Нет памятника жертвам девяностых

Лихих.

Не поминают тех погибших

Молодых.

Но есть, кто их любил. Они

В живых

Остались. Храня в сердцах,

Не отпускают

Их.

Наташа распахнула дверь новенькой тонированной «восьмерки» и сразу оказалась в гудящей толпе подростков и родителей. На лицах провожающих читались легкая грусть и предчувствие свободы от родительских обязанностей. На лицах уезжающих – стопроцентная уверенность во вседозволенности, безнаказанности и ни малейшей печали.

– Не ссы, лягуха – болото будет наше! – Наташин старший брат Лёха крутил в руках брелок от машины.

– Ой, да ладно, справлюсь я, – лениво протянула она, осматриваясь.

На ожидающем автобусе, прямо по верху лобового стекла тянулась надпись «Пионер – всем пример». Наташа скептически усмехнулась: никаких пионеров давно и в помине нет, а картинки до сих пор висят!

– Пионэры блин, – сморщила она нос, сделав акцент на «э».

– А ты кого ожидала тут увидеть? – Лешка сжал увесистый кулак. – А если чё, мне скажешь, любого урою!

– Леша, прекрати, – мать стыдливо оглянулась: не слышал ли слов сына кто-нибудь из провожающих в летний лагерь свое чадо.

– Нормально, ма! – Наташа чмокнула мать, потянулась к небритой щеке брата.

Лешка придержал ее:

– Все запомнила?

Она нетерпеливо дернула плечом.

– Головой отвечаешь, – пригрозил Леха и смачно поцеловал сестру в щеку.

– Фу, дурак! – Наташа утерлась ладонью. – Только макияж размазал!

Лешка захохотал.

– Наточка, ты бы там поскромнее себя вела, – встряла мать. – Неудобно же, все свои, папины коллеги.

Наташа повернулась к матери. На языке вертелись язвительные слова, но ругаться напоследок не хотелось, и она лишь повторила:

– Нормально, – подхватила рыжий кожзамовый чемодан, весь покрытый зацепками от кошачьих когтей, и решительно направилась к автобусу.

Автобус уже был полон, но в хвосте обнаружилось свободное место. Наташа двинулась по узкому проходу, как вдруг перед ней вскочил со своего сиденья высокий парень. Он едва не ударился головой о верхний поручень. В смешливой перебранке со своим товарищем, не заметив Наташу, он спиной налетел на неё. Развернулся, примиряюще выставив перед собой ладони. Но Наташа, не дожидаясь извинений, выбросила вперед руки, будто отбивала мяч.

– Отвали! – она оттолкнула, и парень шлепнулся обратно на сиденье.

– Чума, – он растерянно смотрел на неё. – Я ж не спецом!

Наташа стиснула зубы и, не оглядываясь, пошла дальше.

– Чё невежливая такая? – крикнул он ей в спину, обтянутую черной футболкой. Не получив ответа, покачал удивленно головой: – Чума, в натуре.

Усевшись возле окошка, Наташа увидела, что мама все еще стоит возле автомобиля и машет рукой. Расставаться им – не привыкать – и она лишь вскинула ладонь и кивнула. Мать забралась в черную тонированную «восьмерку» и захлопнула дверь. Взревев мотором, машина умчалась прочь.

Водитель уже готовился закрыть двери автобуса, как в них влетела невысокая полноватая девушка. Тряхнув копной темных кудряшек, она оглядела салон и направилась прямиком к единственному свободному месту возле Наташи. Даже не спросив разрешения, одернула короткую «вареную» юбчонку, надетую поверх ядовито—розовых лосин, и плюхнулась рядом. Наташа брезгливо отодвинулась, но девчонка будто и не заметила. Восхищенно оглядела Наташину футболку с надписью «Кино» и понимающе цокнула языком:

– О! Фигушки с таким рисунком достанешь! Кооперативная?

Наташа неопределенно мотнула головой. Девчонка снова восторженно цокнула и ткнула пухлым пальцем в гордый профиль Виктора Цоя:

– Тащишься от «Кино»?

Обсуждать свои привязанности не входило в Наташины планы, но напор незнакомки оказался чересчур велик, и она снисходительно протянула:

– Ага—а. Особенно «Сорок пять».

– А мне «Группа крови» только нравится.

Девчонка вздохнула, будто её это сильно огорчало, и представилась:

– Меня Галя зовут. А тебя?

Наташа покосилась на розовые лосины, и в ответ на ее скептический взгляд Галя беспечно махнула рукой:

– Мне пофиг на чужое мнение!

– Ну, тогда посиди молча, – предложила Наташа и отвернулась.

Автобус гудел, как пчелиный улей, кто—то смеялся, кто—то уже пел под гитару.

– Вот уж точно – пионэры, – презрительно процедила сквозь зубы Наташа и снова оглянулась на соседку.

Та порылась в кармане, вытащила пару ирисок в желто—коричневых фантиках. Примирительно протянула одну Наташе, другую бросила в рот.

– «Золотой ключик» обожаю, – сказала она, довольная, что строгая соседка приняла ее подношение, – «Кис—Кис», впрочем, тоже люблю. А ты?

Наташа милостиво кивнула и заботливо поправила черную тряпичную сумку у себя на коленях.

– А ты такая… – Галя замялась.

– Какая?! – Наташа сдвинула светлые, искусно подкрашенные брови.

– Красивая! – выпалила Галя. – И волосы – отпад!

Она потянулась, чтобы пощупать светлые пряди, но Наташа шлепнула ее по руке.

– Такие белые! Натуральный цвет?! – не унималась Галя, – А прямые, м—м—м, какая прелесть! Легко укладывать? Я с кудрями мучаюсь – жуть! – Она взбила руками темные кудряшки.

– Ну да, понимаю.

– И, вообще, прикид у тебя по фирме́! А сумка вот страшная! Сюда не подходит вовсе! – Галя со смехом шлепнула Наташу по коленкам, где черным комком притаился тайный груз. – Она похожа на бабушкину авоську! Чего у тебя там?

По мнению Наташи, это уже переходило всякие границы.

– Много будешь знать – плохо будешь спать! – огрызнулась она и снова демонстративно отвернулась.

За окном мелькала стена высоченных елей, темно—зеленых, загадочных и мрачных. И под каждой, наверное, гриб—боровик и звенящее облако комаров. Хотя нет, не выросли ещё грибы – лето в самом разгаре. Там белые цветки земляники и нежно—голубые колокольчики.

Наташа неожиданно для себя улыбнулась отражению в оконном стекле. Здорово было бы прогуляться по лесу, тут под Ленинградом. Хорошо бы, да только не в этой компании! Наташа снова нахмурилась и оглядела салон: мальчишки и девчонки болтали, смеялись, на передних сидениях тренькала гитара, и нестройный хор мычал невпопад. Она презрительно сморщила нос – пионеры, фу, и продолжила смотреть в окошко.

Автобус потряхивало на неровностях дороги, кто—то шутил, кто—то смеялся, но Наташе поездка не доставляла ни малейшего удовольствия. Если б не гадкий плюшевый медведь в ее черной сумке, ни за что б она не отправилась в этот дурацкий лагерь!

***

Еще несколько дней назад Наташа была вполне довольна жизнью. Она сидела на маленькой кухне, лакомилась на завтрак блинчиками с клубничным вареньем, которые сама испекла, и лениво щурилась в окно. Июльское солнце щедро светило сквозь тюлевые занавески, оставляя на стене ажурную тень. Школьные экзамены остались позади, вступительные тоже, а впереди еще половина лета!

Рыжий пушистый кот терся о Наташины колени, выпрашивая еду, когда в прихожей раздался скрежет замка. Барсик испуганно забился под стол, а в проеме кухонной двери показался Лешка. Бритоголовый, одетый в черную рубашку с закатанными по локоть рукавами. На его груди красовалась золотая цепь с мизинец толщиной. Подмышкой был зажат коричневый плюшевый медвежонок.

Лешка шагнул к столу, схватил со стола чашку с чаем и жадно отхлебнул. Привалился плечом к косяку и строго выдал:

– Лягуха, у меня к тебе поручение. Передашь вот это, – он выхватил из—под мышки медвежонка, – чуваку по имени Гарик.

Леха перебросил игрушку через стол. Наташа ловко поймала увесистое плотное тельце размером с новорожденного младенца.

Каждому в детстве необходим такой медвежонок – плюшевый, с чуть свалявшейся от долгих объятий шерстью, с матово—черными глазами— бусинами и бархатным мягким носом. Он должен приносить радость и умиротворение, спокойствие и чувство защищенности. Этот источал тревогу и опасность.