Если западная религия определяет как создателя всего сущего Бога мужского рода, а культура, возникшая на ее основе, переносит эту модель на всю творческую деятельность, какое место в ней отведено женщинам? Именно на этот вопрос Гилберт и Губар отвечают на протяжении нескольких сотен страниц. Могут ли женщины производить на свет «детей» своих интеллектуальных усилий? Или им подвластна лишь биологическая репродукция? Луиза Мэй Олкотт – одна из тех, кто проторил для женщин дорогу в литературе: она подарила нам беспрецедентную историю о рождении и взрослении творческой личности во времена, когда женщина, зарабатывающая на жизнь сочинительством, как правило, воспринималась враждебно. Сильная и стойкая Джозефина Марч выросла в женщину, не только заявившую свое право на самовыражение и профессиональную самореализацию, но и ставшую ролевой моделью для многих последующих поколений читательниц (как и ее создательница Луиза Мэй Олкотт).

Чтобы оценить влияние Джо на юных читательниц, можно обратиться к другому чрезвычайно успешному литературному произведению: британской серии книг о Гарри Поттере. Ее автор, Дж. К. Роулинг, признается: «Моя любимая литературная героиня – это Джо Марч. Трудно переоценить то значение, которое она имела для простой маленькой девочки Джо с таким же вспыльчивым характером и страстным желанием стать писательницей». А можно прислушаться к мнению Урсулы Ле Гуин, которая как-то написала: «Мне кажется, что в детстве, кропая свои первые рассказы, я делала это под огромным влиянием Джо Марч… Она близка мне, как сестра, и привычна, как зеленая трава летом»{249}. Однако успех Джо Марч ограничен, как ограничен был и успех самой Луизы Мэй Олкотт. Превратилась ли Олкотт в одну из тех, кого ее мать Эбигейл называла «вьючными животными»? Некоторые склонны считать, что Олкотт в образе Джо Марч сумела перевернуть представления о девчоночьем детстве, но не смогла переосмыслить, что значит быть взрослой женщиной{250}.

Брак с «нежным и верным спутником» из плоти и крови ставит крест на мечте Джо стать великой писательницей. В главе под названием «Время жатвы» Джо еще не оставила надежду написать хорошую книгу – «но она подождет», говорит она себе. Джо свыкается с более традиционными ролями матери и учительницы: она не только растит собственных детей, но и держит школу для мальчиков. «Я скорее дал бы моим мальчикам играть с порохом, чем читать такую макулатуру», – говорит Джо профессор Баэр по поводу «сенсационных историй», которыми она зарабатывает. Заметьте: в книге, написанной женщиной с целью заработать денег. И еще один ироничный поворот: писательница, которая отказалась от брака и посвятила себя литературной карьере, пишет книгу, главная героиня которой бросает писать и целиком погружается в радости семейной жизни. Безусловно, Олкотт предпочла бы сделать Джо «незамужней литературной дамой» (это собственная формулировка героини). Но, по словам самой же писательницы, после выхода первой части так много «преисполненных энтузиазма юных особ» писали ей, умоляя выдать Джо замуж за Лори или за кого-нибудь еще, что она «из вредности» нашла своей героине «забавную пару»{251}. К сожалению, все это выглядит как издевка над Джо, в которую Луиза Мэй Олкотт вложила толику той боли и того унижения, которые ей самой пришлось испытать на пути к профессиональному успеху и своему литературному безбрачию.

Хотя «Энн из Зеленых Крыш» (1908) Люси Мод Монтгомери и «Маленьких женщин» разделяет около 40 лет, Джо и Энн, несмотря на кардинально различные семейные обстоятельства, во многом очень схожи. Канадская писательница хорошо знала книги Луизы Мэй Олкотт и, несомненно, вдохновлялась образом Джо Марч. Однако ее героиня – сирота, лишенная постоянной и безоговорочной поддержки любящих родителей, участливых сестер и отзывчивых соседей, которые бы заботились о ней, направляли ее и не давали ей заскучать. Роман Монтгомери повествует о беспрерывных приключениях и злоключениях предприимчивой девочки-сироты, удочеренной пожилыми братом и сестрой, которые живут вместе. Мы следим за тем, как Энн завоевывает сердца своих приемных родителей и создает вместе с ними настоящую семью. У Энн, как и у Джо, крайне богатое воображение, и она пишет, чтобы дать выход своим фантазиям.

«Энн для меня такая же настоящая, как если бы я сама ее родила», – писала Монтгомери, признавая, что, как и Олкотт в случае Джо Марч, буквально списала свою героиню с себя{252}. Когда мать будущей писательницы умерла от туберкулеза, отец отправил девочку жить к строгим бабушке и дедушке по материнской линии, а сам переехал в Саскачеван и женился во второй раз. Проза Олкотт и Монтгомери насквозь автобиографична, что резко контрастирует с отстраненной манерой повествования, характерной для таких авторов, как Джейн Остин или сестры Бронте. «Романы взросления», написанные Олкотт и Монтгомери, как бы намекают читательнице, что и она тоже может стать профессиональной писательницей (а это крайне нетипично для книг того времени).

Как и Джо, Энн отказывается от мечты стать писательницей, и в продолжениях, последовавших за первой книгой, ее писательский голос уже не звучит. И все же следующие поколения читателей поняли, что Энн Ширли как бы стоит перед дверью, которой до публикации «Маленьких женщин» вообще не существовало, и благодаря ей эта дверь приоткрылась чуть шире. Хотя и Джо, и Энн в итоге уступают двойной тяге – гетеросексуального брака и семейной жизни, – они все равно показывают своим примером, какую радость могут приносить девочке творчество и самовыражение. А биографии их создательниц обещают новые возможности для профессионального успеха женщин, пусть даже в личной жизни обеих писательниц (особенно в жизни Монтгомери) все было не слишком гладко.

Брак Монтгомери с пресвитерианским священником Юэном Макдональдом, по ее собственному утверждению, был лишен любви. Ее муж страдал от тяжелой депрессии, причиной которой, как он сам считал, была «религиозная меланхолия»: страх, что он не окажется в числе Божьих избранников, которым будет дозволено попасть в рай. Монтгомери и сама тревожилась о своем душевном здоровье («…я временами теряла рассудок»), но тем не менее она почти в одиночку обеспечивала мужа и двоих сыновей. Позже, добившись литературного признания и финансового благополучия, она впала в глубокую депрессию. Находясь в крайне подавленном состоянии (перспектива Второй мировой войны, страх за младшего сына, которого могли призвать в армию), она писала: «Мое положение невыносимо ужасно… Какой печальный финал жизни, в которой я, несмотря на все свои ошибки, всегда старалась поступать самым лучшим образом»{253}. Официальной причиной ее смерти был назван коронарный тромбоз, но есть немало оснований считать, что Монтгомери умерла от преднамеренной передозировки лекарствами против аффективных расстройств.

Четыре разных издательства отказали Монтгомери в публикации, но наконец ее сочинением заинтересовались в Бостоне. Редакторы из L. C. Page оценили «Энн из Зеленых Крыш», и книга быстро стала бестселлером. Как и Олкотт, Монтгомери превратилась в своего рода литературную знаменитость, однако ее работы так и не вошли в «официальный» англоязычный литературный канон. Помню, однажды я решила спросить коллег из Гарварда, специализировавшихся на английском языке и американской литературе, входят ли «Маленькие женщины» (стоит оговориться, что эта книга на сегодня была переиздана 320 раз – и это если брать только английские издания) в какой-либо из их курсов. Ответом каждый раз был слегка удивленный, озадаченный взгляд, а потом быстрое и категоричное «нет». Я сразу поняла, что задавать такой же вопрос об «Энн из Зеленых Крыш» просто не имеет смысла. Какое произведение занимает в программах по американской литературе XIX в. особо почетное место? «Алая буква» Натаниэля Готорна – друга и соседа Луизы Мэй Олкотт, который с пугающей, даже несколько нездоровой детальностью описал в нем унизительное наказание женщины за супружескую измену. Энн и Джо как нельзя более ярко контрастируют с готорновской Эстер Прин, однако и «Маленькие женщины», и серия романов об Энн из Зеленых Крыш получили неизгладимое клеймо «детские книжки» и были отнесены к категории массовой культуры: поскольку они не имеют такой же признанной литературной ценности, как «Алая буква», то и не могут стоять с ней в одном ряду. Вспомните, как сам Готорн называл популярных женщин-писательниц «проклятой толпой бумагомарательниц». Правда, он, возможно, делал исключение для Луизы Мэй Олкотт, которую считал «одаренной и приятной», хотя и злился порой из-за ее коммерческого успеха{254}.