Никольский (с. 337) просто описывает начальный период «ежовщины» с июля 1937 года и далее, сопровождая свой текст цитатами из нескольких документов ГУГБ НКВД. Но нигде там нет ни слова ни о ПОВ, ни о докладе Ежова, ни о Балицком или Леплевском, не затрагиваются там и другие вопросы, упомянутые в вышеприведенном абзаце.
Стронский (p. 227) действительно пишет о Ежове и деле ПОВ. Однако все им написанное не имеет отношения ни к одной из тем, которые рассматриваются в обсуждаемом фрагменте, — к докладу Ежова в январе 1937 года, к Балицкому или Леплевскому. Балицкого Стронский вообще не упоминает после 1936 года.
Если верить «Кровавым землям», детальнее о Балицком написано в статье Шаповала, Пристайко и Золотарева из украиноязычного сборника документов[124]. Текст статьи заканчивается на стр. 73, так что сноски на стр. 69–74 быть не может. Только на стр. 69–70 помещена относящаяся к делу информация о Балицком, и там сообщается кое-что интересное:
«Балицкий был арестован 7 июля 1937 года в служебном вагоне по недатированному ордеру № 15 за подписью Н. Ежова. Его обыскали, отняли государственные награды: три Ордена Красного Знамени, Орден Красной Звезды и Орден Трудового Красного Знамени УССР, две награды “Почетный чекист”. Он продержался недолго и в заявлении от 17 июля признал, что был вовлечен И. Якиром в конце 1935 года в “военнофашистский заговор”. А на допросе 26 июля, проведенном заместителем наркома внутренних дел Л. Бельским, начальником 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР Н. Николаевым-Журидом и его помощником Р. Листенгуртом, Балицкий показал, что самолично завербовал своих заместителей Н. Бачинского и В. Иванова, начальника 6-го отдела УГБ НКВД УССР Я. Письменного и начальников УНКВД по Харьковской области С. Мазо и по Воронежской области О. Розанова» (с. 69).
Неизвестно, верно ли указаны даты показаний: Шаповал и другие авторы приводят только архивный идентификатор, который, конечно, невозможно перепроверить[125].
Документ, обобщающий показания и содержащий всю информацию, которую приводят Шаповал и другие, опубликован в сборнике «Лубянка 1937–1938» (док. № 144) и датирован 21 июля 1937 года. Снайдер не обнаруживает знакомства с этим исключительно важным и широко известным сборником советских первичных документов, имеющих прямое отношение к теме его книги. Шаповал и его соавторы на «Лубянку» тоже не ссылаются.
Остальные материалы из дела Балицкого не рассекречены. Но сделанные им признания подтверждаются пространными и очень подробными показаниями Д.М. Дмитриева, еще одного начальника УНКВД (по Свердловску и области) от 16 октября 1938 года, составленными уже после того, как Берия фактически принял от Ежова руководство НКВД (Лубянка 1937–1938, док. № 356, с. 577 и далее). Некоторые из заявлений Дмитриева теперь можно проверить, сравнив их с другими свидетельствами, которыми мы сейчас обладаем.
Ни один из источников Снайдера не подтверждает его заявление, что Балицкий взят под стражу в связи «обвинением в шпионаже в пользу Польши». Видимо, Снайдер все выдумал сам или переписал у того, кто сочинил это первым.
Огромное число свидетельств, полученных в том числе извне СССР, доказывает, что заговор военачальников Красной армии против режима Сталина, часто именуемый «заговором Тухачевского», действительно существовал[126]. Причем, в противовес утверждениям советских и российских властей, нет никаких данных, способных подтвердить, что дело военных было «сфабриковано» против невиновных людей. Если принимать во внимание доступные сейчас исторические материалы, оно таковым быть не могло.
Следовательно, безосновательны — в силу отсутствия каких-либо исторических доказательств — сомнения, что Балицкий действительно участвовал в военном заговоре Тухачевского. Снайдер мог и должен был опираться на первичные источники вместо книги Шаповала — вторичного источника, появившегося десятилетия спустя после самих событий. Что до самого Шаповала, его заявления не состоятельны, поскольку они не подкреплены доказательствами. Как показано в первой главе при рассмотрении одной из статей Шаповала, доверять его честности в вопросе цитирования источников ни в коем случае не следует.
О Балицком есть очень интересные и важные материалы в других источниках, на которые Снайдер не ссылается, но которые ему следовало бы использовать. Он оставляет их без внимания; возможно, потому что он не знает о них, а может быть, потому что те не подтверждают его теории заговора.
«Даже если идея о глубоком польском проникновении в советские институты власти убедила Ежова и Сталина, она не могла служить доказательной базой для индивидуальных арестов. В Советском Союзе попросту не было ничего, и близко напоминавшего массовый польский заговор… Ежов сказал Сталину, что польские политические иммигранты были преимущественно “поставщиками шпионов и провокаторских элементов в СССР”. На тот момент некоторые известные польские коммунисты уже находились в СССР и часть из них была уже в могиле. Из 100 членов Центрального комитета польской Компартии 69 были расстреляны в СССР. Из оставшихся большинство сидело в тюрьмах в Польше, т. е. было недоступны для казни. В любом случае, их количество было слишком незначительным»[127] (с. 133134).
В противоположность Снайдеру Куромия (Stalin, с.118) замечает, что «планы убийства советских лидеров вполне могли существовать». Снайдер же решает не информировать читателей, что крайне неприязненно относящийся к Сталину Куромия идею заговоров считает правдоподобной. И у нас действительно есть большое количество свидетельств, доказывающих их существование.
Что касается Янсена и Петрова, на страницах, которые цитирует Куромия (Янсен и Петров, с. 40–41), утверждается, что «Польской военной организации» (ПОВ) более не существовало. Но это блеф. Как объяснялось выше, нельзя наверняка знать, существовала секретная организация или нет. Все, что Куромия, Петров и Янсен или Снайдер могли бы выяснить, касается того факта, была ли ПОВ публично расформирована, но никто из них не приводит на сей счет никаких свидетельств. Как показано, множество документов указывает на существование «Польской военной организации» вплоть до 1942 года.
Янсен и Петров добавляют:
«В сентябре 1935 года началась новая волна арестов с целью уничтожения скрытой “сети ПОВ”…86 В том же месяце представитель польской Коммунистической партии в Исполкоме Коминтерна Б. Бронковский (Бортнонский) направил Ежову меморандум о недостатках в работе НКВД по выявлению провокаторов и шпионской роли польских агентов»87 (с. 40).
В более позднем (2007) русскоязычном издании тот же пассаж (с. 54) не претерпел изменений.
Как глава НКВД, в чьи обязанности входило обеспечение государственной безопасности, Ежов совершил бы глупость, не приняв во внимание предостережение от одного из лидеров Польской компартии. В сноске 87 Янсен и Петров информируют своих читателей, что «авторы не получили доступа к этому документу». То же повторено ими в примечании на стр. 54 русскоязычного издания. Но они верят, что сам документ существует, иначе не включили бы информацию о нем в свою книгу.
Снайдер (Sketches, p. 121–127) документально подтверждает существование в СССР разветвленной шпионской сети, которая контролировалась польским правительством. Там же (с. 125–126) он цитирует документы, указывающие, что к ноябрю 1937 года у польской разведки очень мало что осталось от ее сети. Последнее, естественно, означает, что до указанной даты польская разведка располагала такой сетью. По свидетельству, которое цитирует сам Снайдер, в начале 1930-х годов она отличалась большой активностью.
Кещинский (Represje, p. 198) ни о каком «Центральном комитете» не упоминает[128].
