В ушах раздался страшный шум, удары сыпались один за другим, мама кричала. Я выбежала к ней. Все происходило, как во сне, замедленно, казалось, я очутилась в другом измерении. Отец стоял в верхней одежде и кирзовых сапогах. Видимо, собрался куда-то уйти, и именно это стало причиной раздора. Его кулаки мелькали в воздухе и нещадно молотили маму, и вот она уже лежит на полу. Отец поднял ногу в кирзовом сапоге, чтобы ударить, забить, запинать маму… Не помня себя от страха и ужаса, я кинулась к ним. Страшный удар! Невыносимая боль, хруст переломанных костей и мое колено словно провалилось. Из моего горла рвался истошный вопль. Хоть и случайно попал по мне, до отца сразу дошло, что он натворил. Мама, забыв о своей боли, поднялась с пола, подхватила меня, и вместе с отцом перенесла меня на диван. Рассудком, замутненным алкоголем, они тщетно пытались сообразить, что делать. После недолгих раздумий, мама сбегала в туалетную комнату, принесла полотенце, смоченное чем-то желтым, приложила его к моей ноге и перевязала тряпками.
Везти меня в больницу посреди ночи никто не собирался. Дожидаться утра было настоящей пыткой, нога горела адским пламенем, боль не утихала ни на секунду. Промучившись всю ночь, я, как наивный ребенок, ждала, что меня отвезут в больницу, где мне помогут. Но мы поехали в другой конец нашего городка к бабке, которая считалась костоправом.
По дороге каждая кочка отдавалась невыносимой болью, и тут уж я не сдерживала себя и орала что есть мочи, пытаясь таким образом облегчить свои страдания. Честно? Это не помогало. Боль не унималась и полностью охватила всю ногу, жгла точно раскаленным железом. Когда мы наконец доехали до бабки, меня занесли в дом, а уже через пять минут она стояла надо мной и что-то говорила. Эта поездка так измотала меня, что, казалось, я вот-вот отключусь. И хорошо, что я действительно так изнемогла, что потеряла сознание. Не знаю, что там происходило, но очнулась я только в машине по дороге домой. Вместе с сознанием ко мне вернулась страшная мучительная боль, как будто меня свозили к бабке просто так, а лечения никакого и не было.
По возвращении домой мне помогли подняться и снова уложили в кровать. Как я поняла позже, та бабка все-таки вправила мне колено на место, чем-то смазала, перевязала и отправила домой. Боль не проходила довольно долго, ходить и двигать этой ногой было невыносимой мукой. Но со временем все раны заживают, хотя их отголоски могут преследовать на протяжении всей жизни.
Единственное что меня радовало в те дни, когда я оставалась дома в ожидании полного заживления, это то, что я могла бесконечно отдаваться чтению. Заставлять делать меня, что-то по дому не могли, так как я была практически недвижима. А я наслаждалась книгами и своими мечтами. Но радовало еще кое – что, моя сестра Лида была вынуждена работать по дому и делать все беспрекословно, так как мама приказала не трогать меня, пока все не заживет. Время было тихим, и даже в выходной все прошло спокойно. Пусть они и пили, но в этот раз все обошлось без разборок.
Я выздоровела и снова вернулась на учебу, конечно же, вместе с тем вернулась и наша прошлая жизнь.
Все выходные проходили ужасно, но были особенно страшные случаи. В один из вечеров, когда отец и мать присели выпить, я спряталась у себя в комнате, читая новый роман, который взяла в школе. Лида была дома и сидела на кухне. Я не поняла, с чего начался сыр-бор, но слышала отрывистые крики, доносящиеся из комнаты, где они сидели.
– Я убью тебя стерва! – кричал отец на мать
– Угрожаешь мне?! Давай, стреляй! Что ты, трус, испугался? – мамин крик сорвался на истерический визг.
Я выбежала из комнаты и увидела, как отец держит ружье, нацелившись маме в голову. Она не боялась его, в ее глазах полыхали лишь боль и ненависть. Я поняла, что если их не остановить, то он точно сделает так, что мы останемся сиротами.
– Папа! – крикнула я. – Убери ружье, не надо, пожалуйста!
– В комнату иди!
Он даже не повернул голову в мою сторону.
– Папа, ну прошу тебя!
– Я сказал, в комнату иди, – и он ударил ее прикладом в лицо.
Я подскочила и закрыла маму собой, но это только взбесило его. Он резко замахнулся и зарядил прикладом мне в голову. Я упала и на мгновение отключилась, но дикий страх быстро вернул меня к страшной действительности. На моих глазах озверевший отец жестоко колотил мать кулаками. Так не бьют, так убивают!
Стало понятно, что на этот раз нам самим не под силу справиться с обезумевшим отцом. Кое-как поднявшись на четвереньки, я поползла к телефону, чтобы вызвать милицию. Кровь из разбитой раны стекала мне на глаза, застилая взор. Отец не останавливался и в драку вмешалась Лида, но тоже получила сполна. Мы отбивались с ней, как могли, пытаясь своими маленькими телами укрыть от побоев маму, которая даже не могла подняться с пола. Мне было безумно страшно. Единственная надежда была на скорейший приезд милиции, которая забрала бы его подальше от нас. Туда, где он протрезвеет. Удары со всех сторон сыпались градом, и боль полыхала по всему телу. Кулаки осатаневшего отца мелькали в воздухе, с силой врезаясь куда попало, будь то голова или тело его жены или детей. Мы в ужасе кричали, но не отступали ни на шаг. Я видела, как у Лиды из носа хлещет кровь, смешиваясь с моей и маминой. Я уже не понимала, что происходит, и лишь какой-то дикий страх за жизнь мамы держал меня в сознании. Казалось, что это не закончится никогда. Но тут в дверь, наконец, вошли два здоровых молодых милиционера и остановили его.
– Дядь Сереж! Что с вами? Успокойтесь, присядьте!
Они с усилием, но достаточно мягко взяли его под руки и усадили в кресло. И только потом приподняли нас.
– Кто вас позвал? – спросил их отец.
– Неважно! Зачем же вы так? Семью калечите, сами вон как напились. Давайте-ка, ложитесь спать, – они говорили с ним в уважительном форме.
– Вы что, не заберете его отсюда? – выкрикнула я.
– Твой отец, милочка, на доске почета в городе. Все ценят его и уважают. Бывает иногда, сорвался он, пройдет. Выспится, а на утро прощения попросит, – говорил один из них.
– Как же так?! Вы что? Он не первый раз такое творит, а вы все ему прощаете? – злилась я.
– Приберись тут, девочка! Негоже на отца своего так…
Они ушли, а мы остались наедине с извергом, в котором я с трудом узнавала отца. Я подняла маму с пола и помогла ей лечь на диван. Лида ушла в ванную, чтобы отмыть кровь и привести себя в порядок. Отец сверлил меня ненавидящим взором.
– Гадина ты какая! Родного отца в милицию сдать решила? Да как ты посмела?! Жалкое отродье, ты мне не дочь! Глаза б мои тебя не видели! – с невероятной злобой выплевывал отец ругательства в мой адрес, и каждое его слово жгло меня, словно каленным железом.
– Прочь отсюда, мразь!
Последние слова он злобно прошипел мне прямо в лицо, и внутри все похолодело от страха, что он снова ударит. Я вся съежилась и невольно прикрылась рукой, но за этим ничего не последовало.
Я поспешно ретировалась в свою комнату, и тут меня накрыла волна ненависти. Меня душили запоздалые рыдания, с хрипом вырываясь из горла. Мне было больно, и боль моя была неизмерима. Кровь из раны струилась по лбу, и с кончика носа капала на пол. Злость во мне росла, ширилась и становилась необъятной. Ненавижу! Его ненавижу! Ее ненавижу! Все ненавижу! Я ненавижу то, чем стала моя жизнь, ненавижу то, кем стала я. Я слаба телом и духом, не могу постоять за себя, и некому мне помочь. Невыносимая тоска поглотила во мне все доброе, хорошее и светлое. В моей душе поселилась тьма и зарыла теплые чувства.
Еще несколько раз то же самое повторялось от субботы к субботе: он угрожал ружьем, избивал, крушил вокруг все и вся. А я вызывала милицию, в тщетной надежде, на иной исход. Они же, как обычно, равнодушно отмахивались от меня, не желая вмешиваться в семейные конфликты. Похоже, наша доблестная милиция искренне верила в то, что такой уважаемый человек, как мой отец, не может совершить ничего предосудительного. Я искренне недоумевала, почему правоохранительные органы бездействуют. Неужели почетное положение и всеобщее уважение в городе дают ему право творить беспредел в семье, подвергать физическому насилию и душевному истязанию своих близких?! Где искать помощи? Как освободиться от отцовского гнета? Никто не мог защитить нас от домашнего насилия. Милиция была слепа к происходящему у нас дома и глуха к моим мольбам. А больше помощи ждать было не от кого.
