- Нет!

- А кому же ты тогда, соколик, кукиш-то казал, как не ему? Ты только что доказал, что веришь в него, хоть и пытаешься убедить себя, что это не так! А не испепелил он потому что любит тебя, как любят неразумное капризное дитё…

Выстрел Фёдорова прервал попа на полуслове, и старик завалился на бок, уткнувшись головой в живот корнету.

- А ведь уделал он тебя, комиссар, уделал как мальчишку! - с нескрываемым злорадством проговорил Николай и поскакал прочь. Дима тронул поводья и направил жеребца в противоположную сторону, под вой и причитания деревенских баб. С хмурого осеннего неба начал накрапывать дождь.

Ночью Диме не спалось. Порывы ветра трепали оконные ставни, и в их скрипе парню слышался голос убитого днём попа: «…Неправ, неправ, неправ…»

- Ну да, неправ, - думал Дима, прислушиваясь то ли к скрипу, то ли к своему внутреннему голосу. - Ведь мы тут что? Мы сражаемся за общее счастье. Но чем же людей осчастливит убийство мальчишки и старика? Ведь они были такие же люди, но получается, в борьбе за их благо, мы их и убили! И кто от этого стал счастливее? Я? Гурген? Фёдоров? Хотя да, им-то убийство было в радость. Так что, отец, я всё-таки сделал то, за что мне стыдно перед мамой и тобой. Я сделал самое паскудное, что мог. Я не вмешался.

Диме захотелось выть в голос, но помня, что в хате помимо него ещё хозяин с хозяйкой и их дети, комиссар только прижал ладони к глазам и до боли стиснул зубы. Новый порыв ветра приложил ставню об стену дома с такой силой, что с полочки упала какая-то глиняная посуда и, с грохотом разбившись, разлетелась осколками по полу. Чертыхнувшись, Дима встал и, накинув шинель вышел на улицу.

Дождь со снегом лезли в глаза и за шиворот, но Ребров их будто бы и не замечал, лишь удовлетворённо отметил, что неистовство погоды совпало с его мерзким настроением. Чтобы развеяться и привести мысли в порядок, он пошёл к реке и там, сев на старую перевёрнутую лодку, начал прокручивать в голове события сегодняшнего дня. От реки доносился запах тины, гнили и ещё чего-то неприятного. Дима решил уйти в другое место, где бы легче дышалось и думалось, но практически тут же услышал приближающиеся голоса. Поскольку он не хотел ни с кем встречаться, то решил просто переждать их, спустившись к самой воде, благо безлунная дождливая ночь позволяла быть незамеченным уже с десяти шагов. Голоса приближались, и вскоре Дима невольно услышал чужой разговор, который, как ни странно, был о нём.

- И поэтому ты считаешь, что комиссара к нам прикрепили не случайно? - чуть картавый голос Фёдорова Дима узнал моментально. Впрочем, и личности его собеседников раскрылись тоже сразу.

- Конечно! Я же тебе только что объяснил, он дурной до революции, и раз друга вальнул, то дай только повод, с радостью вальнёт и нас! - ответил ему Гурген, продолжая какую-то озвученную ранее мысль. - Похоже, не сильно поверил Острога в сказку про сбежавших купчих!

- Ты раз такой умный, шёл бы и сам ему эту дичь втирал! А если бы ты этих баб не бил, мы бы их просто утром расстреляли, и вопросов не возникло!

- Вот как ты заговорил! А кто же тебя их насиловать-то заставлял! - огрызнулся Гурген, - тогда бы и вообще ничего не было.

- А ну цыц! Прекратите собачиться! - третий голос ожидаемо принадлежал Лаптеву, но неожиданным был приказной тон всегда молчаливого улыбчивого мужчины. - С купчихами вопрос закрыт, криво ли косо ли, но закрыт. Искать их некому, отца я сам положил. Тут думать надо, что с этим дурачком делать, с Димочкой. Мне коневские мужики про него рассказывали, тот шпион реально был его лучший кореш, так что мы тут все живём под дулом пистолета. Нужно или попробовать его переманить, или сразу завалить.

- Переманишь такого, как же... - с сомнением хмыкнул Фёдоров. - Ты бы видел его глаза, когда я попа застрелил! Как у ребенка, которого любимой игрушки лишили. Он, точно говорю, сам хотел попа грохнуть!

- Это убийство было законным, а надо его подтянуть к незаконному. Авось тогда посговорчивее будет, кровью его надо связать! – резюмировал Лаптев.

- Или он тогда нас вальнёт, как свидетелей! – сквозь порывы ветра донеслись последние слова Гургена. Дальше было уже непонятно, потому что троица приятелей прошла мимо, а идти за ними следом Дима не решился.

- Так вот почему ко мне в отряде так относятся! Я убийца друга! А сейчас, похоже, я и сам на прицеле! Ай да Лаптев, ай да атаман шайки! И ведь чёрта с два кто поверит, Острога первым меня пошлёт с такой-то околесицей! - с горькой усмешкой подумал Дима и, надвинув капюшон, зашагал в противоположную от ушедших красноармейцев сторону. Срезав путь через огороды, комиссар вернулся в хату и, не разуваясь, завалился на кровать. «Что же делать, что делать?» лихорадочно думал он, но все варианты были один хуже другого.

Так и не приняв никакого решения, Дима забылся под утро тяжелым беспокойным сном, в котором ему снилась высокая уходящая за облака ель, огромный костер и худощавый смуглый старик, что рассказывал то ли сказки, то ли байки.

5

Унылое серое небо походило на золу давно сгоревшего костра и, будто бы в противовес небу, на земле белел выпавший за ночь снег. Зачерпнув его двумя горстями с края колодезного сруба, Дима с наслаждением растёр холодную белую крупу по лицу. От холода щёки стало слегка покалывать, и поддавшись какому-то мальчишескому порыву, Ребров съел остатки снега с ладоней, фыркая, как конь.

- Комиссар продотряда ест снег! - засмеялся спрыгнувший с коня у изгороди Фёдоров, - верно, совсем мы Алексеевку оголили!

- Да это я так, с детства люблю пробовать первый снег, - засмущался Дима сначала с того, что застигнут врасплох за таким несерьезным делом, а потом и от своих неуклюжих оправданий.

- Бывает, - равнодушно пожал плечами собеседник, - Гебгов, я это, с вопгосом пришёл.

«Раз начал картавить, значит волнуется. А раз волнуется, значит врёт!» - подумал Ребров, довольный своей прозорливостью и с интересом посмотрел на Николая. Тот же неожиданно стушевался под внимательным взглядом комиссара и потому продолжил говорить уже сбивчиво и глядя при этом куда-то в землю.

- Гугген с Лаптем ночью того, обоз доггузили, и уже через час он двинется в штаб, в город. Вместе с отрядом сопровождения, конечно. А мы тут вот решили съездить в Боярково. Вёрст семь будет. Наверно. Говорят, оттуда вчера ночью граф бежал, так что в его доме добра, думаю, на две жизни хватит. Но это не нам, это для нужд отгяда. Ты, Митяй, с нами поедешь или в штаб с обозом?

- Обоз - это скучно, я с вами, - потянувшись до хруста в суставах, ответил Дима.

- Но имей в виду, мы идём без приказа, на свой страх и риск. Мне надо перед Анатольевичем вину загладить за купца. А вот Боярковские кулаки и подкулачники будут нам очень не рады!

«Не картавит. Значит уже не врёт, - мысленно отметил Ребров. - Интересно, что за западню мне эта троица готовит?»

Ещё раз потянувшись, Дима кивнул Николаю:

- Коня седлаю и готов.

- Уже? А разве ты завтракать не будешь? Ты же только умывался! - вскинул брови Николай.

- Товарищ Фёдоров, товарищ Федоров… - с деланным разочарованием протянул комиссар. - Бросай ты эти свои буржуазные привычки! Ты же революционер, человек нового времени, а живёшь, как барин какой! Пожрать с утра… Ты большевик или барчук? Сегодня ты с утра завтракаешь, а завтра что будет? Сядешь с купцами чаи распивать да к их дочерям свататься пойдёшь? А? Где твоя революционная сознательность?

Выдержав многозначительную паузу, Дима засмеялся и похлопал побледневшего собеседника по плечу:

- Да шучу я, шучу, выдохни! Народная комиссарская шутка!

- Ну тебя к чёрту с такими шутками! - пробурчал Николай, вскарабкиваясь в седло своей лошади. - Теперь хоть к бабкам иди испуг выливать, артист чёртов!

Дима в это время уздал своего жеребца и размышлял, вполглаза наблюдая за гостем:

«Когда я про купцов и их дочерей заговорил, у него пальцы ходуном заходили. Неспроста! Значит, ты, Николка, и вправду замаран в крови, сильно замаран. Но всё-таки для чего они меня зовут? Убить? Или поговорить? А может, я зря себя накручиваю, и зовут действительно разведать графский дом?»