Пока остальные бойцы резво натягивали форму и бежали на утренние водные процедуры, Борис мог не торопиться. Для него сегодня был особенный день, и армейские порядки можно было нарушить. Он заправил кровать и стал неспешно одеваться, удивляясь тому, как непривычно смотрятся на нём обычные чёрные брюки, чёрная футболка и лёгкая курточка на подкладке из жёсткого синтепона. Всё это было подарком от министерства обороны и полагалось каждому солдату, увольняющемуся в запас. Остальная одежда была аккуратно уложена в армейский вещмешок вместе с нехитрым скарбом, который ему удалось нажить за пятнадцать лет службы. Сейчас нужно было получить необходимые документы, сухпаёк на остаток дня и отрапортовать командованию. Борис почувствовал, как что-то приятное зашевелилось у него внутри, и улыбнулся, возможно, в первый раз за несколько месяцев. Ему всё ещё не верилось, что этот день настал – день, который он так ждал, но, в то же самое время, которого так боялся. С того самого момента, как он открыл глаза от утренней побудки, его не покидало чувство, что он уже стал чужим в этих казармах, и ему было очень неловко перед остальными сослуживцами и особенно перед командованием за то, что он бросает их в такой ответственный для государства момент. Словно в ответ на эти мысли дверь барака открылась, впустив порыв прохладного ветра, а вместе с ним – полковника Петренко, который, как всегда, выглядел очень бодрым и немного озабоченным. Борис вскочил с кровати и вытянулся по струнке. Петренко кивнул, взглянул на него исподлобья и небрежно махнул рукой.

– Вольно! – привычно скомандовал он и, крякнув, уселся на прикроватный стул. – Готов, старший сержант?

– Так точно! Старший сержант Арсеньев к увольнению в запас готов!

– Не передумал?

– Виноват, товарищ полковник, но вы же сами приказ подписали, меня не спрашивали.

– Да шучу я. Так не передумал?

– Никак нет!

– Ну добро, – Петренко на секунду задумался и почесал подбородок, – Только это… Я ведь тебя, Арсеньев, уже сколько лет знаю? Пятнадцать, не меньше. Вот таким воробьём ты к нам пришёл, – он сложил ладонь в горсть, демонстрируя размер воробья, которому, по его словам, соответствовал Борис в пятнадцать лет, – Маленький, тощий, ну дрищ дрищом. Помнишь, как я тебя воспитывал?

– Так точно, товарищ полковник! – Борис попытался вспомнить свои первые годы в армии, и почему-то ему стало грустно.

– То-то же. Так вот что я тебе скажу, Арсеньев. Тыл – это тебе не увеселительная прогулка. Там, может, ещё страшнее, чем на фронте. Там и вирусы, и бомбы, и террористы, а у тебя даже оружия не будет. Там другая жизнь, Арсеньев, там и меня-то не будет, чтоб приказы тебе отдавать и учить уму-разуму, понимаешь?

– Так точно, товарищ полковник!

– Ну раз понимаешь, то хорошо. Жить будешь в своей старой квартире. После того как ты попал в Центр патриотического воспитания, в твой бывший дом, как и полагается, новых жильцов вселили. Но сейчас мы их проинформировали, что ты вернулся, чтоб они, значит, тебе комнату освободили. Усёк?

– Так точно. Спасибо, товарищ полковник. Слышал, что сейчас демобилизованным бойцам жильё редко дают, тем более в столице.

– Да, тут я постарался. Старые связи, туда-сюда. В общем, ты теперь завидный жених, Арсеньев. Только с этим самым не спеши, сначала на ноги встань, а бабу найти всегда успеешь.

– Я учиться хотел. Графический дизайн, создание голограмм, программирование.

– Рисовать любишь?

– Всегда любил. В Центре патриотического воспитания у нас, конечно, рисования не было. И ни ручек, ни карандашей, ни бумаги, ничего такого с тех пор, как чтение и письмо отменили. Вот я пальцем водил по земле, или по снегу, или просто в воздухе и как будто рисовал, что мне в голову взбредёт. Но меня за это ругали. Говорили, вот террористы на нас нападут, а ты что? Рисунок им свой покажешь? А сейчас много курсов разных есть, можно пару сертификатов получить и начать работать. Хоть обои на окна, хоть голограммы, даже целые трансляции можно на заказ делать, да что угодно, с голоду не помру.

– Рисовать… – Петренко задумался, – Рисовать – это хорошо, это правильно. Кажется, что это так, игрушки: увидит человек голограмму или трансляцию, да и забудет о ней через пять минут. Но дело-то не в этом. Что ты нарисуешь, что вложишь в своё творение, то и останется у людей в душе, в памяти. Рисуй, Арсеньев, чего уж теперь. Родные-то есть в столице?

– Никак нет. Я сирота. С шести лет воспитывался в ЦПВ.

– Ну мать-отца-то хоть помнишь?

– Никак нет. Я же тогда мелкий совсем был. Родителей и сестру убили террористы. А меня спасли. Больше ничего не помню.

– Уверен?

– Так точно!

– Ну и ладно. Значит, рисовать… Ну езжай, рисуй. Придётся мне тебя отпустить, – Петренко встал со стула и поправил фуражку, – Равняйсь! Смирно! Слушай мою команду! Старший Сержант Арсеньев согласно постановлению 94-11Ч от 21 апреля 2060 года в запас отправлен!

– Есть, товарищ полковник!

– Вольно!

Полковник опять опустился на стул, а Борис, решив, что уже можно, тоже сел на кровать.

– Так, ну с этим мы разобрались, – Петренко, кажется, тоже немного расслабился, – Теперь можно и подарок тебе подарить.

Борис занервничал. Сколько он себя помнил, ему никогда ничего не дарили, даже на день рождения, дату которого он до сих пор не забыл только потому, что её приходилось часто указывать в официальных рапортах. Заметив его смущение, полковник усмехнулся.

– Нет, ну это не совсем подарок, конечно, – успокоил он Бориса, – Это вроде как моя обязанность. Но всё равно…

Он полез за пазуху и вытащил оттуда небольшую чёрную коробочку, которая легко умещалась на его ладони.

– Видел когда-нибудь такое? – спросил он.

– Это гражданский транслятор? – догадался Борис.

– Он самый. Теперь будет твой. Каждому гражданину Республики Грисея, когда ему исполняется пятнадцать, вместе с внутренним номером выдаётся личный транслятор. Тебе-то он был без надобности, ты же сразу в армию пошёл. Но в тылу без транслятора нельзя. Запрещено, то есть. Держи. И поаккуратнее с ним. Если, не дай Бог, сломаешь или потеряешь – придётся отчитываться в министерство социальных коммуникаций, платить штраф и ждать замены несколько недель. Я понятно выражаюсь?

– Понятно, товарищ полковник. Буду поаккуратнее.

– Молодец. Транслятор должен быть всегда заряжен и подключен к Суверенной информационной сети, иначе – тоже штраф. Вообще, можно иметь один активный транслятор на всю семью, если её члены проживают совместно, но ты пока что один, так что у тебя выбора нет. Выходишь из дома – транслятор берёшь с собой, патруль может остановить для проверки и, если не обнаружит – штраф. Или самоизоляция, тут уж как повезёт. Тут специальный ремешок сбоку вытягивается и вокруг запястья защёлкивается для удобства. Как ремешок застегнёшь, он перейдёт в мобильный режим, а дома опять вернётся в стационарный.

– Ясно.

– Ясно ему… Думаешь, всё так просто? Его ещё надо зарегистрировать на тебя. Сюда нажимай.

Борис нажал на боковую кнопку транслятора, и тот моментально замигал единственным светодиодом и механическим голосом объявил: «Устройство готово к регистрации. Пожалуйста, предоставьте биометрические данные».

– Ему нужно просканировать твои отпечатки пальцев, – пояснил полковник, – Приложи каждый палец к датчику, вот сюда.

Борис приложил. После каждого пальца транслятор мигал красным огоньком и подтверждал загрузку отпечатка всё тем же механическим голосом.

– Теперь радужная оболочка, – продолжил Петренко, когда все отпечатки были сохранены в памяти устройства, – Да чего ты глаза-то так выкатил? Закати обратно и просто смотри прямо, он сам всё сделает.

–Радужная оболочка глаза зарегистрирована, – сообщил транслятор, – Введите имя и внутренний номер.

– Борис Арсеньев, внутренний номер 152-АН1021, – отрапортовал Борис.

–Устройство зарегистрировано на имя… Борис… Арсеньев… внутренний номер… 152-АН1021, – подтвердил транслятор, – Устройство будет готово к использованию после получения подтверждения от министерства социальных коммуникаций и министерства передвижения. Подтверждение может занять до двадцати четырёх часов. Желаем вам хорошего дня.