- Я есть хочу, - прервала она паузу, - И пить. Сильно.

Я тут же достал из сумки завернутое в тряпицу съестное и флягу, а потом глядел, как ее мелкие зубки с жадностью впивались в твердое волокнистое мясо. Ногти ей, казалось, не стригли с самого рождения, и они желтоватыми длинными копьями, торча из худеньких пальчиков, загибались внутрь. Одета она была в невероятно грязную, ветхую и давным-давно ставшую малой ночную сорочку. Невероятно грязная, и, скорее всего завшивевшая, голова и траур в ушах дополняли плачевную картину. Что же за нелюди ее растили?!

Тем временем надвигались сумерки. Самое бы время отнести девочку в деревню. Селяне уходят с полей и занимаются домашними хлопотами. Вряд ли кто-то увидит нас.

- Ну, так что будем делать? – спросил я.

Малышка задумчиво поковыряла длинным ногтем в зубах.

- Наверное, надо развести костер, - неуверенно ответила она.

Я надеялся на другой ответ, но все равно не смог сдержать улыбку. Девочка явно не была лишена здравого смысла. Решив, что ночью ее одну у деревни не брошу, я присел рядом с ней и сказал:

- Тогда забирайся ко мне на спину и пошли. Здесь где-то дорога, и костер рядом с ней я разводить не хочу.

- Куда же мы пойдем? – я почувствовал на шее её холодные, цепкие ладошки и невольно умилился, с какой доверчивой готовностью она обхватила меня.

- Пойдем на мое кострище, - прокряхтел я, поднимаясь и оглядывая поляну. В кустах остались развороченный ящик и скомканное покрывало. Казалось, с тех прошла целая вечность. Я подумал, что покрывало пригодилось бы ночью, чтобы укутать Анику, но не мог себя заставить забрать его. Оно, наверное, и по сей день лежит там. Если, конечно, не сгнило за эти годы.

…

Добравшись в подступающей тьме до моего последнего пристанища, я быстро развел костер и устроил девочку под навесом из еловых лап. Укутавшись в мой теплый овечий полушубок, она долго молча лежала, задумчиво глядя на рассыпающиеся над костром искры.

Мне тогда было двадцать четыре, и я мало был знаком с детьми. Своими я обзавестись еще не успел, а младших братьев или сестер мне Господь не дал. Но если бы девочка плакала, звала мать или каких-то других родственников, я бы чувствовал себя не так растерянно.

Во взгляде ее я не видел ни страха, ни тоски, ни грусти, да и вопросов она не задавала, хотя мне казалось, что девочка, внезапно очнувшаяся после тяжкой болезни в дремучем лесу, в компании незнакомца должна иметь массу вопросов! У меня, например, вопросов было хоть отбавляй.

- Ты помнишь что-нибудь? – спросил я.

Аника не пошевелилась, только глаза ее сдвинулись с мирно пылающего в ночи огня на меня.

- Ты была без сознания, когда я нашел тебя, - пояснил я, конечно, не собираясь вдаваться в подробности, - поэтому мне интересно, кто ты, где искать твой дом… кто твои родители…

- Попробую завтра найти дом, - ответила девочка, - Сегодня я… устала.

- А твоя мама? Как ее зовут?

- Ее зовут, как и меня – Аника…

- А братья? Сестры?

- Сестры! Много сестер!

- И… ты помнишь свой дом? Узнаешь, если увидишь?

Она улыбнулась и энергично закивала. Я не стал ее больше мучить.

- Хочешь еще есть? – спросил я, - у меня осталось немного мяса, а к утру, надеюсь, в силках окажется пара хороших зайцев. Сомневаюсь, что они успели нагулять жир, но…, - Я прикусил язык, ожидая, что девочка возмутится, ведь все маленькие девочки млеют от пушистых зверушек, но глаза ее тут же загорелись, а на губах распустилась мечтательная улыбка.

- Я так давно не ела, - пробормотала она, расправляясь с остатками мяса, - Они меня не кормили. Только иногда она приносила что-нибудь, пока бабушка не видит.

- Кто приносил?.. Мама?

Глаза ее вдруг стали цепкими и не по-детски расчетливыми, как у политического деятеля или юриста, который тщательно выверяет каждое слово.

- Ты ведь поможешь мне найти дом?

- Ну, конечно! – уверил я ее, - Мы обязательно ее найдем!

Девочка доела мясо, запила водой и свернувшись калачиком под моим полушубком, уснула. Время от времени она тоненько вскрикивала, словно заново проживала во сне все те ужасы, что ей пришлось перенести за свою короткую и явно несчастливую жизнь.

«Кто она? И кто эти утренние женщины?», - размышлял я, разглядывая ее, - «Может, они и не родня ей вовсе? Может, девочка – сирота, которую они взяли на поруки, но поняв, что девочка больна и работница из нее никакая, попытались заморить голодом? А когда не получилось, просто вывезли в лес и бросили?»

А потом среди чудес и потрясений этого дня я вдруг подумал о… себе…

«Что же мне делать?» - пришла неожиданная мысль.

Пока я не встретил Анику, у меня была четкая цель – добраться до одного из крупных городов – Ливерпуля, Манчестера или даже самого Лондона, найти подходящий монастырь и принять постриг.

А что теперь? Девочка явно не планировала возвращаться к тем женщинам, и я, не подумав, дал ей обещание найти ей дом… Но какой дом я могу ей найти? С девочкой в монастырь меня не примут. Оставить ее по дороге в работном доме я бы тоже не смог. Уж, наверное, Господь явил Чудо (и меня назначил Свидетелем Его) не для того, чтобы я ее бросил, как бросили все остальные, после чего ее сгноили бы в одной из этих душегубок!

Из ее туманного рассказа было ясно, что есть мать, к которой она хотела бы вернуться. И это вовсе не та женщина, что билась лбом о землю возле импровизированного гроба. Но есть ли эта мама в действительности – большой вопрос. Может, она давно умерла, может, не могла прокормить дочь и, отдав ее в работницы, исчезла в неизвестном направлении? Как ее искать? Имя «Аника» – все, что девочка могла о ней вспомнить!

Но даже если отказаться от своей цели – тихого, укромного монастыря, где я мог бы, начать свою жизнь заново в святой благости – и принять девочку, как свою дочь… Мне и одному было тяжело скитаться, подобно дикому зверю – искать пропитание и воду. Да, сейчас было лето, лес прокормит, но как выживать зимой? Я с содроганием припомнил мои последние зимние месяцы – состоящие из голода, холода и ежеминутного предчувствия скорой смерти! А тут еще ребенок… тем более, девочка!

Я глядел на ее лицо. Не смотря на всю ее запущенность, истощенность и болезненность, я видел, что она вырастет в красивую девушку. И это время совсем не за горами. Она должна носить пышные розовые платьица, пить чай с кремовыми пирожными из фарфоровых кружек, спать на мягкой перине в окружении любимых кукол... Все же, что у меня было – это наполненная водой фляжка, несколько кусочков вяленого мяса и мой верный кинжал.

Самый правильный путь, как мне казалось, был – дождаться, когда девочка окрепнет и, взяв ее за руку, увести в какую-нибудь деревню, найти ей хороший дом. В стране был кризис, но деревня, традиционно, жила хорошо, сыто. Да, ей пришлось бы много работать, но при ее внешних данных она без труда нашла бы себе приличного мужа – пусть даже вдовца с кучей детей – и устроила бы жизнь не хуже многих!

Но при этой мысли у меня пересохло во рту. Прошло уже несколько месяцев, как я бродил в чащобах, огибая любые поселения по широкой дуге. Да, прошло несколько месяцев, но я по-прежнему боялся погони. Боялся, что, выйдя на сельский тракт, я непременно увижу на ближайшем столбе плакат с моей криво нарисованной физиономией и сумму вознаграждения…

…

- Что же все-таки ты натворил… Бенни? – спросил Коллум, заинтригованный рассказом узника.

- Я совершил ошибку, - ответил тот, глядя единственным глазом в грязный пол, - Мне казалось, я работал на своей земле, а оказалось, что зацепил широкую полосу от соседской. Соседа не было все лето, он уезжал в… ну, в другой город. А когда вернулся, заметил и подал на меня в суд, я уже успел собрать урожай и продать его. Мне грозил чудовищный штраф, а то и реальный срок за решеткой с конфискацией земель. Я испугался и удрал, забрав с собой все вырученные деньги.