— Хорошо, — кивнул капитан, — документы я предъявлю, но с условием, вы тоже покажете свои.

Чичерин помедлил немного, наблюдая, как из кармана капитана появляется малиновая книжка. Что слегка удивило и напрягло. Так удостоверение НКВД выглядит. Еще один Иванов-Петров-Сидоров? Только для разнообразия капитан. Тогда почему в пехотку обрядился?

Под требовательным взглядом, Чичерин вытянул из кармана свое удостоверение, но протягивать не спешил, как и капитан. Бросил быстрый взгляд на лес — сколько там людей затаилось?

— Лейтенант? — капитанская рука с документом начала движение.

Обменялись документами…

Степаненко следил за обоими командирами, одновременно успевая посматривать по сторонам. И неожиданно заметил синхронность в действиях. Капитан и лейтенант, изучая документы, сначала сличили фото, одновременно посмотрев друг на друга, потом прочитали текст, а затем, разогнув книжки, вгляделись в скрепки. Судя по выражениям — ржавчину нашли оба. Следом они почему-то понюхали документы.

Сержант вдруг понял — это не ряженые, как предполагалось поначалу. Свои. Только вопрос — откуда простой капитан знает такие приметы? И его пронзила догадка…

— Все в порядке, товарищ лейтенант, — сказал капитан, отдавая книжку.

А Чичерин, забрав свой документ, промедлил.

Капитан с невозмутимым лицом выудил из кармана сложенный бумажный лист.

— Прочитайте, лейтенант.

Чичерин вернул удостоверение, развернул бумагу и застыл. Мощный документ. Если только не «липа». Хотя, нет, не «липа». Видел такой раз, когда с проверкой в отдел приезжали.

— Если этого мало, то имеется еще кое-что, — произнес капитан.

— Нет, все в порядке, — ответил Чичерин, отдавая бумагу.

— Тогда я повторю вопрос, — сказал капитан, убирая в карман документы, — почему вы убили пленного?

— Почему? — обозлился Юрий. — А вы видели, что эти сволочи с егерем сделали?

И Чичерин развернувшись, начал быстро подниматься на холм.

— Идемте, товарищ капитан госбезопасности…

— Сержант, — обернулся тот к своему бойцу, — найди весла и за остальными.

— Есть!

А капитан стал подниматься к дому. Обойдя растянутые на простеньких вешалах сети, подошли к бронетранспортеру.

Капитан невольно сглотнул, но взгляд не отвел. На сколоченных крестом досках лежал полуголый человек. Руки и ноги прибиты большими гвоздями. Глаза выколоты, на груди вырезана звезда…

— Почему сразу не сняли… — спросил капитан хрипло. Но тут же поправился:

— Да, понимаю, не успели.

Капитан вздохнул.

— Мы как раз на опушку вышли, а тут вы в атаку пошли. Ну и поддержали огнем. Вон, пулеметчика сняли, потом немцев отстреливали, что в сторону отплывали.

Так вот кто немцев в лодке застрелил — подумал Чичерин. Выходит — если б не капитан с бойцами, легли бы все тут. И тетрадка куда надо бы не попала… мальчишка.

— Товарищи командиры, надо уходить, — напомнил Степаненко.

— На шоссе немцев полно, — пояснил Чичерин. — Километров шесть-семь к югу.

— Тогда за дело, — сказал капитан.

*Ihr seid Barbaren! Untermenschen! Wir befreien die Erde von Juden und Kommissaren! Vom slawischen tier! — Варвары! Недочеловеки! Мы освобождаем землю от евреев и комиссаров! И от славянских зверей! (немецкий)

Грунтовка в хлам разбитая еще в весеннюю распутицу, подтверждала известную поговорку о русских дорогах. То колея, то обширная яма. Или яма за ямой. Сержант работал рулем, стараясь объезжать их по краям, иначе местами эмка скребла днищем грунт. Вот и выходило — то дробящая тряска по колее, из которой при желании не сразу и выскочишь, то выматывающее петляние. Причем чаще машины в колонне одновременно ныряли в ухаб, и так же одновременно выныривали. Вверх-вниз, будто на скачках. И как вишенка на торте — пыль столбом. Дозорные на ТИЗ-АМ пылили в двухстах метрах впереди, и после них взвесь осесть не успевала. Из-под колес эмки пыль клубилась гуще, а за ней следовал ГАЗ-АА с охранением. Бойцам в кузове приходилось хуже всего. Но тут как посмотреть — глотать пыль, или форсировать лужи, порой бездонные. В этом случае бойцам технику и выталкивать, стоя по колено в жиже.

В салон эмки втиснулось четверо, не считая водителя. Спереди сидел Горянников, позади лейтенанты госбезопасности Смирнов и Сумароков, и полковой комиссар Кибич из политотдела фронта.

Когда тот появился в особом отделе, Котов шепнул, что Кибич является родственником Мануилова, то есть родным дядей по матери. Первое мнение о нем сложилось неоднозначное. По одежке — вид бравый, пуговицы, звезды, шевроны — все яркое. Фасонистая фуражка, гимнастерка с клиньями на клапанах, галифе. И ни морщинки. В сапоги как в зеркало смотри. Зато гонору… Непродолжительная беседа с Кибичем только подтвердила — паркетник, способный только выражаться лозунгами. Разительное отличие от бригадного комиссара Попеля, с которым довелось побеседовать недавно. Кратко, но впечатление осталось мощное.

Собственно, Кибич заявился в особый отдел по вопросу выезда военного трибунала в энский полк, в состав которого включил себя и еще одного политрука. Какого именно, капитан догадался сразу. По работе военных трибуналов полковой комиссар вообще не в зуб ногой, ибо никого из военно-юридического состава о своей инициативе не уведомил.

На этом разговор с комиссаром Горянников прекратил. Бесполезно.

Часть пути ехали молча, часто чертыхаясь, когда мотало на ухабах. А мотало прилично. На укоры Кибича, мол — не дрова везешь, Горянников предложил организовать ремонт дороги силами политотдела. Ведь к фронту не только техника идет, но и командование часто ездит. Или нет? Бригадный комиссар изумленно замолк. Оба лейтенанта застыли, чувствуя приближающуюся «грозу». Но отповеди не последовало. А последствий капитан не опасался. То ли еще будет…

— Товарищ полковой комиссар, — обернулся к Кибичу Горянников, — по директиве ЦК ВКП(б) и СНК СССР вы работаете?

— Работаем. За паникерство и дезертирство под трибунал отдано 124 человека.

Горянников вспомнил прочитанные сводки. Там приводили меньшие цифры. Если по тем же сводкам и донесениям судить, политотделы часто перегибают палку в работе с личным составом. Нарушение законности оправдывали военным временем. На самом деле все объяснялось излишним энтузиазмом вкупе с юридической неграмотностью. И про все это «деликатно» умалчивалось. Ну, перегнули палку, зато с врагами боремся не жалея сил. И так на всех фронтах. Порой под пресс политотделов попадали необходимые госбезопасности люди. Не всегда удавалось вовремя вмешаться. Да что говорить, сами сотрудники НКВД не без греха. Прав Котов, когда не хотел допускать неопытные молодые кадры до оперативной работы. Но с другой стороны — людей не хватает, и никуда не денешься, кандидатов из комсомола придется брать. Поработают, и наберутся опыта, только присматривать, да направлять надо, чтобы поменьше ошибок делали.

Горянников задумался о задержанных в энском. Что в ранце — не известно, но минирование наводит на мысль чего-то важного, что не должно достаться врагу. Как пример тетради, переданной лейтенантом Денисовым. Там тоже применилось минирование.

Это все что известно. Попытка связаться со штабом энской — провалилась. В который раз нарушилась проводная. Задействовать радио, значит прервать работу штаба. Проще выдвинуться в полк самим. Сразу вспомнились донесения с интересной шифровкой. «Три тыквы треснули, одна лопнула, водка на исходе, мало семян, по три огурца на трубу». Оригинальный способ шифровки. Действенный. Надо будет докладную составить, чтобы распространили опыт на других фронтах.

Непродолжительный участок относительно ровной грунтовки вновь сменился чередой глубоких ям. Опять начало мотать из стороны в сторону. Впрочем, недолго. Эмка стала замедляться. Впереди на развилке стояли оба ТИЗа. Бойцы дозора настороженно озирались. Колонна встала. Из ГАЗа выпрыгнули бойцы и рассредоточились. Горянников выйдя из машины услышал гул. Все посмотрели в небо. В просвете мелькнули силуэты самолетов. Знакомые силуэты. Юнкерсы шли с севера чуть в отдалении, но со снижением. Явно заходя на какую-то цель.