Картографическая эстетика, конечно, являлась лишь попутным продуктом. Водораздел мог послужить в будущем естественной границей с Соединенными Штатами, если в нашем историческом ответвлении дело дойдет до Луизианской покупки. Ну, а если не дойдёт, то с какой-нибудь Французской Америкой. Кроме того, такое размежевание земли идеально подходило для её освоения и управления. Ведь транспортировку ещё долго предстояло осуществлять по океану и рекам. Если не учитывать мои рейды сквозь пространство, конечно, но именно от них я и желал избавиться прежде всего.

— Поставь форпост в устье, где удобно разгружать шхуны, и пусть люди понемногу карабкаются вверх по течению, — пояснил я Лёшке. — В случае чего, конфликта с индейцами, голода, болезни, всегда можно быстро сплавиться в базовый форт.

Далеко не все территории оказались под нашим контролем. Конкурентам удалось зацепиться за множество островков алеутской гряды и создать промысловые базы на Аляске. На севере образовался слоёный пирог из наших и конкурирующих поселений. Причём нам это приносило даже некоторую пользу. Жестокость камчатских промышленников в отношении к туземцам толкала многих из них на союз с нами. Целые общины алеутов и эскимосов перекочёвывали под стены наших городков. А поскольку местные племена не спешили делиться угодьями, пришлым ничего другого не оставалось, как пополнять наши ряды. Мой приказчик прекрасно чувствовал ситуацию, разыгрывая партию доброго следователя.

С другой стороны, и сами конкуренты, частенько сдавали шкуры в обмен на хлеб и всякие мелочи нашим факторам. Хотя охотскую цену я давал только своим (участникам давнишней конвенции), но и чужим набрасывал не больше чем вдвое.

Другой фланг экспансии предстояло занять Беньовскому и камчатским беглецам. Если конечно, мой план удался, и авантюрист не отправился в Китай или Европу. Надо было бы отправить туда одну из новых шхун на разведку. Сразу как только Лёшка доведёт до ума пресловутый конвейер, и тот начнет выдавать массовую продукцию.

В любом случае, Беньовский не будет плясать под чужую дудку. Нам придётся смириться с его независимостью. По крайней мере до поры до времени. Пока сама экономика не вынудит его играть по нашим правилам. Пока люди, ушедшие с ним, не получат свой интерес.

— Быть может, я выбрал неверную тактику, выдавливая конкурентов? — подумал я вслух. — Фактически отстранил их от освоения Америки. А ведь сам же и говорил постоянно, что монополия до добра не доведёт. Мы всё равно не сможем подгрести всё под себя.

— Не понял, — нахмурился Лёшка.

Он-то хотел именно подгрести.

— «Пусть цветут сто цветов». Я вновь попытаюсь договориться с ними. Предложу разделить зоны промыслов и торговые посты. Создать что-то вроде картеля. И пусть они используют нас, как прикрытие. Мы получим иное преимущество.

— Убей, не пойму какое, — сказал Тропинин.

— Система тогда стабильна, когда имеет вариации, критику, оппозицию, если угодно.

— Назначь в оппозицию меня, и закончим на этом, — предложил Лёшка. — Разыграем американский вариант с двухпартийной системой. И волки сыты, и овцы целы.

— Хм. Мне представлялся несколько иной вариант и тоже американский. У англичан нет единой администрации. Британские владения разделены на множество колоний, тех, что вскоре станут штатами или позже канадскими провинциями. У каждой из них свои особенности… и у французов та же ситуация, и у испанцев.

— Так в чём смысл-то? — всё еще не понимал Лёшка. — Ну, давай устроим маленькую войну Севера и Юга. С той лишь разницей, что у нас рабовладельцы будут с северной стороны. Освободим алеутов и эскимосов от гнёта русского купечества!

— Я хочу подстраховаться на будущее. Пять-шесть колоний будет сложнее поглотить, чем одну большую. Лучше даже семь, по числу звёзд на флаге.

— На флаге их восемь, — напомнил Тропинин. — Ты забыл про Полярную звезду.

— Восьмая — это Виктория.

— Твои идеи сомнительны, — сказал после паузы Тропинин. — Только вместе мы представляем из себя какую-то силу.

Он всё ещё верил в империю. И даже став патриотом её осколка, продолжал верить в единство, подразумевая прежде всего единое управление.

— Продать, кстати, в розницу тоже сложнее будет, чем оптом, — я решил сыграть на его больном месте. — Децентрализованная система меньше подвержена подобной опасности. В крайнем случае, получится множество стран, как после испанской империи. Будет Славянская Америка наряду с Латинской, чем плохо?

— Чем плохо? Да эти твои игрушечные государства раздавят по одному! — взорвался он. — Нашёл с кем сравнивать. Латиноамериканцев миллионы, да и от них отщипывали по кусочку. А у нас до сих пор народу не больше трёх тысяч, вместе с конкурентами, союзными туземцами и ватагой Беньовского, и демографического взрыва не предвидится. А ты хочешь и такую малость разделить на несколько стран.

— Это я про крайний случай сказал. Оборонительный союз они вполне могут заключить. Конфедерацию, какую-нибудь. Да и наша компания пока что останется у руля. На неё многое завязано.

Меня вдруг обуяло веселье.

— А что, создадим Соединённые Штаты Америки раньше бостонских повстанцев? Время-то ещё есть. Утопим пару кораблей с чаем в каком-нибудь заливе. Да вот хоть прямо здесь, в гавани. Провозгласим свою доктрину Монро, перехватим у янки инициативу. Или лучше Российские Автономные Штаты Америки? В обиходе — РАША!

— Делай что хочешь, — рассердился Лёшка. — Вечно у тебя какие-то идеи всплывают, словно дохлая рыба.

— Ну, брат, на тебя не угодишь, — я вернулся к карте, пытаясь очертить бассейн Юкона.

Тропинин набил трубку, прикурил от свечи. Я насторожился. Приятель знал, что я не люблю, когда курят в помещении. Тем более сейчас он находился в моём собственном доме. Что-то было у него на уме. Почувствовав значимость момента, я не стал возражать и быстро собрал карты с пола. Если Лёшка выдаст ещё одну идею, равноценную массовому строительству шхун, мы можем сорвать банк. Или окончательно спустить всё в трубу. Тут уж как повезёт.

— Школа и мореходное училище, это всё здорово, — сказал Лёшка, пыхнув облачком дыма. — Но грамотность сама по себе лишь половина дела. Допустим, люди поголовно научатся читать и писать, а что дальше?

— Что? Разве этого мало?

— Конечно. Зачем иметь знания, если их некуда применить? Ну моряки, приказчики понятно, а остальные? Письма будут друг другу писать, романы про Робинзона читать?

Я действительно достал несколько экземпляров книги «Жизнь и приключения Робинзона Круза, природного англичанина». Она стала пока единственным художественным произведением в наших краях. Читали его все, кто умел читать, а остальные собирались вокруг и слушали.

— Достану еще несколько книг. Но ты же знаешь, на русский романы с пьесами не особенно переводят. Даже Вильяма, нашего, Шекспира ещё не сподобились перевести. Да и на Западе книг пока немного понаписали.

— Я о другом, — сказал Лёшка. — Нам надо развивать технологии. Я давно приметил, что ты отчего-то чураешься их.

Я разогнал вонючий дым рукой и потребовал подробностей.

— Технические знания эта наше единственное преимущество, — пояснил Лёшка. — Единственный шанс переиграть историю. Ты вот постоянно бубнишь, что без изменения социального устройства империи мы не получим людей. Но изменить форму правления в России мы не в силах. Зато можем развить технологию, которая потребует меньше людей. Ну хотя бы сократит ручной труд. На карьере, на кирпичном заводе, в строительстве. Кое-чего на верфи мы уже добились. И пора бы двигаться дальше.

— Дальше это куда? — я насторожился.

Как случалось и раньше, его интерес к уже созданному производству быстро угас, а взор устремился к новым горизонтам. Эти самые горизонты он в общих чертах и раскрыл теперь передо мной.

— Только подумай о перспективах. Мы разовьём технологии. Построим пароход, телеграф. Поставим на ноги химию, металлургию. Станем делать лучшее в мире оружие! Опередим американцев и англичан в прогрессе. Страна, которая будет владеть передовыми технологиями, будет владеть миром.