Каждая из различных местностей Кавказа имеет свою, только ей присущую природу, свойства, тип, которые требуют и особых способов ведения войны. «На Кавказе, прежде чем действовать, надо изучать ту или иную местность – местодействия»[255].

Неразбериха со снабжением войск – это вина штабов, следствие поверхностной мысли и игнорирования реалий горной войны. К штабной работе нельзя допускать тех, кто не проходил школы Кавказа.

Не допускала горная война и нервной торопливости, неосмотрительности, отсутствия маневра и обусловленной обстоятельствами и природой края подвижности.

На Кавказе все специализируется: как свойства и качества войск, так и офицеров, что является необходимым по причине различия природы и свойств разных местностей края и условий войны. Не понимая этого, граф М. С. Воронцов понапрасну изнурял войска, посылая апшеронцев и навагинцев драться в лесах, тогда как они были мастерами горного маневра, а специалистов по лесным маневрам – солдат Куринского и Кабардинского полков изнурял в горах. Попадая в непривычные условия, солдаты, несмотря на свои старания и храбрость, быстро уставали, а их действия теряли необходимую эффективность[256].

Немалую выгоду получила российская сторона от тех процессов, которые были рождены Даргинской экспедицией в Имамате. Несмотря на успех, которого добился Шамиль на боле брани, его так же постигли как немалые людские и материальные потери, так и еще большие потери политического характера.

Гибель нескольких особо доверенных имаму наибов, таких как Суаиб – наиб Большой Чечни, Мухаммад-мулла – наиб Мичиковский, Мааш – наиб Шубутовский, Саад-Уллу – наиб Малой Чечни привела к политической нестабильности в управлении Имаматом и ослабляла позиции самого имама в чеченских обществах. В боях погибли также и дагестанские наибы – Лабазан Андийский, Шахмандар Технуцальский, Хаджи-бек Салатовский[257]. Можно констатировать, что имам лишился большой части наиболее мотивированных идеей мюридизма пассионариев, носителей и реализаторов этой самой идеи.

Каждое такое сражение сокращало абсолютную численность наиболее активных и знаковых фигур Имамата, критически истощало силы и возможности мюридизма.

Кроме того, произошло общее ослабление централизации, к которой так стремился имам. Шамиль своими руками отнимал у себя власть, предоставляя наибам неограниченные полномочия в своих вилайетах. Усиление жестокости и репрессий по отношению горского населения накануне начала Даргинского похода русских увеличило число несогласных и личных кровников имама, ждавших своего часа и случая, чтобы совершить долг мщения.

По существу, Даргинский поход по своим последствиям в горах был сродни с социально-политическим переворотом, поколебав социально-политические основания горской государственности.

Этот поход и для русских явился завершающим аккордом в затянувшемся поиске приемлемого политического курса, который предпринимало правительство на протяжении последних десятилетий в регионе. Цена этого опыта была велика, но иных рецептов решения проблемы тогда не нашли.

Император с воодушевлением благодарил М. С. Воронцова за его усилия и преданность и высоко оценил действия войск и наместника, несмотря на все известные результаты Даргинской экспедиции. Следует думать, Николай I считал себя обязанным перед Кавказским наместником, потому что М. С. Воронцов взял на себя всю ответственность и отвел от имени императора все порицания. Это во многом объясняет ту степень доверия и благодарности, которую М. С. Воронцов получил от монарха, уверившегося окончательно в правильности своего выбора. Без всех этих факторов еще долго не наступило бы перемен в кавказских делах.

После Даргинской экспедиции было принято решение отказаться от масштабных наступательных действий в северной части Кавказа. Ставка была сделана на медленное и поступательное преобразующее продвижение в горы, сооружение постоянных укреплений, постройку дорог, мостов и другой инфраструктуры, а также вырубку лесов.

Таким образом, Даргинская экспедиция сыграла важную роль в определении приоритетов и стратегии по умиротворению Кавказа.

В Петербурге, где до самозабвения увлекались идеей захвата резиденции Шамиля, что должно было повести к прекращению горского сопротивления и гибели мюридизма, увидели всю ошибочность ее, поскольку данная трактовка выросла из недостаточного знания условий Кавказа и нравов его обитателей. Петербург был озадачен тем обстоятельством, при котором несмотря на то, что цели экспедиции были достигнуты, не было получено ожидавшихся результатов.

Наконец, М. С. Воронцов своим хладнокровием и распорядительностью в сложных условиях отступления обескровленных войск сумел сохранить в них порядок и даже бодрость духа, что способствовало спасению остатков отряда.

Поняв ошибочность прежней стратегии и доверяя гораздо больше князю М. С. Воронцову, Николай I избавил его от мелочной опеки и дополнительных обязывающих инструкций, предоставив ему полную свободу действий и обещая отказаться от практики руководства военными операциями из центра, но за ситуацией на Кавказе продолжал внимательно следить.

После встречи в Севастополе летом 1845 г. император согласился с М. С. Воронцовым, что необходимо не просто отказаться от обанкротившейся стратегии «штурма» в покорении Кавказа, но перейти к более эффективному варианту, ростки и пробы которого уже прежде были в арсенале прошлых лет, но по разным причинам не приобрели приоритетного значения. Князь имел в виду использовать «осадную» стратегию методического и постепенного завоевания. «Отказавшись от каких-либо иных обещаний, кроме как посвятить всего себя предстоящей долгой и тяжелой работе, Воронцов оставил царю единственный выбор – запастись терпением»[258].

И, хотя в ближайшие годы после Даргинского похода, заметного перелома в ходе Кавказской войны не произошло, однако наместник строго придерживался избранной им линии. Сначала без больших трудов перевел войну в «позиционное» русло[259] и, не отвлекаясь на организацию больших экспедиций, принялся методически осаждать имамат с трех сторон, отделив Северо-Восточный Кавказ от Северо-Западного территориями, прочно контролируемыми российскими властями.

В глубины Дагестана русские стали проникать без особенной торопливости, но зато это было движение безвозвратное. На правом фланге Кавказской линии наместник возводил новые кордонные линии и расширял их районы. Помня уроки прошлого, М. С. Воронцов повел наступление на имамат с территории Чечни.

Российская сторона очищала местность, рубила просеки, разбрасывала дороги по стратегически важным направлениям, одним словом, стремилась «раскрывать неприятельскую страну так, чтобы впоследствии можно было проходить ее без больших усилий»[260]. Горцы, лишавшиеся таким образом своих естественных прикрытий, должны были либо покоряться, либо уходить все дальше в горы, что они и делали.

Наместник довольно скоро, однако, понял, что даже при достижении отдельных и частных целей нельзя было коренным образом переломить ситуацию в свою пользу, так как нельзя было «расчистить все ущелья, занять все аулы такой обширной страны – это превосходило средства самой многочисленной армии и требовало веков для своего исполнения»[261].

В данном случае следует согласиться с мнением М. М. Блиева, что для российской стороны имело значение не только определение принципов ведения войны с Шамилем, но и установление главного направления силового давления на имамат[262]. Вопрос был чисто стратегический и состоял в том, «чтобы, не раздробляя сил и не рассыпаясь в достижении частных целей, <…> уметь отыскать самые чувствительные для неприятеля места и бить в них массой»[263].