Девочка молча глядела на меня, покусывая изнутри щеку, как всегда в минуты сомнений. Такая юная и красивая! Мог ли я просто так уйти и бросить ее перед самым наступлением холодов? Но перед глазами встал заячий полет над зловонным болотом, и решимость вернулась.

- Здесь несколько деревень в округе, - продолжил я, уминая в сумку свои пожитки, - У меня еще остались деньги. Снимем комнату, и я тут же пойду искать работу. За отца и дочь мы уже не сойдем, поэтому будем изображать брата и сестру или… ну, не знаю. Впрочем, в деревнях нравы не слишком строги. Скорее всего, и не придется не перед кем объясняться. В крайнем случае…

Я залился краской и замолчал. При мысли о венчании в голову, знаете ли, полезло всякое… Быстро коснувшись ее лица мигающим взглядом, чтобы определить, как она отнеслась к такому туманному предложению, я увидел все тот же рассеянный взгляд, все то же покусывание щеки. Она словно и не слышала меня. И следующие ее слова лишь подтвердили это.

- Говоришь, несколько деревень? Я заметила только одну – в полудне ходьбы на юго-запад.

Я помолчал, пытаясь определить, что у нее на уме. Быть может, она просто хотела выбрать, в каком направлении нам двигаться?

- Здесь довольно населенный район. Твое любезное болото находится как раз по центру своеобразного кольца из деревень и маленьких городков.

Она перестала жевать щеку, посмотрела мне в глаза и кивнула.

- Я остаюсь.

- Что ж…, - я постарался скрыть свое разочарование, потоптался на месте и закинул свою сумку на плечо, - За своими… экспериментами не забудь про печку, ее необходимо домазать… Я не знаю, в какой из деревень осяду, но по крайней мере до весны я буду поблизости, а потом… как знать. Может, все-таки двинусь на Лондон. Если вдруг…

- Спасибо за все, Бенни, - Аника тепло улыбнулась.

Я попытался улыбнуться в ответ и вышел из дома.

- Бенни? – позвала она, и я с надеждой обернулся, - Я только об одном попрошу тебя… Купи мне приличное платье.

- Платье?.. Платье?!

- Ну да, - она смущенно хихикнула, - Если я вдруг захочу тебя найти, то стыдно будет в таком виде появиться в обществе…

Она развела руки в стороны, словно призывая полюбоваться на ее серую, заплатанную сорочку и широченные протертые на коленках штаны, подпоясанные обрывком шпагата – мое наследство. Я подавил грустную улыбку, кивнул и, более не оглядываясь, зашагал в вечерний лес. Чем дальше я уходил, тем явственнее сознавал, насколько привязался к ней. Сердце тянулось назад, ноги ступали по мягкой хвое, словно по вязкой топи, и я на удивление быстро устал. Да, душа болела за девочку, но я не останавливался до самого рассвета, когда лес поредел и расступился, а под ногами вместо мягкой лесной подстилки оказалась хорошо наезженная широкая дорога с запыленной травяной межой по середине. Двинувшись по дороге, примерно через милю я увидел на обочине деревянный указатель в виде стрелки «Байберри Дюк».

Я произнес это название вслух, словно пробуя на вкус, решил, что название мне нравится, и споро зашагал по дороге, чувствуя, как ноги наливаются утерянной было силой.

…

Байберри оказалась большой деревней, разделенной мощенными булыжником улицами на ровные квадраты. На небольшом холме за деревней возвышался порядком обветшавший мужской монастырь, который в куда более жирные времена, видать, и дал жизнь поселению. Желание посвятить себя служению Господу после «неудачи» с Аникой не вернулось, но я мысленно взял монастырь на заметку, как крайний вариант – если уж совсем не удастся нигде пристроиться.

Мои опасения были беспочвенны. Уже через час я оказался на постоялом дворе и без проблем снял на месяц крошечную комнату. Она была размером с чулан в моем родном доме, но я в нее сразу влюбился. Расшатанная, но невероятно удобная кровать, небольшой комод и умывальник – все, что уместилось, но большего мне и не было нужно. Постоялый двор был окружен густым садом, поэтому в небольшое окошко приветливо стучались пламенеющие ветви рябин и яблонь. Вскоре я сидел внизу за деревянным столиком, окна рябили светотенью, а добрая старушка в белом переднике ставила передо мной сковороду беконом и фасолью, а также огромную чашку свежезаваренного чая и пару горячих булочек. На мгновение напротив возник грустный, большеглазый призрак. Как она там? Голодна? Замерзла? Что, если… Но я отогнал от себя чувство вины и жадно накинулся на еду. Я не бросил ее, она сама отказалась идти со мной!

Наевшись от пуза, я расплатился и отправился исследовать деревню. Меня встретил узнаваемый во всей Англии пейзаж – богатый центр с ровными улочками, добротными особнячками и тенистыми садами и крестьянская периферия с лепящимися впритык друг к другу домишками под соломенными крышами и чахлыми, осенними огородиками. Именно там, на периферии, я вскоре и нашел себе работу – в кузнице. Поглядев на помощников кузнеца – сплошь щуплых доходяг с явной склонностью к пьянству – я не был удивлен, что хозяин, оглядев мои могучую фигуру и медвежьи лапы, тут же предложил мне работу и обещал жалование в целый фунт за то, что буду подковывать лошадей и выполнять некоторые другие поручения по шесть часов в день шесть дней в неделю.

Время побежало незаметно. Плотный завтрак в просторной уютной харчевне, тяжелый, физический труд с добротным перекусом в середине дня - кувшин молока и пышная булка или тарелка каши с мясом – затем ужин и беспробудный сон без сновидений. Мне очень нравилась моя простая, незамысловатая жизнь.

Аника! Конечно, я каждый день помнил о ней и переживал, и ждал, что она вот-вот появится на моем пороге, и усмирял порывы бросить все и бежать, проверить, что с ней! Жива ли? Не оказалось ли рядом случайных охотников или собирателей грибов или…беглых каторжников? В моменты, когда тревога за девочку накрывала с головой, я зажмуривался и вспоминал ее пение. И зайца в ее руках, покорного, безвольно обвисшего. И успокаивал себя тем, что у нее есть что противопоставить даже самому отъявленному уголовнику.

Тем не менее, в конце месяца я попросил дополнительный выходной и отправился до соседней деревни, чтобы купить девочке обещанное платье, а заодно и что-то теплое. Интересоваться женской одёжкой в Байберри я не осмелился, чтобы не породить излишнего любопытства к своей персоне.

На полдороге мне повстречался напрочь увязший в осенней глине почтовый фургончик, который я помог вытащить на твердую землю и который в благодарность с ветерком домчал меня до места назначения.

В скромной мастерской я без труда купил готовое платье, пальто и отороченные мехом теплые полусапожки. Решив не оставаться на ночь, я отправился прямиком в лес, собираясь переночевать в нашем убежище, а на утро выдвинуться обратно. Шагая по лесу, я полнился радостным предвкушением: представлял, как Аника выбежит меня встречать, повиснет на шее, попросит остаться, пожалуется, как ей было без меня трудно и одиноко…

Аники дома не было, но тревога быстро утихла. Я видел недавние следы ее пребывания. Незаправленная постель, развешанные на торчащих из стен сучках тряпки, глиняная миска на столе с остатками какого-то неаппетитного варева, горячая (и домазанная!) печка… Я положил узел с подарками ей на постель, уселся на крыльце и начал заколачивать трубку, собираясь дождаться ее возвращения. Но спустя несколько минут услышал со стороны болота… пение. Прислушался. Кто на этот раз? Кабан? Олень? Или еще один несчастный заяц? Курить уже не хотелось. Впрочем, как и получить ответы на свои вопросы. Решив, что я сделал все для девочки, я завернул табак обратно в газету и пошел прочь.

…

Я окончательно прижился в Байберри и даже стал пользоваться неким доверием среди жителей. Знаете, это теплое чувство, когда тебя принимают за своего, быть частью некоторого общества и участвовать в его жизни. Шагать по улице и приветственно махать прохожим и принимать ответные приветствия. Как долго я этого был лишен! Конечно, была масса любопытствующих моей прежней жизнью, но моя нехитро придуманная история о сбежавшей из-под венца невесте и разбитом сердце, которое и позвало меня искать другое место жительства, всех устроила.