- Итак, пишем: лазутчики злого и коварного Джона Паверлесса, засланные с целью… - он пожевал кончик пера. – Ага! С целью подорвания авторитета господина путем выпивания лучших вин в его погребе. Ну как? – широкая физиономия цвела и пахла.

- Бред! Кто поверит такому обвинению?

- Мой господин, конечно! Кто ж еще? Для него ничего главнее его доспехов и винных запасов нет. Если хочешь ужасных лазутчиков, пиши о вине и доспехах, не ошибешься.

Палач бы и дальше продолжал, но речь толстяка прервал страшный грохот, за которым последовал крик боли.

Выбирая инструмент, отпрыск умудрился опрокинуть на себя всю жаровню. Мальчишке пришлось бы не сладко, не отскочи он вовремя. Но отскочил-то несчастный как раз на торчащий из стены острый шип, который не замедлил впиться чуть пониже спины благородного отрока.

Малец забегал по комнате, оглашая ее душераздирающими криками.

- Моя смена, - на глазах толстяка выступили скупые мужские слезы отцовской гордости.

Охранник, дежуривший под дверью камеры пыток, слыша крики боли, тяжело вздохнул.

- Истязают-то как, сердешных, - и он вновь приложился к успевшей изрядно опустеть за время дежурства бутылке… из личных погребов его милости сэра Артура фон Куллрасса.

Барон сэр Артур фон Куллрасс, мерил шагами свои покои. Любые движения его милости сопровождались страшным скрипом.

Проходя мимо огромного, в человеческий рост, зеркала, сэр Артур задержался, чтобы полюбоваться на собственное отражение.

«Хорош. Всем хорош!»

Правда плащ на прошлой пирушке слегка подпортился, когда ходил в отхожее место… Но кто ж виноват, что под рукой не оказалось ничего подходящего… Не латами же подтираться, в самом деле! Все равно, пятно получилось совсем маленькое и главное, уже почти не воняет…

Сэр Артур поправил латы и залязгал дальше. Доспехи были предметом насмешек всех соседей благородного рыцаря. Некоторые поговаривали, что он их не снимает даже во время утех с многочисленной прислугой женского пола.

Сэр Артур очень обижался на подобные инсинуации.

«Как это не снимаю… Как же можно в латах и со служанкой… ниже пояса снимаю всегда! И еще, когда в туалет хожу, и…» - больше случаев, когда он снимал латы, сэр Артур припомнить не мог. «В бане…» - просилось на язык, но вся проблема в том, что благородный рыцарь забыл, когда последний раз мылся, и уж конечно, не помнил, было это в латах или нет.

«Зато, какой вид!» - обычное подбадривание на этот раз не возымело положительно эффекта.

Именно эти проклятые латы и послужили причиной последней ссоры с графом Джоном Паверлессом. Не то, чтобы барон особенно печалился, но как-никак, а граф был веселым собутыльником и отменным обжорой.

«Пойти войной на него, а потом помириться…» - но воевать, вопреки обыкновению, не хотелось.

«Значит, не пойду», - со вздохом решил сэр Артур. «Тогда гулянку закатить… или устроить… Олимпияду! И пригласить строптивого графа!» - барон забегал по комнате. «Пусть полюбуется на моих молодцов!» Соревнования, или как их называл сэр Артур: «Олимпияды», проводились в его владениях раз в месяц, а то и чаще.

«Много соревнований не нужно, - решал барон. - Одного – с головой! А то для заплыва с акулами строй бассейн, после гонок на колесницах, в живых почти никого, для борьбы на решетке разводи костер, да еще жди, когда дрова прогорят… Выбивалочки! – барон посмаковал эту мысль. – Старые добрые выбивалочки!»

Сынок палача, задрав куцый зад, примостился на верстаке для растягивания людей и тихонько постанывал.

- Закончим наши дела, - отец вернулся за стол. – Главное, если будут спрашивать, не забудьте - вы лазутчики.

- Мы не хотим быть лазутчиками, лучше браконьерами.

- Это чем же лучше? – искренне удивился палач. – Не все ли вам равно. Смертная казнь, что так, что эдак, а мне - доброе дело сделаете. Самое время о душе подумать.

- Да, но казнь казни рознь. Браконьеров, например, вешают?

- Ну, да, - неохотно согласился толстяк.

- А лазутчиков?

- Ну, - толстяк отвел глаза. – Вообще-то для них несколько казней… - он заговорщицки подмигнул. - Вы мне нравитесь, специально для вас - сажание на кол. Рекомендую. Все зависит, насколько хорошо смазать его жиром и в какое место направить. Если сговоримся, по знакомству устрою довольно быструю и практически безболезненную смерть. Пара часов, не больше. И то, некоторые сразу теряют сознание и вообще ничего не чувствуют. Ну что, по рукам?

Рип с Эйсаем переглянулись.

- Ладно, мы согласны стать лазутчиками этого вашего Джона Паверлесса, но с одним условием.

- Началось! – недовольно протянул палач. – Нет, чтобы как цивилизованные люди, договориться, так они еще и условия ставят. Я к ним, можно сказать, со всей душой, а вот нате, за свою же доброту и страдаешь.

- Мы согласны на лазутчиков, но нас должны казнить не раньше, чем через три дня.

- Не знаю, - палач открыл огромный гроссбух, что лежал на столе, провел пальцем по строчкам, словно что-то вычитывал. – Тюрьмы переполнены, да и какая вам разница, день туда, день сюда, излишнее ожидание усугубляет муки. Лучше сразу, сегодня же…

- Нет! – отрезал Рип. – Считайте последней просьбой. В конце концов, что вы теряете, всего каких-нибудь три дня, и два лазутчика полностью в вашем распоряжении.

Палач задумался, отчего по низкому лбу пошли морщины.

- Сердце у меня доброе, вы и пользуетесь, - он с силой захлопнул книгу. - Будь по-вашему, три дня! Но тогда запишу и как насильников, а то план по насильникам тоже…

- Пиши, - милостиво разрешил Рип, - но чтобы три дня, не раньше.

- Заметано, - приложил руку к сердцу палач. – За кого вы меня держите.

За время их отсутствия в камере никаких существенных изменений не произошло.

Запах. Потемки. Все так и осталось на своих местах. В одном конце тихо постанывал низвергнутый Мясник, в другом, ожидая законной расплаты, сверкал перепуганными глазами его ученость Филипп Бальмон.

- Вы живы! – в голосе астронома было столько неподдельной радости, словно он увидел самых близких родственников.

- Живы, - буркнул Рип. – Что нового?

- А что здесь может быть нового? Толстяк Джедд опять приставал к маленькому Сою, у Блейка разболелась нога, а на Ронни напал понос. Мясник очнулся и пообещал, когда окончательно придет в себя, разделается с вами.

Эйсай потер руки.

– Люди уже не раз получали за свою болтливость, а все никак не образумятся. Пойду-ка проведаю больного, - фигура нихонца исчезла в темноте.

Непрекращающиеся стоны Мясника вскоре стихли. А затем сменились криками, которые перешли во всхлипывания. Через секунду вернулся довольный Эйсай.

- Мы обсудили возникшие разногласия, и он полностью стал на мою позицию.

- Чего? – не понял старик.

- Еще пару дней можешь его не бояться.

- А-а-а.

Эйсай повернулся к Винклеру.

- Чем займемся?

- Будем ждать.

- Просто ждать и больше ничего? А ты уверен, что Тай-Суй заберет нас?

- Настолько, насколько можно быть уверенным в машине, сконструированной чуждой нам расой больше миллиона лет назад.

- Тогда давай готовить запасной вариант.

- Я постоянно думаю об этом.

- Чего тут думать, - Эйсай приобнял алхимика. – Филипп, как называется эта планета?

- Что? – задрожал ученый.

- Разве можно так сразу, - упрекнул друга Рип.

- А как можно? Давай, отвечай, какая планета?

- Мера, - выдавил из себя перепуганный лекарь.

Следующий вопрос поверг несчастного ученого в шок.

- А год?

- Что год?

- Год, какой сейчас?

- Пятьсот шестьдесят второй.

- По галактическому, или по-вашему?

- Собственный. С тех пор как в 1460 году наши предки колонизировали Меру, мы не зависим от остальной галактики, - куцая борода гордо вздернулась.

- Но звездолеты-то у вас остались?

- Конечно, вот хотя бы у барона есть парочка. Он иногда улетает. А вам зачем?

Эйсай подмигнул Винклеру.