Столь философский образ мыслей после неудачи обезоружил критику, уменьшил число его пассивных врагов и увеличил круг его почитателей. Положение Фридриха после одного этого дня стало ужасно; все его светлые надежды на будущее рухнули и гибель его казалась неизбежной. Мало того, несчастье всячески старалось преследовать его, потому что через несколько дней после битвы он получил печальное известие о смерти своей нежно любимой матери, которая томилась от печали уже с самого начала войны, опасаясь ее последствий, – поражение пруссаков нанесло ей смертельный удар.
Коллинская битва решила судьбу Праги и заключенной в ней армии, которой победа эта точно отвалила камень от гроба, так что она могла вновь воскреснуть. Осада была тотчас же снята уже рано утром, 20 июня, на второй день после битвы; длилась она 44 дня. За это время было выпущено на город 8535 бомб, 75 039 гаубичных снарядов и 93 025 ядер, которыми, не считая заключенной армии, было убито или погребено под развалинами домов 8000 жителей и ранено 9000. Но отступление пруссаков из-под Праги совершено было в большом порядке и не тайно. Они оставили траншеи и укрепленные посты с барабанным боем, хотя не без урона. Часть раненых и несколько орудий пришлось оставить неприятелям, которые поспешили выйти из своего заточения и напали на отступавших пруссаков. Но благоразумные распоряжения Фридриха сильно облегчили их критическое положение. Король очень мудро разделил армию на несколько отдельных корпусов и тем ввел в обман врагов. Пруссакам удалось таким образом выйти из гористой Богемии. К тому же, благодаря обычному нерадению австрийских вождей, деятельные и бдительные пруссаки могли воспользоваться многими случайностями и ошибками своих противников, так что приобрели вновь совершенно неожиданно большую часть своих покинутых орудий, которые находились в лежащей близ Праги деревне Тухомьериц. Волостной судья заявил об этом тотчас же после снятия осады, но только через три дня австрийцы собрались овладеть этой добычей и – уже было поздно. Крестьяне встретили высланный с этой целью отряд горькими жалобами, так как арьерард пруссаков не только успел захватить все орудия обратно, но угнал еще весь скот из деревни и окрестностей ее.
Внимание Фридриха обращено было теперь на его собственные области, о безопасности которых следовало подумать. Коллинская битва послужила как бы сигналом для французов, русских, шведов и имперских войск к яростному нападению на Пруссию; имперский государственный совет объявил теперь формально короля врагом Империи. Русские проникли в числе 100 000 человек в королевство Пруссию[49] , которую старался защищать фельдмаршал Левальд с 30-тысячным войском. Главная армия французов овладела почти всей Вестфалией. Другая французская армия соединилась с имперскими войсками, чтобы проникнуть в Саксонию, а шведы переплыли через Балтийское море, чтобы напасть на Померанию.
Прусские подданные при всем ужасе своего положения не сомневались в удаче своего короля, принимали участие в славе его великих подвигов и в грозящей ему гибели; потому они решили энергично его поддерживать. До сих пор Фридрих правил ими кротко, установил для них много мудрых законов и оказал им много необыкновенных царских благодеяний; в Пруссии тогда еще не думали о французской финансовой системе. Они хотели показать перед миром любовь к своему королю и свой патриотизм. Зем ские чины в Померании собрались по собственной инициативе и решили выставить и содержать на свой счет 5000 человек сельской милиции. Примеру этому последовали чины маркграфства Бранденбургского, которые дали также 5000 человек, а Магдебург и Гальберштадт – 2000; все это были солдаты, не принадлежавшие к военным участкам. Указанные области навербовали также известное число гусар, именовавшихся провинциальными гусарами, которые прослужили во время всей войны и весьма отличались под начальством генералов Вернера и Беллинга. Но перед этими различно сформированными войсками выросло большое препятствие: им всем недоставало офицеров, которые, впрочем, скоро нашлись. Сюда поспешили дворяне, поседевшие в битвах и жившие теперь на покое в своих владениях; они заняли в этих войсках низшие и высшие должности. В Штеттине организован был маленький флот, состоявший из двух фрегатов, имевших на вооружении по 20 орудий, трех галер, вооруженных 10 пушками каждая, и еще девяти шестиорудийных судов.
Патриотизм проявился во всей монархии. Чтобы спасти королевские конные заводы в Пруссии, их лошади были розданы крестьянам. Вестфальские области, Минден и Равенсберг, находившиеся во власти неприятеля[50] , не могли деятельно помочь королю, но они в достаточной мере обнаружили свой образ мыслей, скрывая от врагов королев ские доходы и отсылая их монарху. Так же поступали и в остальных провинциях, занятых врагами, далее жители прусской Вестфалии не захотели терпеть в своей среде ни одного соотечественника, дезертировавшего из армии короля; позорно и с насмешками выгнали их из страны, так что они вынуждены были вступить вновь в свои полки. После Коллинской битвы прусская кавалерия нуждалась в лошадях. Тогда президент Блюменталь, впоследствии государственный министр, уговорил жителей Магдебурга и Гальберштадта отдать королю своих лошадей. Дворянство, каноники, горожане, крестьяне – все наперебой старались принести эту жертву монарху; отказавшись на время от удобств езды в экипажах и каретах, они собрали 4000 лошадей и отослали их для нужд кавалерии.
Так как фельдмаршал Броун умер, то австрийские войска состояли теперь под начальством принца Карла и Дауна. После выступления Фридриха из Богемии полководцы эти собрали новые силы и, желая воспользоваться отсутствием короля, проникли в Лузацию, которую защищал с сильным корпусом старший брат его, принц Прусский[51] . Но во время походов и при занятии позиций пруссаки совершили несколько больших ошибок, вследствие чего лишились прохода при Габеле. Генерал Путткаммер защищался четырьмя батальонами против 20 000 австрийцев упорнейшим образом целых три дня, но должен был уступить превосходству сил, так как не получал подкрепления. После этой неудачи пруссаки ушли из Богемии и направились в Лузацию, лишившись обоза и понтонов, которые разбились в ущельях и между крутыми скалистыми утесами. При Баутцене соединился наконец с этим отрядом сам король, весьма недовольный случившимся. Он очень плохо принял генералов, командовавших под начальством его брата, и сказал даже, что они по справедливости заслуживали бы быть обезглавленными, кроме одного Винтерфельда; к принцу же, который погрешил главным образом нерешительностью, он обратился так сурово, что тот сейчас же удалился из армии и отправился в Берлин, где и умер через год[52] .
