Джузеппе открыл глаза, коротко взглянул на гроб, повернулся и пошел прочь. Священник запнулся, скорбящие начали переглядываться. Барецци уже был готов пойти за Верди, но Солера положил руку ему на плечо и покачал головой. Сейчас Джузеппе лучше было не трогать. Священник продолжил молитву, и под его напевные речитативы собравшиеся искоса наблюдали, как маэстро медленно уходит с кладбища посреди похорон своей жены. В этот же день Верди уехал обратно в Милан, ни с кем не попрощавшись.

5-го сентября 1840 года премьера второй оперы молодого и многообещающего маэстро Джузеппе Верди «Король на час» с треском провалилась в Ла Скала. Не дотянув до второго акта, который так вымучивал Джузеппе, публика начала шуметь, выказывать бурное недовольство и покидать зал. Одним из первых под ошарашенными взглядами музыкантов и труппы направился к выходу сам композитор.

Поговаривали, что когда на следующее утро рабочие сдирали афиши со стены у парадного входа в театр, они видели, как маэстро наблюдает за ними, и лицо его было настолько бледным и гневным, что испугало бы самого дьявола. А потом он исчез.

Три недели Джузеппе не могли найти. Он не появлялся дома, он не заходил в театр. Темистокле обыскивал город в поисках друга, но тщетно. Когда все уже отчаялись, Верди вновь появился. Он отправил все принадлежавшие им с Маргаритой пожитки в Буссето на адрес синьора Барецци, съехал из их квартирки и, проведя несколько встреч с Бартоломео Мерелли, расторг договор с Ла Скала по причине принятого решения о смене профессии. Импресарио, который мало того, что симпатизировал Верди, еще и видел в нем немалый потенциал, использовал все свои недюжие переговорные таланты, но Джузеппе был непреклонен. Отравленный нестерпимым горем разум маэстро уже не отвечал ни на какие аргументы.

Теми, как настоящий друг, поселил Джузеппе у себя и искренне пытался привести его в чувство. Поначалу, Джузеппе еще разговаривал с ним, рассказывал о своей убежденности, что он проклят, как и все его оперы, что к нему нельзя приближаться, потому что все, кто рядом будут убиты хворью, что музыка оставила его, и с ней ушел всякий смысл бытия, и нес прочие горькие бессмыслицы кипящего болью сознания. Однако, с каждым днем говорил он все меньше, все меньше ел, да и из комнаты своей выходить практически перестал. А в один из вечеров, вернувшись домой, Солера обнаружил, что Верди нет, как нет и потертого временем саквояжа, в котором хранилось все скудное имущество маэстро. Остался только тот самый спинет, который Темистокле уговорил не отправлять в Буссето, а перевезти к нему на квартиру. Джузеппе не оставил даже записки.

Ходили слухи, что Верди несколько раз видели в одном из самых бедных районов Милана. Будто выглядел он как бездомный бродяга, и бесцельно бродил привидением с ничего не видящим взглядом. А еще сторож Ла Скала рассказывал байки о том, что по ночам маэстро появляется у здания напротив служебного входа и часами тоскливо смотрит в окна театра.

Со дня краха «Короля на час» прошло почти полгода, и разговоры о гениальном, растоптанном судьбой молодом композиторе поутихли, а потом и вовсе забылись. Корабль жизни выпавших не подбирает.

Ветер выл сквозь щели в грязных окнах подвала, за ними валил снег. Замаранные облезлые стены. Узкая кровать, маленький стол, кривой шкаф и стул со сломанной спинкой. Не видевшая тепла уже несколько недель забитая кусками угля печь. Метроном на столе отбивал адажио. Рядом с метрономом – пара грязных тарелок и кусок заплесневелого хлеба.

Мертвецки замерзший Верди в пальто и ботинках лежал на кровати под одеялом, пустыми глазами он наблюдал за крысой, рыскающей по комнате. Он не помнил, сколько он уже так лежал, не знал, сколько сейчас времени. Мысли вяло тянулись бессмысленным набором слов, стирая грань между сном и бодрствованием.

Громкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Джузеппе лишь сильнее закутался в одеяло. В дверь постучали еще раз.

– Уходи, кто бы ты ни был! – прорычал Джузеппе.

– Открывай, сынок, и поскорее, я уже почти окоченел! – раздался голос Антонио Барецци.

Синьору Антонио потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя после потери внуков и любимой дочери. Поведение Джузеппе на похоронах показалось ему крайне оскорбительным и нанесло глубокую рану. Какое-то время Барецци не интересовался происходящим со своим подопечным вовсе, и даже долетевшие до него новости о полном провале второй премьеры маэстро, не заставили его забыть об обиде. Однако, любовь обидой не отменишь, и мало-помалу исчезновение Джузеппе начало всерьез беспокоить скорбящего всем сердцем Барецци. Отеческая привязанность отправила его на поиски зятя. Проведя несколько недель в общении с сомнительными личностями в самых неблагополучных районах Милана, Барецци наконец стоял за дверью Джузеппе и был преисполнен решимости вытащить подопечного из затянувшей его трясины.

Несколько мгновений спустя Верди сидел на стуле, задумчиво уставившись на метроном, который по-прежнему мерно отбивал медленный ритм. Джузеппе казался нищим бродягой. Одежда на нем, включая пальто, в которое он кутался, выглядела так, как будто не стиралась несколько месяцев. Столько же, похоже, не видели гребня его волосы и борода, торчащие бесформенными клочьями в разные стороны. Джузеппе сильно похудел, глаза обрамляли черные круги, губы покрылись болячками. Барецци угрюмо смотрел на него, сидя на кровати в зимнем полушубке. В комнате было немногим теплее, чем на улице.

– Найти тебя было весьма непростой задачей… – проговорил синьор Антонио.

Верди как будто его не слышал, внимательно наблюдая за стрелкой метронома.

– Вещи, присланные мне из вашей квартиры, были доставлены в целости и сохранности. – продолжил Барецци. Верди кивнул. Синьор Антонио помолчал, окинул взглядом комнату, вздохнул и поморщился. Воняло в каморке жутко.

– Пишешь что-то? – спросил он.

– Контракт с Ла Скала был расторгнут после провала сентябрьской премьеры, – пробормотал все еще гипнотизирующий метроном Джузеппе.

– После третьей просьбы с твоей стороны, – поправил Барецци, с тревогой рассматривая Верди, – Когда ты в последний раз ел, Джузеппе?

Джузеппе не ответил. Барецци опять вздохнул, жалость до слез сдавила его сердце.

– Прошло шесть месяцев, сынок. Пора возвращаться к жизни.

– Я распрощался с музыкой, – пробубнил Джузеппе.

– Похоже, музыка не распрощалась с тобой, – улыбнулся Барецци, взглянув на монотонно бьющий ритм прибор на столе.

Верди, никак не отреагировал. Казалось, что если синьор Антонио сейчас встанет и уйдет, Джузеппе и на это не обратит никакого внимания. Барецци взглянул на метроном, потом на Джузеппе, сжал губы, резко встал, подошел к столу и хлестким движением накрыл стрелку прибора рукой. Раздался треск, и мерный стук прекратился. Это заставило Верди поднять голову и встретиться взглядом с Барецци.

– Не смей делать вид, что ты любил их больше, чем я, – сурово процедил синьор Антонио, нависая над зятем.

Джузеппе посмотрел своему покровителю прямо в глаза, какое-то время собирался с духом, а потом проговорил надломленным голосом.

– Я больше ее не слышу…

– Кого? – спросил несколько сбитый с толку Барецци.

– Музыку. Раньше она была повсюду. Теперь она не приходит, что бы я ни делал…

Барецци не знал, что ответить. Чувство вины желчью подкатило к его горлу. Как мог он бросить Джузеппе одного в горе, как мог забыть о том, что у этого ранимого, замкнутого, гениального парнишки не осталось рядом совсем никого? Синьор Антонио крепко обнял своего воспитанника и ужаснулся тому, каким он стал худым и насколько замерз.

К вечеру в каморке Верди у печи уже лежал недельный запас дров, на стуле висел новый зимний камзол, а на столе красовалась корзина с продуктами. Уговорить Джузеппе вернуться в Буссето у синьора Антонио не получилось. Да он и сам понимал, что слишком многое там будет бередить и без того незаживающие раны. Остаться Барецци не мог. Бизнес требовал постоянного присутствия в родном городе. Они сговорились, что Барецци будет навещать Джузеппе пару раз в месяц, и это, как показалось синьору Антонио, немного приободрило зятя. И все же, уезжал Барецци с тяжелым сердцем. Его не покидала мысль о том, что сейчас оставлять Джузеппе одного не стоит.