Ночь наступила быстро. Мы уже засыпали, когда Буська, прилегший у лиственницы, вскочил и залился хриплым лаем… Мы тоже поднялись и насторожились.

Костер прогорал. За сгрудившимися лиственницами стояла непроглядная темь. Казалось, что она, теснее сдвигаясь вокруг нас, таит в своих недрах что-то тревожное, недоброе.

Плеханов взял ружье и направился за бросившейся в тайгу собакой. Темнота сразу же поглотила их. Мы напряженно ждали, прислушиваясь к треску сучьев.

Вернувшись, Геннадий сказал, что поблизости проходил какой-то зверь. В палатку рядом с собой он положил заряженное ружье.

Ночь была беспокойная. Я просыпался несколько раз, разбуженный лаем. Буську что-то тревожило. Он буквально бесновался за палаткой.

Наутро пораньше отправились в путь. Мы предполагали, что Верхняя Лакура находится от нас не более как в трех километрах, и хотели поскорей добраться до нее.

Тропа кругами металась по тайге. Она шла то на запад, то на северо-запад, все дальше уводя нас от ранее намеченного маршрута. Мы попробовали пойти по компасу и вскоре уперлись в болото. Обходя его, вышли на прежнюю тропу. Она в свою очередь уткнулась в непролазную топь. С трудом пробравшись сквозь цепкую стену кустарника, вышли в сосняк, к пустующему чумовью. Здесь мы бросили тропу и пошли на запад.

Перед нами круто встала высокая сопка. Мы полезли на вершину. Тайга окружила высокими деревьями, сплошь закрыла небо хвойными лапами. Местами на поверхность горы выходили каменные обнажения. Шаг за шагом, от дерева к дереву, цепляясь за камни и кусты, взбирались мы по склону. И вот вверху, между стволов, пробились просветы. Мы огляделись вокруг.

Внизу, за деревьями, курчавились болотные кусты.

Вдруг Галя крикнула:

— Вода!

Оставив рюкзаки под лиственницей, с ветвей которой свешивались коричневые нечесаные бороды, через непролазные заросли мы выбрались к небольшому озеру.

Высокая пышная трава окаймляла его. У самой воды чернела земляная полоска. С противоположной столоны к воде выходили каменные россыпи. Через озеро протекала узкая, около четырех метров шириной, речка. Схваченная в горловине каменной перегородкой, она разбивалась на несколько рукавчиков, клокочущими струями перекатывалась через камни. Около них из шумящей воды подымались на длинных стеблях широкие полукруглые, похожие на лопухи, листья.

По камням мы перебрались на противоположный берег речки и за кустами кислицы обнаружили высохшее русло с навороченными друг на друга глыбами курумника.

Вернулись к речке и долго гадали, куда же все-таки мы вышли.

— Неужели Лакура такая маленькая? Даже просто не верится!

— И почему она течет с запада на восток? Ведь Лакура должна течь на юг.

— Может быть, это излучина?

— А почему тогда ее нет на карте?

Посовещавшись, решили устраиваться здесь лагерем, а потом, обследовав речку, уточнить наше местонахождение.

Стемнело быстро. Сырые потемки заполнили глухо шумевшую тайгу. На крышу палатки дробью брызнуло несколько капель. Под порывами ветра надоедливо скрипели сухие деревья.

Утром по небу ползали лохматые облака. Лишь часам к одиннадцати сквозь них прорвалось ослепительно яркое солнце, небо залилось нежной голубизной. В долине исчезала хмарная дымка.

После завтрака Плеханов и Кувшинников отправились обследовать местность, чтобы узнать точнее, где мы находимся. Я с Галиной остался в лагере обрабатывать материалы первых дней похода.

После обеда снова, перегоняя друг друга, над тайгой побежали тучи. Пошел дождь, мы залезли в палатку.

С противоположной стороны реки донесся протяжный крик. По голосу мы узнали Валерия. Я выглянул из палатки.

— Возвращаетесь?

— Нет, еще вниз по реке пройдемся!

— Определили, что за река?

— Лакура…

— Значит, привязались к месту?

— Пока еще не вполне.

Голоса смолкли. Ребята ушли дальше.

Вернулись они часа через три, насквозь промокшие.

— Ну, теперь можно точно показать, где мы находимся, — сказал Плеханов, доставая карту.

Он ткнул карандашом в еле приметную излучину Лакуры в двух-трех километрах севернее сердцевидного озера, к которому намечалось выйти по маршруту.

— Видно, мы попали на тропу, идущую на озеро Пеюнга. Вот и дали лишний круг.

Решили назавтра налегке отправляться на Лакурский хребет. Долго разглядывали на карте его изображение.

— Совсем небольшой район, — делился своими мыслями Плеханов. — Но тот ли это хребет, о котором эвенки говорили Суслову? Неизвестно… По описаниям Суслова, Сухая речка находится на северо-восточном склоне Лакурского хребта, вблизи верховья какой-то реки Маркитты. Может быть, это Макикта? Но ведь ее верховье расположено далеко отсюда. Причем, она вытекает из болота и там нет никакого хребта. Ну что ж, излазим весь Лакурский хребет, будем искать Сухую речку.

— Как думаешь, найдем ее или нет? — спросил я.

Геннадий пожал плечами.

— Ты забываешь, что мы идем искать жар-птицу. Смешно? Может быть. Однако раз об этом говорят очевидцы, нам нужно отнестись к их разговорам серьезно и тщательным образом проверить все на месте.

Утром 25 июля мы стали собираться в дальнейший путь. Весь груз разделили на две части. Остающиеся продукты и вещи, сложив в клеенчатый узел, втащили на толстую ель и замаскировали ветвями.

Перебравшись на противоположную сторону реки, нашли впадающий в нее ручей, вдоль которого и направились к хребту. До нашей цели оставалось километров десять.

По-прежнему, как и раньше, через каждый километр берем пробы почвы, рюкзак Геннадия становится все тяжелее.

Галя делает в своем блокноте географическое описание местности и заносит туда данные радиометрии. А Валерий упорно шарит вокруг индуктометром. На всем пути он не расстается с аппаратом, упорно и тщательно обследуя встречающиеся камни, ямы, даже муравейники. Увлекшись, он часто забредает куда-нибудь в сторону, и тогда приходится громко окликать его, так как непрерывный писк в наушниках не позволяет ему ничего слышать вокруг.

Поднявшись на сопку, сквозь просветы в деревьях увидели волнообразные контуры высокого хребта.

— Это Лакурский хребет! — протянув руку вперед, взволнованно сказал Плеханов.

Мы всматривались в очертания хребта. Казалось, он был близок. Но путь к нему преграждало болото. Посредине травянистого ковра темнела расщелина топи.

Стоя на моховой террасе, мы смотрели на низменное пространство, отделяющее нас от противоположного берега, где росли высокие деревья.

Вырубив палку, Плеханов пошел прокладывать путь. Двигался он медленно, прыгал с кочки на кочку, придерживаясь редких кустов и березок, поднимающихся кое-где среди высокой травы. Вот он остановился, потоптался на месте и позвал меня. Захватив топор, я стал пробираться к нему. Между кочек хлюпала вода, топкая жижа засасывала ноги.

Геннадий стоял на краю зеленой лужайки, не решаясь ступить дальше. Я подошел к нему. Под нашей тяжестью трепетно зыбилась затканная травянистым ковром почва, готовая вот-вот прорваться. Геннадий воткнул в траву палку, которая скрылась почти вся; он с трудом вытащил ее обратно.

— Видишь?

— Трясина…

— Будем гатить?

— Больше ничего не остается делать.

Мы принялись рубить березки и бросать их в топь. Через час гать была готова. Взяв рюкзаки, стали перебираться через трясину, под ногами прогибались тонкие березки, в воде колыхалась зеленая трава.

Лишь к вечеру мы достигли вершины хребта. Вокруг нас неподвижно стояли березки и елки, опутанные снизу низкорослыми кустами голубики. В центре поляны находился, словно выложенный кем-то нарочно, кружок из камней. Темные, с белой окраской лишайников, своей холодностью они напоминали змеиные черепа. Усевшись на них, отмахиваясь от комаров и мошки, Геннадий вспоминал прошлое.