренные французы вечно думали всякую муть. Например, что у них мужчины бьют женщин, а женщины абсолютно бесправны.

Фади так не считал. Его мать имела права, и даже чересчур. Как-то он оказался в доме одного приятеля своих приятелей, они сначала долго пили, потом, бухие, начали резаться в видеоигры – кстати, Фади играл лучше всех – а потом кто-то из них, молодой чернокожий, порекомендовал им включить что-нибудь забойное.

– В смысле? – сказал один из приятелей и загоготал. – Прон, что ли?

– Именно, – кивнул чернокожий и начал шарить по интернету, выбирая в закладках свои любимые ролики. – Какой жанр предпочитаете?

– Что? – сказал Фади, потягивая дорогое Blue Ribbon (он был большим снобом и не пил дешевого пойла). – А там есть жанры? Просто покажи мне красивых деток.

– Эээй, нам любой харам покатит, – захохотал другой чел, с дыркой между зубов.

– Ты так и не сходил к стоматологу, Мохамед? – подтолкнул его пакистанец в безразмерном худи.

– Отстань ты, они опять подорожали. И потом, а вдруг меня все-таки возьмут в хоккеисты? Тогда и смысла не будет что-либо исправлять, – удрученно произнес Мохамед.

Чтобы не слышать дурацких подколов, Фади Бен-Ассан сел поближе к черному, хотя его немало отталкивал сам вид рук у чернокожих, и посмотрел через его плечо.

– Черт, где ты все это берешь? Это же запрещенка, – пробормотал он, рассматривая коллекцию с роликами, где на превью были совсем юные девочки.

– А, хочешь женщин постарше? – хохотнул его дружбан и ткнул в папку, которая называлась «Мамочки».

Фади было несколько не по себе, но он решил перебороть свое отвращение и, так и быть, посмотреть порно вместе с друзьями, чего он еще никогда не делал. Он посмотрел на видео и ткнул по первому попавшемуся. Там была какая-то богатая студия с белыми стенами и одиноким торшером, под которым лежало массажное кресло. А дальше в комнату вошла женщина вместе с мужчиной, слишком мускулистым, чтобы быть настоящим врачом. Этой женщиной и была его блудная мать, которая постоянно где-то бродит и не возвращается вовремя, зато иногда приносит ему подарки в виде PlayStation и брендированных кроссов. Он не спрашивает ее, кем она работает, а она никогда не отвечает. Тонкая, изящная, без выпуклого живота, как матери других парней, без хиджаба, что, впрочем, и так часто встречается здесь, в пригороде. Она каждый день садится на электричку в наушниках и едет в Париж, где совсем некрасиво, серо и неуютно, а этот город почему-то называют столицей мира.

Так он просмотрел все видео, пытаясь понять, что же мама нашла в этом мужчине. Она закатывала глаза, драматично стонала и делала с ним нечто такое, о чем стыдно не то что рассказывать, но даже и подумать. Его мать была шлюхой.

Вот тогда он и переменился. Нет, он не стал посылать ее и разламывать PlayStation – она ему здорово пригодилась, пока он коротал время в появившемся одиночестве. Хвала Аллаху, никто из его друзей не узнал мать, потому что ее никогда не было дома, но все заметили странное выражение лица, с которым Фади смотрел видео.

– Эй, ты импотент, что ли? – как-то спросил его в шутку Мохамед, когда они сидели на площадке для баскетбола, в который иногда любили играть.

– Нет, а что? – неожиданно миролюбиво произнес Фади и вытянул слегка болевшую от напряжения ногу в брендовых кедах.

– Выглядел ты тогда хреново, вот я и подумал… – протянул Мохамед и сплюнул.

Небо было серым, как и его жизнь. Он не знал, что будет делать дальше, после школы. Идти в универ? Но зачем? Ему все равно не светит купить квартиру в центре с отдельным садом, даже если он хорошо, с отличием закончит. Если он сядет на шею семьи, ему придется жить на деньги равнодушной проститутки, поцелуй которой по утрам он уже не может выносить. Отец, вечно пьяный, еще не скоро помрет, но ему придется жить в дальнейшем вместе с ним, не снимать же квартиру. Да и кто согласится его поселить у себя? Он же мелкий арабский парень, родители которого поженились где-то в Кувейте и приехали сюда, чтобы жить здесь в стороне от норм своих предков, они когда-то тяжело работали, но никогда, даже в его детстве, он не помнил, чтобы они любили друг друга.

И потом он часто говорил, что его поразила очень простая мысль, когда после серой погоды и небольшого ветра из-за туч неожиданно возник луч солнца. Его мозгам сложно давались абстрактные соображения, но вот, он вытянул руку, и свет коснулся его смуглой кожи, простой, ласковый, как будто старающийся снять тяжесть с его души. Он, стремясь стряхнуть с себя странное волнение, поднялся на ноги, взял меч и швырнул его прямо в дырявую сетку и по случайности попал. Фади был небольшого роста, и ему редко удавался этот трюк. Но как же он тогда удивился, когда Мохамед поднялся, будучи на голову его выше, не стал задавать вопросов, а просто подошел к мячу и кинул его сам, но промазал. Так они, не разговаривая, молча играли, только изредка восклицая «О, попал» или «Опять промазал». Потом Мохамед молча протянул Фади руку, пожал ее и ушел. Как взрослый, что было еще более странным, чем неожиданное молчание друга.

Да, подумал Фади, скоро нас ждут экзамены. А я даже не знаю, как вообще начать что-то читать. Может быть, мне стоит попробовать? Его настигло резкое разочарование в играх, как будто душе страшно хотелось чего-то нового, необычного, а оно все не наступало. Он прошел к себе, тихо открыл дверь ключом, бросил равнодушный взгляд на ободранную стену подъезда и постарался как можно тише прокрасться мимо пьющего отца. Меньше всего ему хотелось услышать оклик: «Эй, Фади». Он ненавидел свое имя и часто поправлял людей, называя себя Франсуа. Имя казалось ему претенциозным, оно не было даже распространенным среди арабов. А вот Франсуа звучало так, что отлично вписывалось в окружающую атмосферу. Иногда в сети его называли Фрэнком, ему это тоже нравилось.

Он прошел в свою комнату, закрыл за собой дверь и взял старого облезлого плюшевого слона. Почему-то хотелось плакать, но он не знал, как это сделать, потому что слезы вообще не выкатывались из его глаз. Фади просто уткнулся носом в пахнущую старостью плюшевую плоть и бессмысленные глаза, похожие на анимешные, и привычно включил компьютер.

Он ненавидел инстаграм, но тем не менее сидел там, наблюдая за одинаково тупыми лицами моделей, красиво разложенной едой, пейзажами и модными шмотками, зная, что всего это не сможет себе позволить. И даже с моделями бы у него ничего не вышло – такие красивые девушки не обращают внимания на молодого, но смуглого, сутулого и невзрачного человека с большим изломанным в драке носом. А еще у него нет денег, сколько бы женщины ни рассказывали про феминизм и равные права. Вряд ли он сможет склеить красивую телочку и привести ее в свою унылую маленькую комнатку. Но, если честно, он и не хотел этого, потому что не знал, как ему с ними общаться.