Думал, что Прохор мне сейчас вручит какой-нибудь конверт, но нет. Это оказался всего лишь затейливо сложенный лист плотной бумаги, даже не запечатанный сургучом. Хотя чему тут удивляться? Видимо все письма для заключенных должны сначала пройти через местного цензора. Но бумага, на котором написано письмо, была явно не дешевой и так благоухала женскими духами, словно на нее целый флакон вылили.

Я с интересом развернул письмо и… разочарованно вздохнул. Снова французский язык! И единственное, что я смог понять из письма — фразу, с которой оно начиналось: «Mon cher Paul!». Да, еще несколько раз встретилось по тексту «mon amour». Но на этом все. Почерк в письме был неразборчивый, можно даже сказать небрежный. А мои познания в этом языке слишком скудные. Придется просить помощи у Южинского.

— Сегодня ответа не будет — огорошил я Прохора — мне нужно подумать.

— Как скажете, ваше благородие. Тогда обед вам сейчас принесу.

В небольшой плетеной корзине, оставленной солдатом на стуле, я нашел булку белого хлеба, большой кусок одуряюще пахнущей буженины, завернутой в пергамент, гусиный паштет в глиняной плошке и…бутылку вина. Бутылка из темного зеленоватого стекла больше была похожа на кубышку с удлиненным узким горлом, залитым сургучом. А, судя по этикетке, в ней испанская мадера. Какая-то добрая душа точно знала, чем порадовать офицеров перед очередной казнью…

— Откуда такое богатство⁈ — изумился Южинский, увидев вечером разложенное на столе содержимое корзины.

— Понятия не имею! — рассмеялся я — благодетельница приложила к своей передаче письмо, но оно на французском. А я, как ты понимаешь, прочесть его теперь не могу. Переведешь?

Петр взял протянутое мною письмо и, поднеся его к лампе, углубился в чтение

— Это от твоей Мими! — насмешливо фыркнул он — Она счастлива, что ты жив, и умоляет тебя написать императору прошение о помиловании.

— А кто она, эта Мими?

— Твоя последняя пассия. Странно, что она о тебе вдруг вспомнила… последний месяц от неё не было ни строчки.

— Нас связывало что-то серьезное? — поинтересовался я

— С актрисой⁈ Серьезное⁈ — снова фыркнул Южинский — Не смеши меня, Поль! Думаю, она нашла себе нового покровителя уже через неделю после твоего ареста. Мими — прелестное, но совершенно ветреное создание. Она будет верна тебе лишь до тех пор, пока ты щедро оплачиваешь ее уютную квартирку на Мойке.

— Тогда предлагаю выпить за ее доброту, и забудем о ней.

Пока Петя разливал вино по кружкам, я отломил кусок булки и щедро намазал его паштетом. Пах он божественно! Да, и вино тоже оказалось весьма неплохим. Какое-то время мы молча наслаждались едой, запивая ее мадерой. После безвкусной каши нормальная еда казалась чудом. Но время шло, и я не выдержал

— Мы с тобой вчера прервались на самом интересном. А расскажи мне теперь о даре и начни по порядку. Что это такое, откуда он берется, как и зачем его гасят инквизиторы.

Прожевав и глотнув еще мадеры, Петр с жаром, но очень сумбурно принялся рассказывать про дар. Только, кажется, он и сам не до конца представлял историю его возникновения. Так что мне пришлось осторожными вопросами направлять Южинского в правильную сторону. В хронологии событий он оказался тоже не силен, гордо заявив, что для офицера эти знания совершенно бесполезны. Так что многое мне пришлось додумывать и сопоставлять самому. Постепенно картина начала складываться…

До самого конца 16 века здешняя история видимо в основном соответствовала моей. Древний Рим, Греция, христианство, появления славянских племен, приход Рюрика на Русь… Но вот Смутное время уже отличалось. Начиная с того, что в начале царствования Бориса Годунова «с неба упали сияющие звезды» — то есть, судя по описанию, планета попала в сильный метеоритный поток. Что повлекло за собой природные бедствия — землетрясения, холодное лето, неурожаи и голод.

Один из крупных небесных камней — в сотню пудов, по словам Петра — упал на поле недалеко от Костромы, расколовшись от удара об землю и образовав воронку глубиной в несколько десятков метров. Ушлые крестьяне вскоре воронку раскопали и нашли в ней осколки голубоватого камня. Позже обнаружили, что камень имеет удивительные лечебные свойства — например, если долго держать камень в руке, раны на теле намного быстрее заживали, болезни легче протекали, у некоторых людей даже вырастали выпавшие зубы. Естественно, кто-то тут же додумался делать из него лечебные амулеты для постоянного ношения на теле, и начал ими торговать.

На удивительные камни, названные «небесным даром» попытались наложить лапу бояре и князья, под страхом смерти запретив крестьянам приближаться к воронке и копаться в ней. Заодно обязали народ сдать весь ранее найденные осколки в казну. Но в условиях смутного времени и безвластия до казны камень доходил редко — и началась настоящая кровавая охота за чудодейственными небесными «дарами», осчастлививших людей здоровье и долголетие. Ради небольшого камушка могли ограбить, убить, безжалостно вырезать целую деревню или спалить городскую усадьбу вместе с ее владельцами и дворней. Не щадили ни родных, ни соседей, ни друзей — кровь лилась рекой. А тут еще и проклятые поляки подоспели со своими претензиями на российский царский трон. Пшеки тоже решили поучаствовать в охоте за «небесным даром».

Бориса Годунова сменил Лжедмитрий, Лжедмитрия Василий Шуйский, а Василия Шуйского следующий Лжедмитрий. Конец безумной кровавой бойне и беззаконию был положен только с воцарением на престоле Михаила Романова — первого из нынешней царской династии. И лишь при нем был наведен относительный порядок с добычей и пресечением контрабанды «небесного дара». Владение камнями законодательно закрепили за правящим родом.

И аристократией. Поскольку самые знатные и влиятельные фамилии успели к тому времени сделать неплохие запасы, а отнимать у них «дар» было чревато — так можно и трона лишиться. Те же дворяне, кто опоздал к дележу, теперь целиком зависели от царской милости — осколок «дара» можно было получить только вместе с титулом или за особые заслуги перед короной. Во всех остальных случаях небесные камни подлежали конфискации.

К тому времени чей-то изощренный ум додумался вживлять осколки «дара» прямо под кожу, ближе к сердцу. Во-первых, так достигался наилучший лечебный эффект, а во-вторых, изымать потом такой осколок из тела было бесполезно — вторичному использованию он не подлежал и тут же угасал. Так что охотиться за владельцами «дара» стало тоже совершенно бесполезно, а запасы камня, хранящиеся в сокровищницах древних боярских и княжеских родов, охранялись настолько тщательно, что к ним теперь было не подобраться.

— А почему все вживленные осколки в форме звезды? — поинтересовался я у Петра — И зачем тогда инквизиторам их гасить, если они не подлежат повторному использованию?

Оказалось, что при осторожном раскалывании камень сам распадается на куски небольшого размера звездообразной формы. Как профессиональный геолог, я это могу объяснить только необычной кристаллической структурой данного минерала. Другой версии у меня нет.

Вживление «дара» привело еще к одному изменению. Кроме всеобщих особенностей — здоровья, регенерации и красоты, стали проявлятся индивидуальные призвания. Будь то скорость или особо тонкий слух, физическая сила, даже родовые яды. Как впрыскиваются последние — Южинский не знал. В свете ходил слух, что князь Куракин отравил своего врага дыханием.

А что касается инквизиторов с их «черными крестами», то тут тоже все оказалось непросто. Структура «небесного странника» была неоднородной. Поверхность камня, раскалившись при соприкосновении с верхними слоями земной атмосферы, превратилась в подобие толстой мертвой скорлупы черного цвета, и потеряла все свои лечебные свойства. Но зато приобрела другие — в сплаве с обычным железом, черный камень вытягивал все полезные свойства из «небесного дара», нейтрализуя его, заставляя тускнеть и трескаться. Вот так на деле и выглядело «иссушение дара», к которому приговаривали особо опасных преступников, и через которое прошли мы с Петром. Для всех черный камень оказался бесполезен, зато ушлые церковники нашли ему «ценное» применение.