Сантьяго молчал, пока мой рот всё ещё был приоткрыт. Наши глаза оставались прикованными друг к другу всё время, пока девушка не закончила припев, но в поле моего зрения входили части линий его татуировок, выглядывающих из под расстёгнутого воротника рубашки.

Почему он никогда не снимал её? Мы были знакомы целый год, но я ни разу не видела тело Сантьяго не объятого в одежду. Словно он скрывал что-то.

У него были шрамы?

У меня тоже.

Я не против, что у тебя есть тени, Потому что они очень похожи на мои.

– Хотела узнать, кто издевается над пианино, – соврала я. – Она не попадает в ноты, – теперь правда.

Выходило неплохо, но я слышала, что Джулия была самоучкой без опыта.

Сантьяго повернул голову и несколько секунд наблюдал за парочкой по ту сторону стекла: руки Себастьяна заменили Джулии, но её пальцы легли поверх его и музыка стала краше, будто пропитавшись умением их двоих.

– Это неважно, – уголки его губ грустно приподнялись, переводя взгляд на меня. – Она попадает в ноты его сердца. Этого достаточно.

Я почувствовала как моё собственное сердце сжалось в груди от его слов.

Этого достаточно.

Себастьян любил её несмотря на её шрамы, желание всем помочь, лучшего друга в лице Сантьяго, не затыкающего рот…

Смешок неожиданно вырвался из меня.

– Что? – мужчина выгнул бровь, смотря на меня.

– Ничего.

Он любил её вопреки всему.

– Pictures in our head of what we're supposed to be. Measuring ourselves, but where is the love? [с англ. В наших головах картинки того, какими мы должны быть. Мы оцениваем себя, но где любовь?].

Пока я думала, Сантьяго вновь стал смотреть на Джулию и я видела, как строчки песни откликались внутри него.

И что-то также откликалось внутри меня.

Изжога, твою мать.

– Папа научил играть её, когда мы были детьми и Малыш Де Сантис проводила своё лето в Калабрии вместе со мной, – шепотом произнёс Сантьяго. – Но после пожара она перестала приезжать. Я скучал.

Нервозность, злость и толика странного непонятного мне чувства исчезли, когда он заговорил о Мартине.

Теперь она была здесь. Но он уже скучал по нему.

Я не видела страданий Сантьяго, когда его отца убили и ему пришлось держать его мертвое тело, умирая от желания всё исправить. Но помнила, что сказала мне Джулия: «Жажда вернуться к тебе победила его желание уйти тогда вместе с ним».

И он не проронил ни единой улыбки в день нашей свадьбы.

Сантьяго поник. Я понимала, что он начал думать об отце, винить себя и представлять, что было бы, если сейчас он тоже был здесь.

Но я совсем не умела поддерживать людей. Я даже говорить с ними не умела.

Только несмотря на всё это, моя рука всё же потянулась к его.

– Почему ты не спустилась? – резко прочистив горло и переведя свой взгляд на меня, спросил он.

Я убрала руку за спину и сжала кулак, словно обожглась, даже не успев дотронуться до него, а затем переспросила, потерявшись в хронологии нашего диалога:

– Что?

– Почему ты не спустилась к нам прошлым вечером?

– Вы не звали меня, – напомнила я.

Но даже так, я бы не при каких обстоятельствах не присоединилась к ним.

Сантьяго, нахмурившись, раздражённо выдохнул через нос.

– Мы были не обязаны звать тебя.

Я возмущённо приоткрыла рот.

– Мы семья. Ты просто приходишь и садишься с нами за стол, Амелия.

– Вы семья, – сквозь плотно сжатые зубы, придвинувшись вперёд, исправила я.

Сантьяго наклонился и наши носы уткнулись друг в друга.

– Мы, – прошипел он.

Я зарычала, больше не шепча и не скрывая, что мы тоже были здесь. Мне хотелось укусить его за этот загорелый ровный нос!

Напряжение росло, но тихий голосок снова пробился через дверь:

– There's something so rare in your veins. Not a single thing I would change [с англ. В твоих жилах течёт нечто редкое. Я бы ничего не стала менять].

Сантьяго задышал тяжелее, не отодвигаясь от меня.

– Упрямец.

Улыбка накрыла мои губы, когда я стала медленно двигать ими рядом с его, играясь, но зная, что он всё равно не поцелует меня.

– Хм?

Я наклоняла голову из стороны в сторону, имитируя поцелуй, что мы могли разделить, когда тело Сантьяго уже начало трясти от напряжения, перебивающего его.

Но всё же тяжело выдохнув, он выпрямился, не давая мне победить.

– Тринадцать, – просто произнёс он.

Я вопросительно посмотрела на него.

– Тринадцать свиданий это всё, о чём я тебя прошу.

Сантьяго тяжело сглотнул, слыша, что его голос охрип, но продолжил говорить:

– Будь то рестораны, прогулки или ужины с нашей семьей.

– Ничего не выйдет, – предупредила я его.

– Если ничего не выйдет, после последнего тринадцатого свидания, ты уйдешь. Этот брак не клетка, в которой, как ты думаешь, я тебя держу, и не пытка, в которую ты сама вгоняешь себя.

Я молча смотрела на него, обдумывая авантюру, что он мне предлагал.

Почему мой живот так скрутило от страха?

– Брачный договор составленный твоим отцом будет выполнен в полной мере. Не переживай об этом.

Будто меня это заботило. Я даже не знала, что отец требовал от него в случае развода.

– Хорошо, – ответила я, протягивая руку своему мужу. – При одном условии.

Сантьяго уже потянул свою в ответ, но остановился, желая услышать.

– С сегодняшнего дня ты возвращаешься в нашу постель.

– Я не буду спать с тобой, – в тысячный раз повторил он.

– Просто вернись в неё, – смягчив свой тон, сказала я. – Это всё, о чём я тебя прошу.

Мужчина усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза и заметив, как я повторила за ним. А затем всё же протянул свою руку вперёд и крепко пожал мою. Но в момент, когда я хотела выскользнуть из его хватки, потому что рукопожатие стало длиться слишком долго, он поднял мою кисть и оставил лёгкий поцелуй на тыльной стороне ладони.

Я замерла, а Сантьяго не собираясь объясняться в своей первой близости ко мне, быстрым шагом ушёл, оставляя меня одну, когда тело покрылось мурашками, а низкий мужской голос, переплетённый с женским, закончил песню:

– And listen to me, it's okay to be afraid. And I don't mind your shadows, your shadows [с англ. Послушай меня, бояться – это нормально. Я не против, что у тебя есть тени].

Худшая из всех ночей, что я когда-либо мог пережить.

Я оказался в постели раньше своей жены, но ни это, ни выключенный свет и даже ни то, что я отвернулся от неё, не помогло мне. Я притворился, что сплю, когда она зашла в спальню и повела себя на удивление тихо, не пытаясь разбудить меня. Затем почувствовал, как матрас прогнулся с другой стороны. Девушка удобно устроилась и попыталась вытащить кусок своего одеяла из под меня, фыркнув, когда я сильнее придавил его своим телом, мешая ей, но в итоге всё же позволил Амелии укрыться и отпустить желание задушить меня подушкой во сне.

Как бы сильно я не хотел спать с ней, зная насколько чертовски тяжело это будет, я хотел, чтобы моя компания в спальне пришлась ей по духу и всю оставшуюся жизнь она не мечтала выгнать меня на диван в соседней комнате.

Всю оставшуюся жизнь…

Я до сих пор был поражён тем, что она так легко согласилась на то, что я предложил ей, поэтому теперь получив её «да», собирался сделать всё возможное, чтобы её ответ на все мои предложения до конца наших совместных дней был таковым.

Голова гудела из-за недосыпа и раннего подъёма из-за совещания, собранного Домиником, и лишь запах морского бриза, который как держал меня в строю, так и не давал спать, потому что Амелия пахла, как грёбаный океан, в котором я хотел утонуть, заставлял меня сидеть между Кристианом и Себастьяном, слушая нашего Босса.

– Нельзя скрывать это от них, – сказал мужчина слева от меня.