Литмир - Электронная Библиотека

В настоящее время существует достаточно широкий спектр подходов в определении термина «Империя». Автор данной работы принадлежит к тем, кто определяет империю как политическую систему, объединяющую под началом жесткой централизованной власти гетерогенные этнокультурные и административно-территориальные образования на основе отношений центр – провинция, центр – окраины[6].

Для князя М. С. Воронцова, как одного из наиболее успешных творцов имперского конструктивизма, Кавказ был поприщем и ипостасью строительства российской государственности посредством собирания земель. Поскольку исторически так сложилось, что российский мир не мог состояться ни в какой иной форме, кроме империи – многонародного государства, вмещающего в себя «разнородные социально-экономические, политические и культурно-духовные элементы»[7].

Империя, как самостоятельный тип государственности, обладает большим потенциалом выживаемости. Исторически продолжительность существования государств такого типа в среднем превышает продолжительность существования государств неимперского типа[8].

Преимуществами империи является ряд факторов, которых лишены политические структуры иного типа. Например, в отличие от унитарного государства в состав империи входят провинции, населенные различными этносами, которые сохраняют в рамках имперского государства свое культурное своеобразие, в большинстве случаев свои обычаи и правовую систему или ее элементы, даже свою политическую элиту, включенную в состав имперской элиты.

Кроме того, сплачивающим стержнем имперской государственности, вокруг которого собираются провинции, выступает имперский этнос. Его роль чрезвычайна: с ним связаны два момента – продолжительность существования империи и ее распад. Имперское государство «распадается с обскурацией имперского этноса»[9].

В то же время цементируют империю не только определенные отношения с провинциями, не только наличие стержневого имперского этноса, возглавляемого имперской элитой, которая в российском варианте формировалась из представителей всех народов, инкорпорировавшихся в мир России, но также сила и мощь, воплощающаяся в ее военно-силовых и административно-бюрократических структурах.

Необходимость быть сильным государством вынуждает все империи реализовываться на монархическом принципе правления или насыщать составные части своей структуры монархическими элементами.

Кавказ для князя М. С. Воронцова сделался площадкой имперского строительства, приращения силы и мощи имперской государственности силами и мощью кавказской ойкумены, которую, однако, еще только предстояло убедить принять участие в данном строительстве.

Князь М. С. Воронцов направлял большие усилия на включение населения кавказских провинций в состав большого имперского этноса, по крайней мере, старался привить им желание взаимного тяготения.

Для этого князь-наместник проводил в Кавказском крае имперскую политику, которая реализовывалась на уровне цивилизационных устоев. Князь М. С. Воронцов никогда не обижал «местных богов» и святынь, восстанавливал и возводил не только христианские храмы, но и мусульманские мечети, рядом с русскими светскими школами учреждал школы для детей грузин и армян, для детей мусульман.

Кроме того, насыщая край инфраструктурными объектами, основывая города или устраивая пароходства на Черном или Каспийском море, преобразовательная деятельность князя-наместника, оставаясь в рамках русско-европейской цивилизационной парадигмы, не предъявляла категорических требований изменения культурных оснований, существовавших в провинциях. Его задача состояла в том, чтобы распространение русско-европейских цивилизационных смыслов совпадало с имперской идеей общего блага для всех имперских жителей, каковыми, без сомнения, он считал большинство людей, проживавших во всех частях Кавказа.

Проблема, однако, состояла в том, что поскольку перемены, по большей части, реализовывались российскими военно-гражданскими администрациями, многочисленными колонистами, всеми другими акторами широкоформатного процесса вторжения обновленчества в традиционную кавказскую среду, даже безотносительно способов, это вызывало неоднозначную реакцию местных обществ.

Столкнувшись с силовой оппозицией, российские власти и все иные субъекты обновленчества вынуждены были учитывать в своих преобразовательных действиях устоявшийся в отдельных частях Кавказа миропорядок, создавая социально-культурные и политико-правовые институты, воплощавшие в себе синтез новации и традиции (приставства, военно-народные суды и т. д.).

Переносимые на традиционную почву Кавказа политико-право-вые, социально-экономические, идейно-культурные феномены и отношения имперского типа испытывали сопротивление со стороны традиционных структур и в то же время сами оказывали на них намного большее трансформирующее влияние. Эти отношения стали мощным стимулом роста государственнических имперских структур в пространстве кавказского мира.

На Кавказе на месте прежде почти монолитной в своих базовых основаниях экзистенциальной парадигмы стала формироваться многоукладная и многофакторная система переходного или пограничного характера, свойственная ситуации фронтира, в том смысле, в каком понимал данный термин Ф. Тернер и его последователи[10].

Рядом с количественно преобладающим традиционным способом существования, быта, хозяйствования, социальными отношениями и определяющими жизненное пространство идеями постепенно стали появляться и проявляться элементы имперской российской государственности, различной по качеству и масштабам представленности.

Социально-культурный и хозяйственный синтез, коренившийся в самой невозможности быстрого и широкого преобразования прежних и традиционных форм существования и мировоззрения, сопровождался всякого рода эксцессами и противоборствами, особенно в северной части Кавказского края, вылившимися в широкоформатное противостояние горского мира российскому влиянию – Кавказскую войну.

Переходность форм с постепенно укоренявшейся тенденцией включения Кавказа в систему российского имперского развития сохранялась в течение долгого времени. Перелом наступил только с окончанием активных военных действий в крае и последовавших в 60–80-е гг. XIX столетия реформ, когда тенденция обновленчества приобрела устойчивый характер.

В новых условиях традиция, под влиянием российских властей и лояльными к ним кавказскими элитами, стала постепенно наполняться новым содержанием, не слишком при этом меняя форму своего существования. Именно к этому стремился князь М. С. Воронцов. В этом случае новация не приобретала негативной окраски и не несла угрозу традиции, а традиционалистски настроенное население, в таком случае, способно было принять новацию, по крайней мере, перестать активно ей противодействовать. Отсюда пролегал прямой путь к согласию на мирное сосуществование.

В силу того обстоятельства, что термин «Модернизация» (modernization) в классической социологии осмысливался как процесс обновления общества, под которым понимается переход от традиционного общества к современному, от аграрного – к индустриальному обществу, автор воспользовался возможностью, чтобы приложить постулаты этой теории к миру Кавказа и попытаться описать закономерности и принципы трансформации кавказских реалий 40–50-х гг. XIX в.

В то же время и в силу того, что термин «Модернизация» включает более широкий диапазон социальных процессов, чем индустриализация, в данном исследовании делалась ставка на специфичность модели общественного развития, которую предложили американские функционалистские социологи 50–60-х гг. XX века. С их точки зрения, решающим фактором модернизации является преодоление, а также замена традиционных ценностей, враждебных к социально-культурному изменению и экономическому росту[11].

вернуться

6

Политология: Энциклопедический словарь / общ. ред. и сост. Ю. И. Аверьянов. М.: Изд-во Моск. коммерч. ун-та, 1993. С. 119.

вернуться

7

Дегоев В. В. Россия, Кавказ и постсоветский мир: прощание с иллюзиями. (Историко-политическая эссеистика). М.: Русская панорама, 2001. С. 12–13.

вернуться

8

Махнач В. Л., Елишев С. О. Политика. Основные понятия: справочник, словарь. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2008. С. 147.

вернуться

9

Там же. С. 151.

вернуться

10

Тернер Фредерик Дж. Фронтир в американской истории. М.: весь Мир, 2009; Замятина Н. Ю. Зона освоения (фронтир) и ее образ в американской и русской культурах // Общественные науки и современность. 1998. № 5. С. 75–89; White R., Limerick P. N. The Frontier in American Culture. Chicago, Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1994; Басалаева И. П. Критерии фронтира: к постановке проблемы // URL: http://www.teoria – practica/ru/2-2012/philosophy/basalaeva (дата обращения: 12.08.2014).

вернуться

11

Большой толковый социологический словарь (Collins): в 2 т. / сост. Д. Джерри и Дж. Джерри; пер. с англ. М.: Вече; АСТ, 2001. Т. 1 (А–О). С. 434.

4
{"b":"858372","o":1}