На протяжении большей части XX в. развитие воображения занимало в педагогике одно из главнейших мест. «Ты знаешь, что такое воображение?» – спрашивает Крис Крингл (герой совершенно не случайно получил имя, которым называют Санта-Клауса, о чем далее) шестилетнюю Сьюзен в фильме «Чудо на 34-й улице» 1947 г. «Это когда видишь то, чего на самом деле нет», – уверенно отвечает Сьюзен. «Ну, это может случиться и по другой причине, – с улыбкой возражает Крис. – Нет, для меня воображение – это совершенно особое место. Целая страна. Ты же слышала о Франции и Великобритании… А это – Воображение. Прекрасное место»{261}. И, конечно, именно это слово Walt Disney Company использует в рекламе своих анимационных фильмов и других продуктов. Благодаря тому, что сейчас называют imagineering (сочетание двух слов: imagination – воображение и engineering – проектирование, разработка), в XX в. был открыт новый портал в мир чудес и фантазий. В «Энн из Зеленых Крыш» Монтгомери делится восторгом, – богатое воображение дарит немало радостей! – но также выражает и глубокую обеспокоенность антисоциальной стороной фантазии, ее способностью изолировать ребенка и превратить его в своеобразного изгоя, которому не удается встроиться в настоящий мир и поспевать за темпом настоящей жизни. Недолгое увлечение Энн вымышленными историями и сочинительством – всего лишь период, из которого она вырастает так же быстро, как из простых коричневых платьев, сшитых Мариллой.

Мария Ромли, пожилая эмигрантка из Ирландии, в романе Бетти Смит «Дерево растет в Бруклине» (1943), просит не забывать о «Крисе Крингле» – то есть Санта-Клаусе. Она дает своей дочери, которая впоследствии станет матерью главной героини романа Фрэнси Нолан, совет, как нужно растить детей. Мария настаивает, чтобы дочь рассказывала своим детям легенды, «сказки нашей родины» и истории «о привидениях, которые преследовали народ твоего отца». Дочь отвечает, что не хочет повторять ребенку «глупые выдумки». Но Мария Ромли стоит на своем и приводит сильный довод, который резонирует с приведенными выше словами героя «Чуда на 34-й улице», вышедшего на экраны всего через несколько лет после публикации романа Смит, – все того же Криса Крингла (жителя практически того же района, согласно сюжету фильма). Безграмотная, необразованная женщина так объясняет необходимость волшебства и чудес: «Потому что есть такая бесценная вещь – называется "воображение", оно очень нужно ребенку… У ребенка должен быть свой секретный мир, и в этом мире живут существа, которых он не видел. Необходимо верить. Начинать нужно с веры в существ из другого мира. Если в нашем мире станет невыносимо, всегда можно вернуться в воображаемый мир и жить в нем. Мне, в мои годы, до сих пор нужнее нужного вспоминать про удивительную жизнь наших святых и про те чудеса, которые они совершили. Я думаю про них и только поэтому справляюсь с жизнью»{262}.

Ее внучка Фрэнси так и делает – живет в своем воображении. Она «часами сидит на поребрике», как замечает учительница музыки мисс Тинмор. «О чем ты тогда думаешь»? – спрашивает она тихую девочку. «Ни о чем. Просто сочиняю истории», – отвечает нищая и одинокая Фрэнси, уже привыкшая превращать ничто в нечто стоящее. «Девочка, ты станешь писательницей, когда вырастешь», – предсказывает мисс Тинмор.

Так сложилась судьба и самой Бетти Смит: роман «Дерево растет в Бруклине» столь же автобиографичен, как были автобиографичны «Маленькие женщины» и «Энн из Зеленых Крыш» для их создательниц. Когда Бетти было 14 лет, мать заставила ее бросить школу и помогать обеспечивать семью. Впоследствии Бетти Венер (это ее девичья фамилия), как и Фрэнси, долгие годы пыталась все же получить формальное образование: она работала в ночную смену и получила аттестат об окончании школы, будучи уже замужней женщиной с двумя детьми. «Мне кажется, она была феминисткой уже в 1920–1930-е гг., когда этого движения еще в помине не было», – позже писала ее дочь Мэри.

В разгар Великой депрессии Бетти Смит оказалась разведенной матерью-одиночкой с двумя дочерями на руках. Девочек нужно было кормить, воспитывать и всячески обеспечивать, но как? Чтобы заработать на жизнь, Бетти стала играть маленькие роли в театральных постановках и заниматься литературным творчеством: писала очерки, эссе, пьесы (одних только одноактных пьес у нее набралось 70) и вообще все, за что платили хоть какие-то деньги, посвящая этому ранние утренние часы, пока дочки еще не встали в школу.

Неудивительно, что Фрэнси, как и ее создательница, видит в писательстве социальную миссию. Отказавшись от «птиц, деревьев и "разных впечатлений"», она начинает писать о реальной жизни. Ее темами становятся «нищета, голод и пьянство», что весьма огорчает ее новую учительницу литературы мисс Гарндер. Мисс Гарндер утверждает, что подобное творчество «безобразно», и велит Фрэнси прекратить писать эти «гнусные рассказики» и переключиться на что-нибудь красивое и приятное. В чудесной по своему драматизму сцене, отсылающей нас к эпизоду «Маленьких женщин», в котором Джо сжигает свои рассказы для газеты «Вулкан», Фрэнси тоже бросает свои сочинения в огонь и, глядя на пламя, повторяет, как советовала мисс Гарндер: «Я сожгла все плохое. Я сожгла все плохое». Роман Бетти Смит напоминает читателям о том, как в прошлом женщинам не рекомендовали писать о социальных проблемах: считалось, что им лучше браться за домашние и сентиментальные сюжеты. И при этом их сочинения считались «второсортными» – именно из-за тематики. Это любопытное двуличие прослеживается в историях Энн Ширли и Фрэнси Нолан: девочек, как мы видим, критиковали за то, что они осмеливались писать в новой, «неженственной» манере.

Что подталкивает Фрэнси взяться за такие «безобразные» темы, как нищета? Конечно, многое объясняется тем, что ее собственная семья едва сводит концы с концами. Но по ходу действия романа, в котором мы наблюдаем за событиями то глазами самой Фрэнси, то ее матери, мы начинаем понимать, что для Фрэнси взросление, помимо прочего, означает воспитывать в себе терпимость и умение сопереживать. В середине романа мы с Фрэнси наблюдаем тягостную сцену: озверевшие соседки забрасывают камнями молодую женщину по имени Джоанна, родившую ребенка вне брака. «"Сука! Ты сука!" – истерически завизжала костлявая». А затем «она схватила камень и швырнула его в Джоанну» – как некогда побивали камнями блудниц. Что Фрэнси чувствует, наблюдая за этим изуверством? Она мучительно сопереживает Джоанне: «Перед глазами всплыли струйки крови на личике ребенка, протянутые к матери ручки. Судорога пробежала по телу, а когда боль отпустила, Фрэнси почувствовала слабость… Да, Джоанна преподала ей урок, но совсем не тот, который имела в виду мама». Незадолго до того мать Фрэнси сказала: «Пусть Джоанна послужит тебе уроком!» Уроком для Фрэнси становится отчетливое понимание: нельзя быть жестокой, нужно проявлять больше сочувствия и с пониманием относиться к жизненным обстоятельствам других людей.

Как и многие другие произведения, следующие схеме романа воспитания (который в данном случае рассказывает о взрослении девочки), «Дерево растет в Бруклине» подводит читателя к мощному поворотному моменту – моменту, когда героиня ставит себя на место другого человека, ощущает его боль как свою и на самом глубинном уровне понимает его чувства. Такую социальную осознанность она приобретает не столько за счет родительского воспитания, сколько за счет знакомства с литературой. Когда Фрэнси осваивает несложную науку чтения, сила ее воображения многократно возрастает. Однажды Фрэнси открывает страницу – и оказывается, что это «волшебный день, когда ребенок осознает, что умеет читать печатные слова»: «Она смотрела на буквы, а в уме у нее резво скакала серая мышка. Фрэнси перевела взгляд на следующее слово и увидела "лошадь", она цокала копытами, и солнце переливалось на блестящем боку. Слово "бег" поразило ее, она задышала так тяжело, как будто задохнулась от бега. Препятствие… исчезло, и печатные слова превращались в разные вещи с первого взгляда». Воображение строит прочный мост между мысленными представлениями о вещах и их реальным воплощением. Обретя эту способность переключаться между обозначениями (словесными наименованиями), мысленными представлениями и реальными воплощениями вещей, Фрэнси «навсегда избавилась от одиночества». И, кроме того, стало очевидно, что у нее есть писательский дар, потому что она умеет воображать и разыгрывать чужие жизни.