Но эта невесть откуда свалившаяся ему на голову Стрекоза-Бирюза совершенно его ошарашила.

На намёк, что её могут счесть его любовницей взвилась чуть не под потолок, оскорбившись до самой глубины своей фейской души (чтобы фею можно было оскорбить постелью?! немыслимо!), а когда увидела детей, наоборот… успокоилась. Расслабилась.

И, шерды его дери, обрадовалась!!!

Как такое вообще возможно?!

… – Ах, милорд, вы же простите мою неловкость? – проворковал рядом тонкий голосок, а тщательно подведённые глаза под хлопающими ресницами скромно указали на оброненный к его ногам веер.

Танца с леди Игнесс Виторе было не избежать.

Стоило музыкантам заиграть новую мелодию, и череде танцующих пар взяться за руки и сделать первые шаги под музыку, как настроение Марка испортилось окончательно.

Ещё вчера прикасаться к леди Игнесс было приятно, сегодня же, даже для такого неискушённого посетителя суаре стало очевидно, что двигается неунывающая вдова отрешённо и неестественно, словно марионетка, которую кто-то сверху дёргает за ниточки. А от всех этих ужимок в виде подрагивающих губ и шёпота с придыханием его и подавно воротит.

Не потому ли это, что ещё совсем недавно в его объятиях была такая живая, такая непосредственная девочка? Которая искренне реагировала на его прикосновения… Настолько искренне, что даже дышать перестала, когда оказалась в его объятиях!

Марку вдруг вспомнились мужские разговоры в курительных комнатах. О том, что самые дорогие, самые искусные куртизанки-феи, за любовь которых мужчины расплачиваются землями, замками, фамильными артефактами и реликвиями славятся искусством влюблять в себя с первого же взгляда…

Но ведь не может же быть такого, чтобы потеря сознания и весь этот бред, что она несла заплетающимся языком перед этим – было лишь мастерским, тщательно выверенным приёмом для того, чтобы охмурить его, заставить потерять голову?

А может, её целью с самого начала был не Маори, или… не столько Маори, сколько он сам?

Слишком многие высокородные дома против его предстоящей Инициации.

Ему донесли уже, что среди глав кланов нашлись и такие, кто поклялся, что не допустит его контакта с Тёмным Источником!

Не совершил ли он фатальную ошибку, оставив «стрекозу» в своём доме?

Как-то подозрительно легко она выпустила из рук активированный уже Маори…

Кстати, о тех самых, несогласных.

Стоило проводить леди Виторе после танца на веранду – «Ах, милорд! В вашем присутствии так жарко… Я задыхаюсь!» и сбежать под самым благовидным предлогом: «Не смею утомлять вас своим обществом… и своим жаром», – как градоначальник с готовностью представил ему нового гостя.

Им оказался дарк с белоснежными волосами и ярко-фиолетовыми глазами.

И к оракулу не нужно было идти, чтобы сразу распознать Снежный клан.

– Лорд Малколм Нэвесх, – назвал своё имя дарк, и Марк понял, отчего лицо нового гостя казалось ему знакомым.

Перед ним стоял наместник Северных Земель империи Даркарис.

Кузен бывшей императрицы… матери наследников.

На вопрос, чем обязан – заранее о своём прибытии, вопреки этикету, наместник не сообщил, вот только шпионы донесли, что именно он поклялся не допустить Инициации «безродного». К слову, безродным лорд Эскуро никогда не был и не считался таковым.

Но теоретически, если уже разбираться в перипетиях права крови, у этого лорда Малколма Нэвесха были ровно те же права на Инициацию, что и… у него самого.

Такая же дальняя ветвь. Тоже младший сын, которого в детстве пророчили в Стражи. Те же задатки сильного мага. Но после того самого прорыва Бездны в Снежные Земли, который, несмотря на трагедию, в итоге поспособствовал союзу Тёмного и Снежного кланов, на Грань Малколма не отправили. Слишком велики оказались потери Снежных. Так, волей покойного императора, Малколм стал наместником Севера в очень юном возрасте.

И вот теперь, значит, Нэвесх решил заявить свои права на опекунство, и, как следствие, стать императором-регентом.

Иначе для чего тот, кто поклялся не допустить его Инициации здесь?

Есть, правда, одно «но».

Его, Марка, выбрал сам Даркнесс – Главный Тёмный Источник империи.

И… есть ещё одно обстоятельство, куда более весомое: Нэвесхи не могут претендовать на трон. Никак не могут… Вот только правда об этом, тайном обстоятельстве, ни при каких обстоятельствах не должна выйти наружу!..

Неужели же клан Нэвесх что-то вызнал и потому решился противостоять Тёмному клану в открытую?

– Разве мог я пропустить вашу Инициацию, дорогой кузен? – холодно усмехнулся Снежный. – Я прибыл только что и сразу решил засвидельствовать вам своё почтение.

Так, значит, не открытое противостояние.

Будет действовать исподтишка.

В пользу этого вывода говорила ещё и та новость, что вещи Снежного уже, оказывается, отправлены в летнюю резиденцию правящего дома!

– Ну как же, кузен? – правильно истолковал недоумение на лице Марка Снежный. – Где мне ещё остановиться, как не рядом с любимыми племянниками? Кроме того, смею напомнить: убита моя кузина. Ни в коем случае не хочу ставить под сомнение квалификацию вашей жандармерии. Но на правах ближайшего родственника покойной императрицы я имею все основания для проведения собственного расследования.

…До расследования лорда Малколма Нэвесха Марку не было никакого дела. Смерть императрицы не была убийством. В этом он был уверен. Этим мнимым расследованием Нэвесх лишь прикрывается.

Прибыл он сюда, чтобы сорвать Инициацию.

Поэтому после встречи с Нэвесхом, а тем паче после известия, что остановился Снежный под одной с ним крышей, настроение Марка, и без того паскудное, испортилось окончательно.

Отпустив в нескольких кварталах карету с дайкерусами, возвращался в резиденцию он пешком.

Вечерняя столица жила своей жизнью.

Окна манили тёплым светом, над улицами парили разноцветные фонари, по тротуарам прогуливались нарядные горожане. Из распахнутых дверей трактиров неслась музыка, слышались вопли и смех.

Обязательный траур по правящей чете истёк и в весеннем воздухе ощущалось, как люди соскучились по развлечениям, по ярким цветам, по музыке.

Хорошо, что подданные – будущие подданные – ещё не знают его в лицо и можно вот так запросто, тенью скользить по вечерним улицам.

Не Грань, конечно, но тоже сгодится.

Впереди собралась толпа. Ощутив её волнение, встревоженность, напряжение, Марк приблизился.

– Расходитесь! – вещал из-за спин горожан хриплый бас, в котором Марк сразу распознал нотки госслужащего. Жандарм, сделал он вывод.

– Расходитесь, вам говорят! Не на что здесь смотреть! Всего лишь мёртвая фея! Её крылышки больше никогда не затрепещут! Расходитесь же, соплохвоста вам в глотку, сколько можно повторять!

Марк торопливо прибавил шаг, на ходу меняя ипостась на Мрака.

Толпа прыснула перед ним в разные стороны.

На тротуаре, в центре пятиконечной звезды, в круге из чадящих огарков, изломанной куклой лежала фея.

Одного взгляда Мраку хватило, чтобы понять – летунья мертва.

Лица покойницы видно не было.

Оно было скрыто голубыми, с радужными прожилками, волосами.

Очнулась я от чьего-то присутствия в комнате. Даже, скорее, от чьего-то взгляда. Взгляд был пристальным и… недобрым.

Совсем недобрым.

Первый порыв – вскочить, взглянуть в глаза смотрящему – был задавлен на корню тотчас же. Жизнь в приюте научила: ничто не даёт бо̀льшего преимущества в схватке, чем когда враг тебя недооценивает!

А тот, кто смотрел, был врагом. Однозначно.

Поэтому, не открывая глаз, я чуть разжала пальцы, готовая в ту же секунду сомкнуть их на рукоятке зонтика. Зонтик был рядом. Я поняла это по привычному покалыванию в пальцах. Зонтик был готов прыгнуть в мою ладонь в любой момент, но тоже… выжидал. И вдруг поняла: зонтик, как и я, считал незваного гостя врагом. И злился!