- Вы уверенны, что никогда раньше не занимались астрологией? - выдохнул звездочет. - Гороскоп весьма похож на настоящий…

- Никогда, - отмахнулся Эйсай. - Но думаю, что астрологом работать смог бы. Только терминологию немного подучить.

- Хватит астрологии, - Рип кивнул на других заключенных. - За что сидят остальные?

- Причины различны, - вздохнул ученый. - Вот этот, например, - он указал на черноволосого паренька, препирающегося с лысым толстым субъектом. - Недостаточно низко поклонился, когда барон проезжал мимо на своем ти-рексе. Его сосед, купец Али-Бей, скрыл от сборщиков податей часть прибыли. Вон тот – пьяница, жену бил; старик, что рядом - крестьянин, не нашел денег заплатить налог.

- А Мясник, - напомнил Эйсай, - его за какие заслуги засадили?

- Мясник, он разбойничал на дорогах. Добро отбирал, людей убивал, насиловал.

- Вот как, значит все в кучу. Насильники, убийцы, алкоголики, бедняки, богатые, честные люди… Скажи, когда нас сюда везли, мы видели двух болтающихся на виселице, не знаешь, за что их казнили?

- Конечно знаю, это братья Джексоны. Их поймали два дня назад, а вчера повесили. За браконьерство!

Эйсай шумно закашлялся.

- Браконьеры…

- Барон ужас как не любит, когда кто-то стреляет его дичь. День, два, и они уже болтаются на веревке.

- Ну а суд, следствие?

- Какой суд? - удивился Бальмон. - Их вызывают на допрос, почти всегда с пристрастием, ну а после признания, сразу вешают. Чтоб не мучились.

Дверь камеры с визгом отворилась. Появившийся стражник смачно срыгнул и затуманенными от хмельного глазками обвел заключенных.

- Ты и ты, - палец поочередно указал на Рипа и Эйсая. - На допрос, быстро! Палач ждать не будет…

амера пыток - большая, чистая, светлая комната.

За письменным столом пристроился толстозадый коротышка с пухлыми руками и маленькими узкими глазками. На коротышке: ношеный костюм-тройка, засаленный галстук бабочка в крупный горошек и атласные нарукавники. Позади коротышки нетерпеливо переминался с ноги на ногу прыщавый юнец с желтыми, торчащими во все стороны волосами.

Юнец то и дело шмыгал носом и поправлял сползающий с худых плеч кожаный передник, который был ему явно великоват.

Стены, пол и даже потолок камеры, украшали всевозможные, которые только изобрело многомудрое человечество за века своего существования, орудия пыток.

Рип с Эйсаем замерли на пороге. Винклер сглотнул застрявший в горле комок.

Массивная жаровня с тлеющими углями и железной решеткой, к которой приковывался несчастный; два корыта, в одном из которых плавали кубики льда, а во втором кипела вода. Винклеру невольно пришла на ум неизвестно где прочитанная казнь Никиты Руникова-Курцева русским или крымским царем Иваном четвертым.

Еще в камере пыток были: миниатюрная дыба, крюк для подвешивания за ребро и стол для растягивания. У одной из стен аккуратной стопочкой возвышались колодки и колья испанских сапог, над ними висела коллекция плеток, кнутов и, конечно же, ножей самых невообразимых форм и размеров. Напротив, в отдельно стоящих и, судя по всему, заботливо прибираемых клетках и террариумах суетилась всяческая живность: крысы, змеи, пауки и еще с десяток не известных Винклеру видов.

Все это друзья охватили в мгновение ока и пожалели об оставленном на забаву стражникам оружии.

- Кто? - толстячок оторвал крупную голову от бумаг на столе.

- Браконьеры, - буднично ответил стражник. - Сегодня изловили.

- Не лазутчики? - нахмурил потный лоб толстяк.

- Откуда мне знать, сказано, сегодня изловили. Тебе за это платят, вот ты и дознавайся.

- Ладно, ладно, - махнул пухлой ручкой сидящий, - узнаем, оставляй.

- Так бы и раньше, а то лазутчики, не лазутчики… - стражник затолкал приятелей внутрь, ловко продел сквозь сковывающие их наручники цепь и закрепил конец на железном кольце, вмонтированном в стену. - Так-то оно лучше, - прокомментировал он свои действия. Затем, шаркнув сапогами, покинул комнату.

Некоторое время все молчали. Толстяк за столом что-то записывал, юнец переминался с ноги на ногу, Рип с Эйсаем смотрели по сторонам.

- Значит, лазутчики, - раздался из-за стола голос закончившего писать толстяка.

- Вообще-то браконьеры, - деликатно поправил его Эйсай.

- Браконьеры в этом месяце у нас уже были, - отрезал толстяк. – А вот лазутчиков, как назло, ни одного. Нарочно они что ли нас обходят. Почему? Чего мы им такого сделали, я вас спрашиваю, скоро месяц, а ни одного хотя бы завалящего лазутчика?

Рип осторожно пожал плечами, а Эйсай предположил:

- Может потому, что вы их убиваете?

- Ерунда! – отмахнулся толстяк. – На то шпионы, чтобы казнить. Иначе никак, кто ж на это обижается.

- Можно я! Можно я! – неожиданно запрыгал на месте юнец.

- Погоди, не время еще, - толстяк вперил в пленников маленькие глазки. – Значит так и запишем, двое лазутчиков коварного Джона Паверлесса.

- Но мы не лазутчики.

- Не, ну какие упрямые! – вспыхнул толстяк. Он вскочил из-за стола и подбежал к графику. По промасленной бумаге с системой координат извивалось несколько замысловатых кривых. – Что здесь сказано? – палец с обкусанным ногтем уперся в одну из кривых, - подойдите, гляньте. Каждый месяц должно вылавливать по одному лазутчику, пяти браконьерам, трем заговорщикам, одному насильнику, пяти вольнодумцам… ну и так далее. В этом месяце план по браконьерам есть, и даже больше, теперь они мне без надобности, а вот лазутчики… Знаете, - зашептал он доверительно, - на последней аудиенции у его милости, я сболтнул немного лишнего, с перепою, понятное дело. Голова болит, а тут мне: повышай уровень работы, производительность, а я возьми да и ляпни, что с этого месяца беру на себя обязательства выявлять на два лазутчика больше, а то и на три. Так что, дорогие мои, быть вам шпионами.

- Но мы не шпионы. Мы даже не знаем, кто такой ваш Джон Паверлесс.

- А вам и не обязательно! Может вы такие коварные шпионы, что сами не знаете на кого шпионите.

Рип усомнился в логических выводах хозяина комнаты.

- В этом месяце все шпионы работают на Джона Паверлесса, - продолжал толстяк. – Потому как две недели назад, лорд Паверлесс на банкете… - толстяк задумался, почесал лысину, - день рождения наследника… точно, наследника! Или наследника было позже, а тогда поминки… пьянка, одним словом. Так вот, лорд Паверлесс неуважительно отозвался об умственных способностях господина барона. Тот, понятное дело, намекнул на его мужские достоинства, ибо все знают, что лорд Паверлесс… - толстяк хихикнул. – Словом, теперь они заклятые враги. Может и война будет.

- Можно я! Можно я! – вновь запрыгал прыщавый юнец.

- Сколько раз повторять, не встревай, когда взрослые разговаривают! – прикрикнул на него толстяк. – У меня, можно сказать, преступники чистосердечно раскаиваются, а тут ты со своим «можно». Чего тебе?

- Можно я их на дыбе растяну? – голос подростка был умоляющий.

- Нет! – отрезал толстяк. – Прошлый раз уже дорастягивался, потом вешать некого было. Барон опять остался недоволен.

- Ну пожалуйста, ну хоть одного, ну разочек… - захныкал подмастерье.

- Сказано, нет!

- Ну тогда дай хоть отрубить чего-нибудь. Хотя бы пальчик, ма-аленький.

- Что ты с ним поделаешь, - толстяк всплеснул руками и повернулся, ища понимания, к Рипу с Эйсаем. – Хоть что, но дай отрубить. Мой сын! – закончил он гордо.

Пленники не разделяли чувств отца.

- Пап, ну пожалуйста, - не переставал хныкать малец, то и дело вытирая сопли грязным рукавом.

- Ладно, - наконец сдался толстяк. – Но только один палец, не больше. Чтобы не было как в прошлый раз, - он в притворной строгости сдвинул брови.

- Ага, ага! А можно я их каленым железом?

- Или палец, или железо, - по-родительски сурово наказал папаша.

- Железо, железо! – возопил юнец. – Он кинулся к жаровне, из которой торчали ручки пыточных инструментов.

Отец в очередной раз с любовью окинул взглядом худое чадо и повернулся к пленникам.