–– Но ведь от одной руки в критический момент нет никого смысла. – справедливо заметила Вирхова. – Если нужно… сделать шаг назад, или уклониться, что-нибудь достать или схватить?
–– Совершенно верно. – пожала плечами Моргана. – Именно поэтому Марс способен управлять всем моим телом. Он посылает короткие электрические импульсы в нервную систему, чтобы вызвать сокращения определенных видов, или даже отдельных мышц! Но, уверяю, он лишь помощник. От его ошибок меня защищают миллиарды командных строк кода. Он просто не способен ошибаться. Это исключено!
–– Идеальный солдат. Звучит… крайне ободряюще. – закурила Ульяна, отгибаясь обратно на задний диван.
Машина сбавила ход. И черный «чемодан» уже не вальяжно и грациозно плыл по столичным улицам, поскрипывая подвеской, а тащился. Моргана всматривалась во все, что было на дороге. С заднего кресла вперед подалась и Вирхова, хватаясь за оба кресла руками. Дима же оглянулся по сторонам.
–– Что за черт? – едва слышно спросил он.
По бокам от Волги были грязные и засыпанные всяким мусором улицы с поломанными и обгоревшими столбами, дома с побитой штукатуркой, разбитые витрины и сорванные вывески. Кое-где еще искрили болтающиеся на креплениях оборванные провода. Столица начала погружаться в то же состояние, в котором Дима застал Берлин. Прилавки обнесены и разграблены. Пустые банки больше походили на сгоревшие квартиры с кучей искореженного железного мусора, который раньше был банкоматами. По этим улицам прокатились самые настоящие бои. И стихли они только-только. Из окон ветром выдувало занавески, а пластиковые рамы первых этажей хлопали на ветру. Со многих балконов были содраны стальные решетки, а квартиры были так же превращены в баррикады. Дорогу Волге преградила целая куча тлеющих и жутко вонючих покрышек. Вдалеке, догорая, присел на асфальт пожарный КАМАЗ с разбитой кабиной. На земле были следы гусениц, но не танковых. Скорее всего полицейские баррикады пробивали строительной техникой. Это подтвердил и перевернутый броневик, что был на одной из улочек, перегородив ее. На искореженной технике остались следы от узкого экскаваторного ковша.
Дима обернулся на Ульяну, но даже та не знала, что и сказать. До Красной Площади было еще около полутора километров по прямой, но следы гражданских протестов были видны даже здесь. Приходило понимание, что толпа вскипела, как по команде. А Вирхова ничего не знала и сейчас расхлебывала все то, что не смогла предусмотреть. Лицо ее стало по-военному суровым. Быстрым взглядом она огладывала все, что было вокруг. Пыталась что-то придумать и сказать, но ничего еще не выходило. Женщину распирало от злости, но она не показывала виду. Подвернула ворот черной водолазки, и мотнула головой. Не глядя выбила из пачки новую сигарету, и сунула ее в зубы, но подкурить не успела. Машина свернула на соседнюю улицу, и остановилась.
Волга только чудом не въехала в остов грузовика, который стоял в масляной луже со спущенными колесами. Вокруг него по асфальту распространялся легкий белесый дымок. В воздухе четко ощущался запах гари и сожжённой резины, некоторая горечь от слезоточивого газа. Здесь же появились и первые люди. В основном это были раненные и покалеченные в неравных городских боях гражданские в разнообразных одеждах. Рядом с некоторыми лежали отбитые с боями полицейские каски с забралами, дубинки и помповые дробовики, которые обычно напихивают резиновыми пулями до отказа. Здесь же были и куски разбитых пластиковых щитов, пояса с отбитыми гранатами слезоточивого газа. Раненым и покалеченным тут оказывалась медицинская помощь, а убитые так и оставались лежать на мокром от масла и бензина асфальте. Их пока никто не подбирал. Вдалеке внезапно грянули выстрелы, затем еще и еще. И будто в шторм зашумело море. Впереди была настоящая людская толпа, хвостик которой уже просматривался через остовы машин и перевернутые полицейские «бобики». Дальше было уже не проехать.
–– Настоящая революция… – завернув в относительно тихий уголок, Моргана заглушила двигатель.
–– Революции так не делаются. – ответила Вирхова, все-таки чиркнув спичкой по коробку и подкурив сигарету в зубах. – Вот так, и без многолетней подготовки… Маловероятно. Стоит предположить, что это проделки Громова.
–– Тут что-то не так. – заключил Среда. – Вход в Кремль явно закрыт. Нужно думать, что делать дальше. Мы не можем вернуться с пустыми руками, но и на самотек все это пустить не имеем права.
–– Мы пойдем и проверим. – выдохнула Ульяна дым через ноздри. – Сейчас. Иного выхода все равно нет.
–– Соваться в такую толпу попросту опасно. – повернулся к ней Среда.
–– Твой вариант? – она подняла бровь, снова затягиваясь. Тот не знал, что и ответить, замешкался. Ульяне этого было достаточно. – Я так и думала. Мы просто понаблюдаем и сделаем выводы, как с этим вообще можно работать. Заваривается что-то очень крупное, подумай сам: война, экономическая и торговая блокада с Запада. Тебе вот это вот все с небес что ли, блять, свалилось? – Вирхова показала на улицу впереди. – Тут есть рука, но я пока не знаю чья. Стоит разобраться со всем этим, пока все не запачкались. Желая мира своей дочери, что ты выберешь: бездействие или…
Вирхова протянула тому пистолет, рукояткой вперед:
– …сделать хоть что-нибудь для этого самого мира?
Тот, уже пожалев, взял пистолет. Вынув магазин, проверил наличие патронов, передернул затвор, поставил на предохранитель. Случайный выстрел, во время того, как оружие окажется за ремнем, Среде был совершенно не нужен. На мгновение перед его глазами промелькнул прекрасный лик Авроры. Она была еще совсем юна, чтобы знать все те ужасы, что уже простираются по ее миру. Эта девочка не должна была знать войны, горести потерь, но ощутила на себе даже большее. На ее голову свалилось слишком много того, что не должно было. Хотя Среда сам себе клялся, что будет защищать ее, любой ценой, от всего, что может ей навредить. И теперь, когда мир вокруг стремительно превращался в решето, под гнетом пулеметных очередей в его родной столице, был ли у него шанс отступать? Совершенно не было. Единственное, что еще держало его на земле, заставляло твердо стоять двумя ногами и глубоко дышать – его дочь. Не было ничего более священного, чем обеспечить ей теперь, хотя бы, банальное выживание. Черт его знает, чем вся эта затянувшаяся политическая шутка могла обернуться.
А ведь шутка эта тянется уже слишком долго. Больше двадцати лет. Политики по большей части стали пародиями на самих себя, и, как только пал Железный Занавес, это обострилось. Стало понятно, как никогда прежде. В жажде чудовищной наживы на костях красного прародителя, власть предержащие пилят труп давно погибшего гиганта, как только могут. Полностью забывают о том, что на труп этот зарятся не только потомки покойного. Всему миру СССР стоял костью в горле его экономикой, его промышленностью. На всех уголках постсоветского мира жулики и воры хотят поживиться этим бесхозным добром. Это практически бесплатно – бери и хватай, только вооружи нужных людей, и подбей их свергнуть марионеточные правительства таких же точно толстосумов. Будто бы играешь в солдатиков! Только вот живыми людьми. Неужели все эти блага, которые высасываются более двух десятков лет, неужели вся эта богема, неужели этот распил сфер влияния стоят всех тех жертв, что были принесены в его процессе? Миллионы людей, обездоленные и обескровленные, вскормленные на лжи и недружественных началах к бывшим соседям по стране, озлобленные и негодующие, вот кто сейчас на улице. Они не верили правительству, они были отчаяны до такой степени, что хватались за любую возможность вдохнуть свежий воздух, за любую возможность поверить, что из всего этого – из обшарпанных старых домов, не ремонтируемых дорог, и дураков за кожаными дверьми больших кабинетов – есть выход. Этим людям было не до патриотической блевотины, которая тянулась смрадной жижей из каждого утюга. Им было не до пропаганды того, что «мы хорошие, потому что мы – это мы». Людям со впалыми щеками и чумазыми лицами нужно было знание, что мы действительно хорошие. Но они получали только разочарование. День за днем! Когда буржуи во власти богатеют, эти люди только беднеют, и подыхают от старости на полуразваленных заводах. И грянул май. За ним потянулась и кровавая бессовестная война на Кавказе, в которой стремительным наступлением, встречая лишь редкое сопротивление разрозненных и отчаянно сражающихся танковых и пехотных частей, Афганистан, разожравшийся до исполинских размеров, просто уничтожает нашу «нацию победителей». Мыльный пузырь экономики не выдерживает. Ресурсы просто не способны воспроизводить сами себя. Они тратятся чудовищными темпами. Но еще сильнее тратятся люди. Встают заводы. Сотни беженцев вместо поддержки не получают ничего. Верхушка гниет, задыхается под золотыми монетами. Заплывшими от жира глазами она не способна рассмотреть нарастающую ярость у тех, кто еще помнит, как можно по-другому. Эти люди и есть костяк того, что творится сейчас. Эти люди не боятся высказывать свое мнение, эти люди знают, как можно было бы жить, если бы не грянуло то, что грянуло. Это порочная цепочка событий перемолола все человечество так, как ни одна мясорубка не справится!
