Между тем, в Асунсьон постепенно прибывали партиями абиссинские паломники. Гражданских специалистов распределяли по учебным заведениям и организовывали стажировку по профильным профессиям на заводах. Все кандидаты в мастера производства были грамотными, и многие даже могли сносно общаться на иностранных языках, так как подбирались из купеческих приказчиков, имевших дело с зарубежными торговцами или часто посещавших соседние колонии. Подготовить мастера можно было бы и за полгода, но из–за языкового барьера приходилось растягивать обучение до года. Однако процесс был уже хорошо отлажен на иностранных студентах из стран Южной Америки и Юго–Восточной Азии, поэтому шёл по обкатанной схеме.
А вот с курсантами военных училищ получилось иначе. Столь ускоренной подготовки младших офицеров в Асунсьоне ещё не практиковали. Хотя накопление такого опыта для условий военного времени было очень кстати. Сильно помогало то, что все курсанты оказались грамотными и имели опыт службы в армии. Многие даже знали французский или английский язык, так как несколько лет успели отслужить наёмниками в колониальных армиях Судана, Ливии или Сомали.
Такому удивительно качественному набору курсантов способствовали не только удачные подарки дорогих автоматических «парагваек» военачальникам абиссинской армии, но и добрая память в народе о русских офицерах–добровольцах, помогавших победить в Первой итало–абиссинской войне. Ещё сильно поспособствовало, что все высшие офицеры абиссинской армии происходили из знатных родов, и каждый хотел продвинуть по службе своих детей и близких родственников. Обучение в военном училище Парагвая гарантировало высокую должность в императорской армии. В отобранной к обучению тысяче кандидатов оказались исключительно дети знатных сановников и феодалов Абиссинии, как раз тех лиц, которые и командовали воинскими племенными формированиями.
Оказывается, за включения своих детей в списки курсантов, среди военной элиты империи вспыхнула жёсткая конкуренция. В Парагвай отправили только уже заслуженных воинов и, естественно, строго по утверждённой квоте от каждого знатного рода. При этом надо упомянуть, что всю управляющую верхушку в Абиссинии занимали христиане, поэтому последователям иных религий добиться включения в заветные списки оказалось крайне сложно. И даже христианам, кто имел влиятельных родственников, приходилось доказывать своё право претендовать на звание офицера. Потому–то и оказалось так много среди курсантов грамотных и опытных воинов.
Мало кто в армии Абиссинии мог похвастать классическим военным образованием, к тому же полученным в престижном зарубежном училище. И дело тут не только в стоимости военного образования в цивилизованной державе, но и в невозможности его получить арабу или негру из варварской страны. Только за очень–очень большие деньги, культурные нации соглашались терпеть дикарей в благородной офицерской среде, и то лишь настоящих принцев крови. Иногда делались исключения для подготовки младших офицеров колониальных войск, чтобы было кому умирать за интересы метрополии. Но вот уж готовить себе сильных врагов из среды непокорённых варваров никто не желал.
Иное дело в анархистском Парагвае, здесь абиссинских воинов встретили с распростёртыми объятиями. К каждому курсанту приставили сразу аж по два офицера–инструктора: майор с двадцатилетним стажем службы помогал в постижении теории командования воинским подразделением, а казак–индеец, в чине лейтенанта, отвечал за освоение курсантом практических навыков ведения индивидуального боя. Поэтому учебный день был разбит на чередующиеся уроки по теории военного дела и занятий на стрельбище или в зале рукопашного боя. При этом лекции группам курсантов читали в классах седовласые полковники, а практику ведения боя на полигонах преподавали заслуженные мастера боевых искусств и лучшие снайперы. Индивидуальные инструкторы всё время находились рядом с подопечными и помогали постичь искусство войны, в то же самое время и сами обучаясь амхарскому языку. Первое общение с разными группами курсантов велось на уже хоть чуть знакомых им иностранных языках. Лишь с частью воинов, совсем не владевшей чужими языками, работали специалисты, которым приходилось осуществлять двойной перевод. Однако гости, в ходе ежедневного общения с казаками и ускоренных языковых курсов, быстро осваивали русскую речь.
Помимо военного образования, абиссинские воины получали ещё и мощную идеологическую накачку. Вечерами курсантам показывали европейскую кинохронику, где враги восхваляли свои достижения на поле боя в ходе Первой мировой войны. Абиссинцы видели, как выглядит настоящая крупномасштабная война, а не те мелкие стычки, в которых им лично довелось участвовать. Они видели кадры с пехотными штурмами укреплённых позиций, прорывы линий заграждений танками, налёты авиации и ураганные обстрелы артиллерией, а ещё результаты применения боевых отравляющих газов — весь ужас большой войны.
После такого кино сумка с противогазом уже не казалась помехой, а умение быстро закапываться в землю и маскироваться — чрезмерной осторожностью.
Но не только военная кинохроника бередила души абиссинцам, мерзкие картины человеческих зоопарков в столицах колониальных держав и отношения цивилизованных хозяев к покорённым народам — наглядно показывали, что ждёт Абиссинию в случае проигрыша в войне за независимость. Североамериканские индейцы делились горьким опытом своих племён, не сумевших объединиться в борьбе против агрессии бледнолицых захватчиков. Молодые воины Абиссинии из разных племён и сословий постепенно сплачивались в единый несокрушимый монолит воинского братства. Опытные казаки–наставники становились надёжными боевыми товарищами, ибо абиссинцы знали, что через год им всем вместе предстоит сражаться бок о бок против мощной армии итальянских фашистов.
Полученные знания о возможностях современной зарубежной техники показывали курсантам всю призрачность победы слабой Абиссинии в схватке с могучей Итальянской державой. Однако боевой задор парагвайских казаков вселял мужество и стойкость в сердца патриотов. Молодёжь уже успела уверовать в то, что опытные ветераны сумеют придумать, как одолеть грозного врага. Ведь курсанты могли судить по себе: за год интенсивных тренировок их научили снайперски стрелять и играючи справляться в рукопашной схватке сразу с тремя обычными противниками. Бойцы крушили кулаками кирпичи и ломали ребром ладони доски, хотя ещё год назад ни за что бы не поверили в такие сказки.
А парагвайские офицеры верили в военный гений своего атамана. Вот и сейчас, даже зная сумасшедший перевес сил в пользу итальянцев, казаки не сомневались в способности Ронина найти верный путь к победе.
И ни кому было невдомёк о терзаниях в душе владыки Парагвая, ведь Сын Ведьмы очень старался быть простым человеком, не злоупотреблять магией, всё делать по уму. Однако видно, чтобы повернуть колесницу мировой истории хоть чуть в сторону, без применения колдовской силы не обойтись. А уж если бешеные фашисты колесницу катят на тебя, то тут уж придётся поневоле злоупотреблять.
Последней каплей перевесившей чашу сомнений Ронина была поступившая от военной разведки информация о планируемой фашистами переброске в порты Эритреи и Сомали огромной партии отравляющих веществ, оставшихся ещё с времён Первой мировой войны. Около пятисот тонн иприта было упаковано в авиационные бомбы и артиллерийские снаряды, а ещё немереное количество фосгена хранилось в металлических бочках на армейских складах. И всё это дерьмо итальянские фашисты готовились вывалить на головы эфиопских аборигенов, чтобы ускорить блистательную победу и сохранить ценные жизни своих солдат. Бенито Муссолини не собирался долго возиться с Эфиопией, его беспокоили отложенные дела в Европе: захват Греции и спор с Гитлером по вопросу аншлюса Австрии. Муссолини знал, что прогнившая Лига Наций ничего существенного не станет предпринимать в ответ на применение химического оружия против африканцев. Это же всего лишь эффективная утилизация старых запасов: чем меньше отравы останется, тем для цивилизованных стран безопасней, а жизни негров — не в счёт.
