– Как теперь его заводить? Как он полетит?

– А ты просто захоти. Он тебя послушается.

«Бумеранг» взметнулся вверх так резко, что Макс сам не ожидал и вздрогнул. Самолет со всего размаху врезался в стеклянную крышу мастерских. Звон пошел такой, что Макс закрыл уши. Игрушка металась, как раненая птица, из угла в угол, не выдерживая постоянной скорости и высоты. Парни с хохотом носились вслед за ней. Олег пытался подсказать Максиму, что делать. Но как же трудно было управлять ею когда в тебе поднимается такая буря! Буря восторга и эмоций уже от того, что получилось поднять мыслью деревяшку! Спустя какое-то время стало получаться более или менее ровно вести игрушку от одного конца помещения до другого. Макс совладал с эйфорией и уже понял, как действовать, а точнее МЫСЛИТЬ так, чтобы ДЕЙСТВОВАТЬ, не разрушая окружающее пространство.

– Думать надо чисто, – прокомментировал себя Макс.

– Думать надо четко – вот это твое правило Макс, ты его придумал сам, следуй ему, – улыбаясь, сказал Олег.

Максим вывалился из точки, упал и подкатился к исполинскому древнему «быку».

– Максим! Ты где, озорник? – пробасил дед.

– Деда! Я бегу, я тут! – Максим, наполненный новыми открытиями, бежал навстречу дедушке.

– Максим, похоже, ты здоров. – Бабуля с улыбкой смотрела на внука, уплетающего картошку. – Температуры нет, кашля нет, аппетит есть, настроение тоже. Значит, готов завтра вернуться домой и в школу.

Максим сник, сполз на стуле и отодвинул картошку. Он вспомнил, как дома с другом они клеили самолет, как хорошо и весело им было, а потом пришел отец. Макс выбежал навстречу: хотел показать поделку. Отец взглянул устало и сказал: «Уроки сделал?», сказал заученно как-то, вместо приветствия. А Макс и собирался потом садиться за уроки, но сначала он хотел, чтоб папа увидел, как аккуратно получилось склеить крылья. Настроение тут же пропало, и душила обида. Вспомнил, как на уроке они с одноклассницей увлеченно обсуждали решение задачи, а учительница подошла и закричала, чтоб они немедленно прекратили веселье. Таких случаев было много. Макс даже назвал их для себя «отравой». И в классе это слово прижилось. Все и всех, кто отнимал у них радость, теперь называли «отрава».

Максим помедлил и решил сказать то, что думал.

– Разве вам со мной плохо? Почему взрослые, когда заметят хорошее настроение у ребенка, тут же стремятся все испортить? Как будто отбираете радость! Да, мне хорошо у вас. У меня здесь есть друг. Я здесь не болею. Почему я должен бояться, что вы отнимете это у меня? Если вы это сделаете, тогда кому мне говорить правду? С кем поделиться радостью? Или взрослые не переносят радости? – Максим уже чувствовал, что горло сдавили слезы, пытался успокоиться. Хотелось быть тверже, убедительнее, трудно быть младшим в семье: как будто только взрослые имеют право высказывать правду или отстаивать себя. Младший – значит, не можешь разбираться в жизни, значит, твои желания не правильные, а вот желания взрослых надо выполнять, и они, эти желания, нужные и полезные.

Бабуля стихла, дед тоже молчал. Их лица были серьезными.

– Максим, мама будет звонить вечером – мне надо будет сказать ей, как ты себя чувствуешь.

– Я с ней поговорю! Останешься еще дня на два – на три. Потом на учебу. Бездельничать тоже не хорошо, когда все кругом учатся уже. – Дед встал из-за стола. Максим чувствовал за этой фразой больше, чем тот сказал. Чувствовал, что дед хочет его оставить здесь и, чтобы не поддаться уговорам внука, решил закончить этот разговор.

– Деда… – Максим медлил: так просто было поблагодарить дедушку за поддержку, а слова не получались, и все, что пришло в голову, – дедушка, ты классный!

Времени оставалось мало. Пообедав, тепло одевшись, Максим побежал на улицу. До места, где он обнаружил линзу, пешком идти далеко. Единственное, что он помнил, что если пойти по дороге, то точно можно дойти до таблички с указателем «Сибирь». Там же надо будет переходить реку вброд, они ее переезжали на машине. Такси! Можно доехать на так, но как тут вызвать такси, и сколько это стоит, и повезут ли ребенка на реку?! Мысли одолевали парня, а тем временем он шагал по дороге, хоть как-то приближая то место к себе. Дома по обочинам дорог кончились, а он шагал. Шагал по той же стороне, где вдоль дороги текла река. В попутчики ему навязался пес: он шел рядом, не забегал вперед и не отставал. Наконец, пес остановился. Максим прошел метров десять, оглянулся на попутчика: оказалось, что одному идти страшновато, – совсем другое дело идти с собакой. И, главное, опять это чувство, что собака не просто так с ним идет. Максим стоял, и пес стоял.

– Ты говори что-нибудь, может я пойму, – предложил Максим собаке.

Пес стал тихонечко спускаться к реке: пройдет немного – посмотрит на Максима, пройдет – посмотрит. У мальчика забилось сердце быстрее.

– Я понял! Веди, веди меня!

Парень, скользя на влажной почве, стал догонять собаку. Падал, вставал, торопился догнать пса. Они продирались сквозь старую жухлую высоченную траву, густой кустарник. Максим уже промочил ноги, разорвал рукав на куртке, но никаких сомнений, что надо идти за собакой, у него не было. Внезапно Макс вывалился из зарослей на поляну перед рекой. Вывалился и встал, как вкопанный. Собаки рядом не было.

– Пес! Пес! Ты где? – Максим оглядывался вокруг, затем сделал шаг к реке и «обжегся» о знакомый жар.

Линза затянула мгновенно: весь переход занял секунду. Максим даже смог приземлиться на ноги и не упал – Олег вовремя его поддержал.

– Вопросов так много, даже не знаю с чего начать. – Мальчики сидели прямо на полу в мастерской: Максим держал в руках свой летательный аппарат, Олег внимательно слушал друга.

– Как сделать так, чтобы я и дома смог поднимать самолет мыслью?

– А зачем тебе это?

– Никто так не делает, а я могу, чтоб все увидели, как умею делать то, что никто не умеет!

– А зачем тебе делать так, как никто не делает, и показывать это? Так можно разозлить кого-нибудь или вызвать зависть, ну, или восхищение, но оно потом все равно в зависть превратится.

– Так это их проблемы, пусть завидуют! – Максим начал терять терпение: опять почувствовал, что он говорит что-то не то, чувствовал даже раздражение на Олега.

– Понимаешь, это намерение продиктовано только желанием удивить кого-то, привлечь к себе внимание. Пространство же оживляется чистым желанием. Чистым, то есть не для того, чтоб в пустую посоперничать, пофокусничать, не для того, чтоб стать первым среди друзей. Пространство «слышит», когда сердце хочет сделать что-то для всех. И то, что ты придумаешь, будет полезно для таких же, как ты, и этим потом смогут пользоваться все. Там, за периметром, пространство перестало «слышать» желания только потому, что каждый начал желать только для себя, только, чтоб стать самым-самым. Пространство перестало «слышать», потому что многое стало твориться ради пустой забавы, то есть ресурс планеты стал тратиться на фокусы или, как ты выразился, на «сувениры», которые в дальнейшем станут мусором.

Олег не раздражался, не осуждал Максима, это бы сразу почувствовалось, он говорил просто, не громко, как будто рассказывал о чем-то будничном.

– Я так никогда не думал, у нас никто так не думает, все хотят что-то для себя, все хотят для себя лучшего, – сказал Максим.

– Ты невнимательный. – Олег улыбнулся. – Не все, не всегда. Вспомни: и мама, и бабушка, и дед все, что повкуснее, кладут на твою тарелку.

– Да… так и есть. – Макс заулыбался в ответ и немного смутился от того, что забыл про это, а еще, что принимал это как само собой разумеющееся.

– И, заметь, они ничего не требуют от тебя взамен, никогда не упоминают об этом и не выпячивают свою щедрость, – продолжал Олег. – Думаю, у вас есть много людей, которые делают что-то, что приносит пользу всему, всем, и это не выпячивается, этим не хвастают. Такие люди «оживляют» пространство. Когда их станет больше, тогда и у вас станет возможным «оживить» самолет – поднять его мыслью в воздух. А дальше можно будет говорить и о том, как это сделать более умело. Четко формулировать мысль, удерживать на этом внимание, то есть «не скакать» с одного желания на другое, и много чего еще.