Мудрость помнит: нет чудовищ страшнее, чем творения собственного разума. Сила верит: служение богам не доводит до добра. И лишь душа знает наверняка, что, когда первые и вторые сходятся воедино близь предсмертного часа, всякий оказавшийся на краю проживает свой срок заново в мгновение ока.

Уже и не ведаю, какая протяженность пути, что ведет смертных к вратам забвения, нами была пройдена, но тропы Шепчущего прибежища, что чуть было не стало могилой белобородому рыцарю; исчерченные кровью пески арены Крактан; побег, наградивший смельчаков не только парой свежих шрамов, но и новым союзником; и проклятая морская тварь, унесшая в пучину множество жизней вместе с кораблем, сменялись перед глазами в дикой пляске, то расплываясь омутом судорожных грез, то становясь яснее ясного.

Непонятным оставалось лишь одно – могут ли четверо авантюристов, волею судеб оказавшихся на утлой песчаной косе без питья и пищи, вдалеке от обитаемых рубежей разумных народов рассчитывать на добрый исход…

– Н-у-у-у… я… неуклонно сталкиваюсь с крайне неразборчивыми… кхе-кхе… переживаниями… что вызывает, прямо сказать, затруднения при их словесной интерпретации даже у меня.

Сквозь толщу воды, откуда-то издалека доносились глубокомысленные выводы Давинти, заглушаемые мягким плеском прибрежных волн и короткими приступами кашля.

– Это было, несомненно, новое, удивительное… Никак не могу подобрать правильное выражение… Поз-но-ва-тель-но-е… Да, возможно, так будет более точно… Пожалуй, в немалой доле по-настоящему смертопасное и исключительно полезное приключение, которое я никогда… никогда больше не желаю повторять.

Я с силой оттолкнулся и вынырнул на поверхность. На залитой вечерним солнцем полосе берега восседали два промокших до нитки разумных. Опасность миновала, и почувствовавший облегчение эльф пустился болтать без умолку, сбрасывая таким образом с тонкой чувствительной души заклинателя рифм обуревающее им волнение. По левую руку от тила, широко и небрежно развалившись на теплом песке, перемешанном с основательно прогретой за день галькой, сидел рыцарь. Тамиор уже успел стянуть с себя тяжелый доспех и теперь, скривившись в пренебрежительной гримасе, выливал из сапог ручейки соленой хляби.

– Если бы мы располагали достаточным количеством пресной воды, – осклабившись в заботливой улыбке протянул Давинти, – то могли бы использовать твое снаряжение на манер чайника или, положим, горшка, вскипятить ужин.

– Опять ты со своими кашеварными фантазиями, – бросил воин в ответ, захохотал и тут же осекся: – Ох, смотри, Дави! – взволнованно буркнул он. – Вон там! – белобородый вскочил на ноги и принялся тыкать пальцем в сторону моря. – Варанта и Дики. У них получилось!

– Варанта! Мы здесь! Капитан Тычок! – эльф выпрямился следом и бешено замахал руками.

– Не тратьте сил зря! Плывите спокойно! – старательно перекрикивал тила бородач. – До берега, кажется, далеко, но на самом деле глубины не выше макушки, – в его зычном басе звучала искренняя радость. – Еще немного и можно будет идти прямо по дну!

Рыцарь не ошибся. Я перевел дух, сделал несколько сильных гребков, почувствовал под ступнями песчаное дно и зашагал навстречу друзьям, мерно расталкивая водную гладь торсом. Двигаться приходилось с трудом. Набегающие волны мягко ударялись о спину, но в следующую же секунду так и норовили утянуть обратно, в объятья пучины. Вдалеке справа, так же тяжело, однако не менее уверенно, к берегу направлялась голова Дики Тычка. Канри был значительно ниже любого из нас и, судя по всему, еще не достиг нужного рубежа, чтобы утвердиться и перестать грести.

– Ну, что скажешь, круторогий братец, – задорно хмыкнул Тамиор, когда верхняя моя половина высвободилась из кисельного плена стихии, – ничего медузе-переростку на закуску не оставил? Все на месте? Руки, ноги?

– Голова? – поддержал шутку белобородого Давинти.

– Голова не главное, эльф. Пора бы запомнить, – отмахнулся воин.

– Да, – сипло выдохнул я, осматривая туловище и, вовсю улыбаясь соратникам, – все на месте. Пара рваных ссадин да с десяток синяков. Переживем, – я широко распахнул руки и крепко обнял самых близких мне разумных. – Нужно подсобить Дики.

Спохватившись, я крутанулся и заспешил к капитану, что с заметной натугой, на четвереньках уже полз по рыхлому песку. Тычок хрипло дышал. Казалось, силы оставили его, и барсук держится лишь на волевых. Не покидая границ прибоя, он развернулся, сел прямо в воде и молча уставился на горизонт.

– Дики! – крикнул я, подбегая ближе. – Дики, ты как? – я положил ладонь на его плечо.

– Не трогай меня, – яростным шепотом выдавил тот.

– Что? – я растеряно отнял руку.

– Я сказал, отойди от меня, броктар! – в голос, не оборачиваясь, прорычал он.

– Отойти? – я прямо опешил. – Да что с тобой такое?!

– Что со мной?! – капитан резко оглянулся и вперился в меня пустым утомленным взглядом, из глубины которого проступала влажная горечь обреченного существа. – Что со мной? – с ненавистью повторил Тычок. – Со мной было все хорошо, пока я не связался с вами! А теперь все мертвы. Все! – Дики сорвался на отчаянный крик, затем смолк, сделал глубокий прерывистый вздох и, снова уткнувшись перед собой, тихо проговорил: – Я знал этих ребят много лет. Всех до единого. Знал их родичей. Они же были семьей для меня. Не самой лучшей семьей, но моей. Понимаешь? – тон капитана ходил вверх-вниз от нестерпимой тревоги. – А «Пустой Гром» стал мне домом, когда тебя, ящерица, еще и в помине не было… Все погибли. У меня ничего не осталось, – Тычок безвольно уронил голову, помедлил немного и, заглянув мне прямо в лицо, взревел с ненавистью и отчаянием: – Так что не спрашивай меня, броктар – что со мной! Иди прочь!

– Варанта.

Я не сразу смог понять, что кто-то кличет меня со стороны.

– Варанта!

Я ошарашено повернулся. За спиной, совсем рядом, стоял Тамиор и протягивал мне жилистую пятерню.

– Оставь его. Пойдем, – с состраданием проговорил белобородый. – Дай капитану оплакать своих погибших.

Я скомкано кивнул и, решив послушаться совета старого друга, засеменил за рыцарем, еле переставляя совсем обмякшие ноги.

Неторопливые сумерки подступили с запада и, подчинив себе высоты рыжих отвесных скал, липкими тенями принялись стекаться к подножью. Бессменные предвестники ночи жадно впитывали остатки теплых лучей светила, тающего за небесной каймой. А яркие краски молодого вечера постепенно меркли, преображаясь в однородную серую гущу, среди которой с трудом угадывались кривые силуэты узловатых коряг, в достатке разбросанных вдоль всего берега. Невесть откуда взявшиеся обломки высушенных добела деревьев живо походили на очертания причудливых зверей, что словно замерев в предчувствии неудачливого путника, волею судеб оказавшегося на пустынной косе, терпеливо ждут, когда темнота вступит в полную силу, чтобы напасть и растерзать несчастного на крохотные кусочки.

Я украдкой посмотрел на Тычка. Череда утрат все-таки подкосила старого сурового капитана. И да, возможно, лучшей сейчас для него помощи, кроме как «просто не мешать», найти было трудно. Ведь такие, как он, не привыкли плакаться в плечо товарища, даже если оно подставлено с искренним стремлением разделить тяжелую ношу. Однако даже самым стойким из нас, тем, чье сердце тверже всякого камня, иногда необходимо давать волю чувствам – взорваться яростью пробудившегося вулкана, пролиться грозовым дождем… И лучше, чтобы такой шторм обходился без посторонних глаз, речей или сожалений. Каждый, кто хоть раз терял нечто дорогое, незаменимое, понимает это. Понимали и мы, уходя все дальше и пытаясь дать капитану шанс на заслуженное, необходимое одиночество.