Лапидиус почувствовал, что триптих завораживает его. Особенно правая створка, там, где дьяволы испускали дух у ног архангела. Он не мог отвести от нее взор. Разумеется, латинский текст он легко перевел, только вот не знал, что обозначают сокращения в конце изречений.

— Скажите, господин пастор, что означают буквы «JFD» и «FS». Мне кажется, художник хотел загадать ими загадку.

Фирбуш рассмеялся:

— Загадку? Готхарт-Нитхарт? Что вы такое выдумываете? Знайте, что он решал задачу, как передать исконный смысл триптиха, а именно воплощения числа три во множественности повторений. Троекратное изображение самого архангела, утроение фигуры дьявола, трезубое копье и даже три строки соответствующих текстов на створках. Как вы, может быть, заметили, второе и третье изречение не убрались бы в одну строку. Готхарт-Нитхарт был щедро одаренным художником, но менее даровитым типографом. — Пастор встал на цыпочки и указал пальцем на комбинацию букв. — Смотрите, «JFD» означает «Jesu Filio Dei». Все изречение гласит: «Архангел Габриель молится с Иисусом, Сыном Божиим».

Лапидиус кивнул. Его больше интересовала правая створка:

— А это сокращение?

— Буквы «F» и «S»? Они подразумевают «Filii Satani», то есть «сыны дьявола».

— Filii Satani? — Лапидиус внутренне обмер. — То есть «Архангел Габриель убивает сынов дьявола»?

Он не мог бы объяснить, что конкретно, но что-то в этом речении несло зло. Непостижимым образом, и все-таки это было.

Фирбуш не заметил его оцепенения. Он еще выше приподнялся на цыпочках, его лицо побагровело, и не только от напряжения, но и, как показали дальнейшие слова, от негодования:

— Нечто непостижимое произошло, господин Лапидиус, осквернение святыни, о котором я даже помыслить не мог! Страшное предзнаменование грехопадений! Вы только посмотрите, рука нечестивца обезобразила правую часть триптиха!

И действительно, шея архангела была обезображена порезом, порезом, явно нанесенным ножом, который глубоко врезался в дерево, что создавало впечатление, что преступник намеревался расправиться с архангелом Габриелем.

— Да, вижу, вы правы. — Присутствие зла ощутилось еще явственнее, однако Лапидиус постарался отодвинуть это ощущение на задний план. Конечно, для такого варварства должна быть причина. Но какая? — Может быть, это произошло из-за жажды разрушения?

— Жажды разрушения? Сомневаюсь. Кто хочет испортить образ, идет до конца. Обливает его кислотой или поджигает. Нет-нет, думаю, дело в другом.

— Тогда, может быть, жажда мести? Возможно, преступник чувствует какую-то связь с «Filii Satani» и поэтому хочет смерти «Angelus Gabrielus»?

Фирбуш засопел.

— Месть? Кто посмеет мстить ангелу? Известно, что таковой грешит перед Господом. Боже милостивый, только сам дьявол в человечьем обличье способен на такое!

— Или человек, возомнивший себя дьяволом, — задумчиво ответил Лапидиус.

Ему вспомнился смертельный разрез на шее Гунды Лёбезам. Была ли здесь связь? Убийцы, называющие себя «сынами дьявола» и поэтому вырезавшие на лбу корзинщицы буквы «FS»? А если да, то ясно, что эти буквы означают «Filii Satani», а не «Фрея Зеклер», как поняла толпа. Было это специально задумано? Или чистая случайность? Могут ли вообще быть такие случайности? У Лапидиуса гудела голова. И снова он почувствовал, что все еще не продвинулся дальше.

Лицо Фирбуша приняло свой изначальный цвет.

— Чтобы у негодяев, которые это сделали, руки отвалились! И дай Бог, чтобы их скорее поймали. Однако на способности нынешнего начальника стражи надежды мало. В свое время он осмотрел триптих, но с тех пор так ничего и не предпринял.

— Вы говорите о Крабиле?

— Именно о нем.

Лапидиус сидел у атанора и растирал застывшие ноги и руки. По дороге от церкви Святого Габриеля он попал под страшный град — ничего необычного в это время года, однако очень неприятно, когда ты легко одет, а голый череп защищен одной шелковой шапочкой. Огромные, с крупный горох, градины просыпались на него с неба, и уже через минуту он был насквозь вымокшим и продрогшим. Придя домой, он первым делом послал Марту, прибиравшую в лаборатории, за сухой одеждой, а сам разоблачился донага.

Жар печи согревал. Всю жизнь он плохо переносил холод, а после лечения сифилиса у Конрадуса Магнуса стал еще более восприимчивым. Что-то все-таки в организме осталось после той заразы. Он наклонился, чтобы проверить, не высохла ли шапочка, которую он натянул на колбу и поставил возле огня. Результат его удовлетворил. Лапидиус снова надел привычный головной убор и сразу почувствовал себя лучше.

— Фрея! — крикнул он в слуховое отверстие. — Ты меня слышишь?

— Да, — послышался из глубины приглушенный голос.

— Нам надо будет поговорить.

Фрея молчала. Вместо ответа в дверь постучали. Должно быть, вернулась служанка. Стоп! Сейчас она войдет и увидит его в чем мать родила! Одним прыжком Лапидиус подскочил к двери и встал за ней, приоткрыв на узкую щелочку.

— Спасибо, Марта. Просунь мне одежду в щель.

— Угу, хозяин, а как…

— Все в порядке. Спасибо.

Он мягко, но решительно снова прикрыл дверь. Марта пробормотала что-то нечленораздельное, а потом удалилась, шаркая ногами. Вздохнув с облегчением, Лапидиус облачился в свежее, пахнущее натроновым мылом белье, натянул штаны и рубашку с кружевами, а поверх надел камзол с бесчисленными пуговицами. Снова почувствовав себя человеком, он сначала проверил, как топится атанор, нашел, что жар достаточен, и вслед за этим поднялся по лестнице в чердачный этаж.

В открытую дверцу лицо Фреи казалось серым и сморщенным. Два дня назад она жаловалась на раны во рту, и теперь Лапидиус видел, что этот недуг принял еще большие формы. Язвы виднелись даже на внутренней стороне губ, отвратительные и опасные.

Он заставил себя не обращать на них внимания, пододвинул сундук и сел:

— Это я. Марта давала тебе пить?

— Да. У меня все болит.

— Я скажу, чтобы она сделала тебе отвар. Тертая ивовая кора утишит твою боль. Старое домашнее средство.

— Мне бы лучше из той бутылочки.

— Коричневой? С лауданумом? Нет, нельзя. Такие средства применяют только в крайнем случае. Чем чаще его давать пациенту, тем быстрее организм привыкает, и тем больше его приходится давать, чтобы добиться того же действия.

— Да.

— Ты и так справишься. Скажи, ты не знаешь, как свидетельницы Кёхлин и Друсвайлер недавно враз разбогатели?

— Нет.

— Кто мог дать им денег?

— Не знаю.

— В самом деле не знаешь?

— Нет. — Ее голос звучал измученно.

— Ну ладно. — Лапидиус увидел, что так он тоже далеко не продвинется. Клеветницы в любом направлении подстраивали ему тупик. Но ведь у него есть новая ниточка: Filii Satani! — Ты слыхала что-нибудь о «сынах дьявола»?

— Что? — Фрея, видимо, задремала.

— Извини, но это важно. «Сыны дьявола» — ты слышала, чтобы кто-нибудь так себя называл?

— Нет. — Она хоть и проснулась, но головы к нему не поворачивала, так что он не видел ее лица.

— Пожалуйста, подумай хорошенько. Это очень важно. Ты знаешь кого-нибудь с таким прозвищем?

— Нет.

— А Filii Satani? Может быть, так?

— Нет.

В это верилось с трудом. Если буквы «FS» на лбу Гунды Лёбезам могли означать равным образом и Фрея Зеклер и Filii Satani, то просто должна быть какая-то связь. Почему же Фрея ничего об этом не знает?

— Можешь ты, по крайней мере, вспомнить что-то необычное за последнее время? Что-то непривычное, не как всегда. Событие, встречу или еще что?

Фрея молчала. Лапидиус начал сердиться. У него складывалось такое впечатление, словно его проблемы — на самом деле, ее проблемы — были ей полностью безразличны.

— Раз не хочешь говорить, пойду вниз за бульоном.

— Там были глаза.

Лапидиус, уже стоя на одной ноге к лестнице, снова сел.