— Хочу сделать тебе подарок, какого ещё не получал ни один из вождей на этом берегу, — сказал я и махнул рукой.

Тропинин сдернул парусину и бронзовая пушки блеснула начищенным загодя боком.

— Обрати внимание на торчащий из дула гарпун, — сказал я. — Это не простая пушка, она создана специально, чтобы охотиться на китов. Другой такой нет во всём мире. Ты уж поверь мне.

Макина поверил.

А уж после опытных стрельб по плавающим бочкам мой престиж подскочил до небес.

— Ты не учел лишь одного, Ворон, — перевел Анчо.

— Чего же, вождь?

— Такая тяжелая пушка потопит любую из моих лодок.

Я широко улыбнулся.

— Верно! Что ж. Это значит только одно. Теперь эта шхуна твоя.

До сих пор большие корабли индейцы воспринимали, как нечто недостижимое, даже божественное, как естественную привилегию белого человека. А для китобоя масса судна означала гораздо больше — промышляя кита с палубы корабля, не рискуешь попасть под ответный удар.

Но с другой стороны, вождь не представлял, как подступиться к такому приобретению. Его переполняла гордость, но он не мог распоряжаться подарком, не имея обученных матросов и грамотного капитана. На его лице отразились противоречия.

Между тем Анчо тихонько и обиняками намекнул вождю, что дарителю не понравится, если шхуна будет гнить возле берега.

— Где же мне взять русских, чтобы управиться с кораблём? — посетовал Макина.

Вопрос был задан, разумеется, не мне, а самому Анчо, как человеку сведущему и вхожему в высшие эшелоны власти.

— Сын твоей сестры может поступить на учебу к Ясютину, — ответил Мухоморщик, готовый к такому вопросу. — К лету он сможет обучиться управлять большим кораблём и будет способен научить других. До этого времени корабль может стоять у пристани в Эскимальте.

— Твои подарки всегда трудно отдарить, — усмехнулся Макина.

— Ты всегда находишь способ, — отмахнулся я.

— И всё же, чем тебе отплатить в этот раз? — спросил вождь.

— Ты же знаешь, мне нужны люди.

Макина усмехнулся.

— Я продаю тебе людей, дарю тебе людей, а ты отпускаешь их. Всякий раз мне кажется, будто ты недоволен.

Я рассмеялся.

— Макина, во имя Квагутце, а зачем вообще нужны калги?

— Они возвещают о достатке хозяина.

— О моём достатке свидетельствуют корабли, дома, товары.

— Калги работают.

— Но те пленники, которым я дал свободу тоже работают.

— Так заведено, — выложил последний аргумент Макина.

Вот тут возразить было нечего. Оставалось понемногу заводить иные порядки, надеясь, что они вытеснят прежние.

Участники опытных стрельб вернулись на Олимпийскую поляну, а меня Лёшка потянул за рукав.

— Пойдём пройдёмся, — предложил он. — Я покажу тебе кое-что интересное. Не одному тебе дикарей удивлять.

— Пройдёмся куда?

— В Эскимальт.

Лёшка редко приглашал меня в свои владения, блюдя независимость. А я только радовался, что хоть какое-то из дел обходилось без моего вмешательства. Так что каждое приглашение в Эскимальт обычно скрывало сюрприз.

Мы переправились на лодке через фьорд и отправились по единственной улице, пересекающей полуостров между двумя заливами. Наш город благодаря судостроительному заводу сильно вытянулся к востоку. Выполняя уговор, Тропинин застроил типовыми строениями целую улицу. Он сильно упростил проект, экономя, на чём только можно. Дома имели общие стены, крыши, на вторые этажи вели деревянные лестницы, а окна смотрели на улицу крохотными бойницами. Рабочие жили тесно, как и полагалось в ближайшие века жить рабочим, но всё же имели отдельные квартиры.

— Мастера, конечно, устроились побогаче. Кто в городе, кто здесь же, но ближе к центру. Дай время, кто умеет работать и не оставляет всё до последнего гроша в кабаке, заживёт не хуже. Ты нам только сбыт обеспечь, а то на полную мощность развернуться не можем.

— Сбыт, — фыркнул я. — Так ведь это самое главное! Имея гарантированный сбыт, любой миллионером станет.

Про сбыт уж лучше бы он помолчал. Моё настроение резко ухудшилось. Мне никак не удавалось выстроить местную экономику.

Тем временем мы пересекли сборочную линию, на которой строилась шхуна, и вышли на пустырь, отведённый заводу под всяческие испытания.

Посреди полигона возвышалось странное сооружение. Больше всего оно походило на русскую печь. Только вместо трубы её венчала огромная сорокаведёрная бочка, обмотанная верёвками.

— Что это? — спросил я.

— Угадай.

— Похоже на баню японского эксгибициониста.

— Это котёл для паровой машины.

— Из дерева и кирпича?

— Почему нет? Хорошего-то стального листа всё равно не достать.

— Достать можно, но доставка влетит в копеечку. Знаешь поговорку про телушку и море? Так у нас ещё и Сибирь на пути.

— По условиям пари я должен использовать только подручный материал, — напомнил товарищ.

Я уже забыл о пари, а Лёшка, как оказалось, время зря не терял.

— Эй, православные! — воскликнул он. — Довольно спать! Нас ждут великие дела!

Из сарайчика, что стоял шагах в ста от печи, выбрались люди. Я узнал старика Чекмазова, а двое парней, что тащили вёдра, были, похоже, из молодых кадров Тропинина.

— Совсем без железа не обошлось, — пояснил мне Лёшка.– Через бочку проходят дымогарные трубы, мы сделали их из старых ружейных стволов. Дымоход перегорожен перфорированным кирпичом, в него трубы и вмурованы. Все щели замазаны огнеупорной глиной.

— Ох, сгорит бочка, — проворчал подошедший Чекмазов. — Ей-богу сгорит.

— Раньше лопнет, — успокоил его Тропинин.

Видимо из опаски преждевременного разрыва, клёпки помимо обручей были стянуты верёвками, что придавало котлу вид гигантской катушке ниток.

Не задавая вопросов, парни стали носить воду из ручья и заполнять бочку через небольшое отверстие наверху.

— Хорош! — распорядился Тропинин, когда бочка приняла с десяток вёдер. — Давай машину!

С большим почтением, словно священные дары на праздник, из сарая вынесли механизм. Я угадал в нём обычную старую прялку, невесть как попавшую в наши края. К ней присоединили кучу всевозможного хлама, а с обеих сторон на ось нацепили по диску. От двух цилиндров, скреплённых в блок, к каждому из дисков шёл привод, вроде тех, которые можно видеть на паровозах.

— Рабочий цилиндр пришлось клепать самим из медного листа, а золотник я сделал из обрезка ствола старого мушкетона, — похвастался Тропинин смекалкой. — Вот с его приводом мы намучились. В конце концов, от ленивца и эксцентрика отказались, а попросту вывели на второй диск со смещением в девяносто градусов.

Половины того, что он говорил, я не понял. Тем временем, механизм поставили на печь, а трубу подсоединили к отверстию в крышке, через которое заливали воду. Затем поверх бочки установили кожух, который с высотой превращался в большую трубу.

— Тягу можно увеличить впуском в дымоход пара, но пока это лишняя сложность. Я вообще убрал всё что можно. Никаких аварийных клапанов, водомерных трубок, манометров. А потому отойдём подальше.

Упоминание аварийных клапанов, вернее их отсутствия, меня особенно насторожило. Я поискал глазами какое-нибудь укрытие, но ничего подходящего не нашёл. Парни заложили в топку дрова, развели огонь и отошли на почтительное расстояние. Мы отошли вместе с ними.

Около получаса агрегат разогревался. Лёшка, рисуясь, успел заварить кофе, пользуясь самодельной спиртовкой. Попивая его, мы неспешно наблюдали за экспериментом. Из трубы время от времени вылетали искры, и Чекмазов всякий раз ворчал, что бочка не выдержит жара.

Однако деревянный котёл на удивление держался. Тем более удивительно, что Лёшка определял нужное давление на глаз.

— Давай! — крикнул он, наконец.

Одни из молодых механиков потянул за верёвку, отворяющую клапан. Вернее верёвка соединялась с чекой, удерживающей мощный противовес. А уж тот своей тяжестью отворял путь пару. Раздалось шипение. Колесо прялки провернулось рывком и пошло набирать обороты.