Она будто бы была голодна, но этот голод имел совершенно другую природу. Он не пронзал острыми режущими болями, а растекался по всему телу, свербя в каждой клеточке о неистовом желании насытиться, а точнее насладиться сначала охотой, а затем и угощением. Взбудораженное тело слегка трясло и покалывало, как порой бывало во время перевоплощения, и Рениса больше не могла устоять на месте. Она рванула прочь из Храма, и безумные цветы устремились за ней. Они вспыхивали под её ногами, мгновенно расцветая и разливаясь благоуханием. Ренису неосознанно тянуло к источнику тепла. Пламя костра так и манило, но ещё больше её влекло к тому, кто сидел рядом.

— Сэйлини? — В голосе Данье зазвенела тревога.

Рениса замерла возле костра, будто пойманная на шалости кошка. Её глаза беспокойно забегали по сторонам, а в липком от тумана сознании забилось беспокойство. Что она делает? Почему грудь вздымается так, будто утопающую Ренису только вытащили из ледяной проруби? И отчего так напряглись каждая мышца, каждый нерв её тела?

Шаг, и под ногой вновь блеснул новорожденный цветок. Воздух наполнился его приторным благоуханием. Перед глазами Ренисы всё начало расплываться, и единственное, что она различала в этом мареве, был он — Филипп Данье, вскочивший с места и спешащий к ней. По телу пробежала невольная судорога, а сердца в томящейся от непонятного ожидания груди забились вразнобой.

— Вы… — Он внезапно остановился, а голос его предательски сорвался, так и не договорив волнующий вопрос. Рениса, скорее почувствовала, чем увидела, как горячая волна растеклась по его телу, заставив сжать кулаки. Данье будто бы пытался бороться с чем-то происходящим с ним внутри. Он упрямо отводил взгляд и до слышимого скрежета сжимал зубы. Это его сражение отчего-то вызывало у Ренисы глухую оторопь. Данье словно издевался над ней, нарочно доводя все чувства до предела. Впрочем, к себе он был ничуть не милосерднее. Хрустнули его костяшки пальцев, и этот звук прорвал натянутую, как тетива лука, ночную тишину. Встревоженный взгляд Данье метнулся к Ренисе, она же встретила его скрытым торжеством. Вот только, погрузившись в лазурную синеву, её затянуло, словно в омут, на дне которого уже плескалось нечто чувственное и неудержимое. Но едва ли ей стоило винить его за это. Её глаза, чьё отражение можно было заметить в его зрачках, полыхали огнём ничем неприкрытого бесстыдного желания.

Рениса так и не поняла, кто из них не устоял и шагнул первым, скорее всего, это был совместный порыв, но оказавшись в крепких объятьях Данье, ей всё прочее стало совершенно неважно. Собранные эскизы, выпущенные из рук, вновь разлетелись по всей площадке. Но и до них Ренисе не было никакого дела. Куда больший интерес вызывало то, что сейчас оказалось рядом. Её пальцы могли чувствовать рельеф мышц мужской груди, а кожа ощущать чужое прерывистое дыхание. Руки Филиппа мягко скользнули по её спине и опустились на талию, вызывая волнующий трепет и мурашки.

Закручивающееся вихрями внутри чувство побудило к ответному шагу. Она всем телом прильнула к Данье, её руки обвили его шею, а губы мягко дотронулись краешка подбородка. Дотянуться выше ей не хватило ни смелости, ни роста. Однако этот робкий поцелуй заставил Данье склониться и перехватить инициативу. Его губы прочертили замысловатый узор из лёгких нежных прикосновений по её шее. Чувственный стон вырвался из груди Ренисы, и поцелуи стали жарче и настойчивее. Данье будто бы нарочно дразнил её, спускаясь всё ниже, и это лишь сильнее распаляло разгорающееся внутри пламя. Отдаваясь на волю этому порыву, Рениса сомкнула губы на мочке уха Филиппа. Нежный укус вызвал хриплое недовольное восклицание и негодующий взгляд. Рениса же коварно улыбнулась, демонстрируя ряд маленьких, но острых зубов. Она совсем не прочь была оставить их отпечаток на теле Данье и даже привстала на цыпочки, желая дотянуться до его нижней губы, однако Филипп пресёк эту неловкую попытку. Прижав Ренису крепче к себе, он запечатал её полуоткрытый рот пьянящим поцелуем. Сердца вместе дрогнули, а затем наперебой застучали в груди. Сгорая от охватившего всё тело безумства, Рениса страстно ответила на поцелуй. Филипп охотно поддержал его и не стал на этом останавливаться. Всё больше углубляя поцелуй, он стащил с неё тёплый плащ, а затем его руки мягко заскользили по её спине в поисках застёжек платья. И вот уже пальцы завозились с крючками. Она и не думала удерживать Филиппа. В его страстных объятьях было так жарко, что ночному холоду не удавалось до неё добраться. Ощущая, как медленно, но верно сползает с плеч расстёгнутое платье, Рениса торопливо зашарила по груди Филиппа, сначала сдергивая фибулу плаща, а затем стягивая шнуровку сорочки. Данье явно опережал. Платье уже съехало ниже талии, а она всё никак не могла сладить с его рубашкой. И, похоже, его это только забавляло. Он не спешил ей помогать, напротив, всё больше отвлекал пылкими поцелуями. Понадобилось всего пару нетерпеливых движений с его стороны, и платье рухнуло на землю, оставляя Ренису в одной полупрозрачной нижней сорочке. Сквозь тонкую ткань ещё острее и ярче ощущался жар прикосновений, а тело наполнялось мучительной истомой. Наконец, рубашка поддалась, и Рениса с тихим рычанием отбросила её в сторону. Теперь ей больше ничего не мешало беззастенчиво касаться его мускулистой груди и подтянутого живота. Она усыпала торс поцелуями, прежде чем Филипп увлёк её на землю. Завалившись на груду одежды, Рениса на миг оказалась придавлена крепким мужским телом. Данье нависал над ней, и в свете затухающего костра его одержимое страстью лицо казалось особенно прекрасным. Краем плавающего в мареве сознания Рениса пообещала себе непременно сохранить этот образ в памяти, впечатать его так же глубоко, как врезалось острое перо в мягкую бумагу.

Обоюдные ласки становились всё откровеннее. Рениса теснее прижималась к Данье, упиваясь сладостью его губ. Её сорочка сбилась, обнажая ноги и прячущиеся за тонкой тканью белья округлые бёдра. Но и этого оказалось мало. Филипп задрал подол выше, оголяя впалый живот. Его рука скользнула к груди, но успела лишь коснуться, прежде чем грянул гром и неистовый ливень обрушился на них с невероятной мощью. Внезапную страсть смыло разом. Данье резко отпрянул от Ренисы, на его лице застыло странное выражение, смесь стыда и ужаса. Её чувства оказались намного сложнее. Внутри всё ещё горело тягучее неутолённое желание, которое вызывало одновременно смущение и досаду. Хоровод разрозненных мыслей закружился в голове, добавляя сумятицы. То Ренису бросало в жар и щёки заливались краской от осознания недавнего бесстыдства, то возникало глухое раздражение, что их так бесцеремонно прервали, то нежданно-негаданно просыпалась совесть, напоминая о принцессе и их миссии. Пока она пыталась во всём разобраться, внезапный дождь продолжал литься с небес. От его холодных капель леденела недавно разгорячённая кожа.

В свете полыхнувшей молнии Рениса увидела приближающийся силуэт Маркуса.

— Очнулись?

Филипп засуетился, пытаясь вытащить плащ из-под их мокрых тел, но лекарь демонов оказался быстрее. Он стащил с себя верхнее одеяние и кинул его Ренисе. Она с недоумением поймала его.

— Прикройтесь! — упавшим голосом, попросил Данье и виновато отвёл взгляд.

Рениса запоздало осознала, что сидит в прилипшей к телу нижней сорочке, и сквозь мокрую ткань видно даже то, до чего не добрался в порыве страсти Филипп. Оглушительный стыд горячей отрезвляющей волной пробежал по замерзающему телу. Рениса поспешно завернулась в плащ Маркуса. Дождь стихал, а на смену ему уже торопился холодный, порывистый ветер. Его леденящее дыхание вмиг остудило голову, восстановив рассудок.

— Итак, проклятие пурпурной свечи добралось и до вас, — сухо констатировал Маркус, хмуро оглядывая маленькую площадку, будто ища на ней улики.

— Пурпурной свечи? — недоумённо переспросил Филипп, напяливая на себя грязную мокрую рубашку. Похоже, щеголять с голым торсом ему претило.

— Ты не видел пурпурные цветы перед тем, как разум покинул тебя? — В голосе Маркуса слышалось сочувствие.