Видимо, фокус с окном должен был меня деморализовать.

А вот фиг ему.

– Впервые вижу такую чадолюбивую фею!

– А как иначе? – возмутилась я. – Или вы в гувернантки только детоненавистниц принимаете? Домомучительниц?

– Кого-кого?

Но, прежде чем я успела ответить, брюнет убил меня наповал.

– Ни слова больше, а то признаюсь мистрис Сапоте, что взял вас без собеседования, и тогда слава моей любовницы пристанет к вам надолго!

– Вашей кого?!

– Ну, если не хотите, чтобы вас сочли моей протеже, вам нужно будет пройти собеседование. И умолчать о том, что контракт мы с вами уже заключили. Формальность, понимаете? Но мистрис Сапота с детьми с младенчества, зачем лишать её приятной иллюзии контроля, как вы считаете?

Я нахмурилась. Но всё же кивнула.

А затем поспешно помотала головой.

– Совсем незачем.

– Вижу, мы поладим.

Вот тут не уверена. Но зачем расстраивать человека заранее. Блажен, кто верует, как говорится… Тепло ему на свете…

Мне-то главное – выбраться отсюда.

– Так, а контракт где? – вздохнула я и не удержалась, повела плечами.

Лис дёрнул в мою сторону кончиком длинного уха с мерцающим кончиком, но и только.

Тогда я решила обнаглеть и ещё и с наслаждением потянулась.

И снова – ноль реакции.

– Здесь и здесь, – улыбаясь улыбкой змея искусителя, брюнет поманил меня к столу и вложил в руки ручку, стилизованную под старинное перо.

Я быстро черканула, где он показал и часто заморгала с открытым ртом, когда моя подпись вдруг на глазах обросла завитушками и цветочками, а из-под пальцев выпорхнул розовый мотылёк.

Мотылёк сделал над нами круг, обсыпав золотой пыльцой и вылетел в окно.

То, что оно было закрытым, мотылька не смутило.

– Это фиаско, ваше темнейшество! Сделайте же что-нибудь! Крушение!.. Ну, пожалуйста, милорд! Это крах!.. Очень вас прошу! Взываю к вашей благородной тьме! Позор, позор, – восклицала невпопад корпулентных размеров дама в чепце и старомодном платье. И бормотала громким шёпотом, делая страшные глаза: – Мы больше не найдём гувернантку с такими великолепными рекомендациями… С нами не хочет работать ни одно агентство! Если бы не правящий дом… Умоляю, милорд, сделайте же что-нибудь!

Брюнет, которого мадам обзывала милордом и темнейшеством, хмурил брови и понимающе кивал, демонстрируя участие, но, впрочем, не очень-то старался, что только больше распаляло даму и она скороговоркой живописала тридцать три несчастья, которые настигнут правящий дом, если наследники останутся без наставницы хороших манер.

Участливо внимал даме и ларсен Акишико.

Лис кивал с куда более внимательным видом, чем его хозяин и время от времени даже покачивал головой, сочувствуя.

Одна я не кивала.

Потому что с интересом рассматривала наряд из тёмно-синей плотной ткани.

На мне, кстати, было похожее платье. По старомодности, не по крою. Моё было из мягчайшего, невероятно приятного на ощупь бархата, к тому же глубокого винного оттенка. И ещё кружевом отделанное. Тонким, как паутинка.

И, как назло, ни одного зеркала рядом!

Впрочем, не самая большая моя проблема на настоящий момент.

Заверения хозяина дома, что он со своей стороны, работает над поставленной задачей, не покладая рук и уже почти решил проблему, осталось только уладить некоторые формальности, дама, которая и была та самая мистрис Сапота, встречавшая утром новую гувернантку, пропустила мимо ушей, продолжая восклицать и вздыхать, чудны̀м образом перемежая вопли фальцетом с громким свистящим шёпотом.

При этом она ещё умудрялась нервно оглядываться назад, тяжело дыша, из чего я сделала вывод, что мистрис Сапота бежала по залитой солнцем анфиладе нам навстречу.

А может, и убегала от кого-то.

Нет-нет, а в её выпученных глазах вдруг мелькало такое, затравленное выражение…

Когда мистрис Сапота пошла в живописаниях несчастий по второму кругу, мне стало скучно, – готова поспорить, что «милорду» и ларсену тоже, но они, в отличие от меня, глаза отвести не смели, – и я принялась зыркать глазами по сторонам.

Кстати, о доме, в котором я оказалась. Прежде я такие только в кино и в инете видела. Не дом даже, а дворец. Картины в тяжёлых рамах, повсюду позолота, патина и вензеля с лепниной. Статуи опять же, фонтаны…

Но после цветочков, проросших из моей подписи, которые, в отличие от мотылька никуда не делись, я решила поберечь нервы с психикой и удивиться уже потом, всему сразу. Чтоб за один присест.

Махом.

И желательно в безопасности.

Оглядывания мистрис Сапоты вскоре объяснились.

Из-за статуи в виде держащихся за руки танцующих дев в венках показалась…

Я не сразу признала в грузной неопрятной фигуре чопорную гувернантку, мистрис Потаерх которая. Ещё час назад строгое коричневое платье с идеально отглаженным белоснежным воротником сейчас напоминало не то гигантскую палитру, не то костюм для пейнтбола, не то просто упавшую в чан с красками тряпку, невыжатую к тому же. С тряпки, то есть с платья прямо на мозаику пола задорно стекали цветастые ручейки. В шагах пятидесяти за гувернанткой следовали на четвереньках две девушки в чепцах, которые с завидным рвением оттирали с пола кляксы и бросали на несчастную мистрис любопытные взгляды из-под накрахмаленного кружева, но ближе подойти, то есть, подползти не решались.  Совсем недавно уложенные в идеальную гулю на макушке, локоны гувернантки сейчас торчали во все стороны, словно её током прошибло и больше всего напоминали воронье гнездо. Нет, пожалуй, подобное гнездо больше подошло бы попугаям.

Потому что было оно разноцветным.

В общем, та самая гувернантка, которую я каким-то чудом наблюдала давеча из-под потолка, за потрясающе короткий срок успела, похоже, посетить индийский праздник красок. И ещё на пейнтбол сгонять. Но, несмотря на увеселительный характер сих мероприятий, её они не осчастливили.

– Фа-ше тем-ней-шест-фо! Уфашаемый лорд Эскуро! – чеканя каждый слог, голосом королевы-девственницы в изгнании пропела мистрис Потаерх. – Фы-нуж-де-на, с фашего позфоления, отказаться от фаш-шего, так скас-сать, лестного пред-лош-шения!

– Мистрис Потаерх, – сдавленно воскликнула мистрис Сапота, всплеснув полными руками. – На кого ж вы нас покидаете? Вы уже почти что часть нашей семьи! Ну, скажите же, милорд!

Я метнула любопытный взгляд на «милорда».

У которого, кажется, все силы сейчас уходили на то, чтобы банально не заржать.

Но брови хмурил кто-то почти убедительно.

И даже на слова мистрис Сапоты, моргнув, кивнул.

– Нам будет так вас не хватать! – растекалась патокой мистрис Сапота. – И дети к вам привязались… Почти… Где-то в глубине своих невинных душ… Где-то очень, очень глубоко!

Под взглядом гувернантки мистрис Сапота отпрянула к стене и икнула, прикрыв пальцами рот.

– При-фя-с-са-лись?! Та простит меня достопочтенный лорд Эскуро…

– Конечно, конечно, – подтвердил брюнет, который, вот, помимо остальных своих сомнительных достоинств, ещё и милорд. – Вы прощены от и до! Целиком и полностью.

Мистрис Потаерх нахмурилась, явно пытаясь понять, издевается ли над ней темнейшество, или просто стебётся.

Мне, кстати, тоже любопытно было.

Но вроде «потэйтоусом» не обозвал, и то сахар.

– Фаш-ши так насыфаемые дети – не дети фоф-се, а настоящие чудовища!

И тут с «милордом», кем бы он ни был, что-то произошло.

Как в русских народных сказках: ударился добрый молодец о сыру землю – и стал недобрым.

Нет, биться брюнет ни обо что не бился.

Вот только ростом стал выше. Раза так в полтора! И в плечах расширился… Загорелая кожа его внезапно почернела. Что особенно контрастно смотрелось с вдруг полыхнувшими голубым огнём глазами!

В общем, жуть жутковская!

Ещё ж и желваки на щеках танцуют!

Тёток обеих, то есть, мистрис этих, к стене так и отшвырнуло.