Я резко втягиваю воздух, глядя на Николая сверху вниз, чувствуя, как слезы невольно подступают к глазам.

— Даже когда я выходила из дома, он контролировал меня. Поэтому, когда ты спрашиваешь меня об увлечениях или ведешь светскую беседу, мне нечего отвечать, у меня даже друга никогда не было… — Я качаю головой. — К черту это. Я не хочу, чтобы ты меня жалел. Но мне нужно, чтобы ты понял, что я ни черта не знаю о том, о чем думал или делал мой отец, за исключением того, что у него были амбиции, и он использовал меня, чтобы их реализовать. Мне обещали свободу, а вместо этого меня отправили в другую тюрьму. — Я качаю головой, сдерживая угрожающий всхлип. — Я понятия не имею, на что он способен, — говорю я Николаю. — Но я полагаю, что этого достаточно.

И затем я прижимаю руку ко рту, подавляя вырывающийся всхлип, потому что я больше не могу говорить. Мне требуется вся моя сила, чтобы не разрыдаться. Николай надолго замирает. Первое, что я вижу, это его руки, которые расслабляются из сжатых в кулаки рук. Его лицо все еще напряжено, но когда он заговаривает, то говорит совсем не то, что я ожидала услышать.

— Мне жаль, — тихо говорит он. — Теперь я понимаю. Все имеет смысл… то, какой ты была. И я сделал только хуже.

Я не знаю, что сказать. Слезы текут из моих глаз по щекам. Он не придвигается ближе и не пытается прикоснуться ко мне. Он просто продолжает смотреть на меня, его лицо суровое, но слова, которые он произносит, мягче всего, что я когда-либо слышала.

— Я наказал тебя… и теперь сожалею об этом. Я знаю, что это не делает ситуацию лучше и не исправляет ее. Но я бы никогда… если бы я знал…

— Тебе не следовало знать. — Слова вылетают прежде, чем я успеваю их остановить, и я вздрагиваю, ожидая, что он ответит. Но, к моему удивлению, он этого не делает.

— Ты права, — говорит он. — Я не должен был. Я никогда не должен был прикасаться к тебе так. Я должен был понять. И я не должен был заставлять тебя выходить за меня замуж. Я должен… — Он переводит дыхание. — Я должен был смириться с тем, что ты не можешь быть со мной, и найти способ избавить тебя от всего этого.

— Что ты имеешь в виду? — Я смотрю на него в замешательстве. — Я не…я не понимаю, что ты пытаешься сказать.

— Я хотел тебя. — В его глазах, когда он смотрит на меня, таится глубина эмоций, которую я не могу полностью уловить. — Я хотел тебя так сильно, что не видел способа удержаться от того, чтобы взять тебя. — Дрожь проходит через него, как будто он хочет подойти ко мне, хочет прикоснуться ко мне и заставляет себя не делать этого. — Я никогда в жизни не принуждал женщину. Поэтому я подумал, что, если бы я женился на тебе, все было бы по-другому. Тогда ты была бы моей. От нас ожидали бы, что мы ляжем в постель. Я мог бы овладеть тобой, не причинив тебе вреда.

Я смотрю на него, пытаясь осознать этот запутанный образ мыслей.

— Ты всегда причинял мне боль, — шепчу я.

— Теперь я это вижу. — Его голос низкий и спокойный. — Все, что я могу сделать, это попросить тебя простить меня, Лиллиана. За сегодняшнюю ночь, и за все ночи до этого. Мне так жаль. Если бы я знал… но ты права. Мне не нужно было знать, чтобы делать что-то по-другому.

Маленькая часть меня, очень маленькая часть, хочет сказать, что я прощаю его. Я верю ему. Я думаю, что теперь он видит то, чего не мог видеть раньше, и все потому, что я рассказала ему о своем прошлом. Но я имела в виду то, что сказала, ему не нужно было знать. И даже если он поймет это сейчас, это ничего не изменит.

— Это не имеет значения, — говорю я ему, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не сорвался. — Мне все равно, что случится с моим отцом, и я уверена, теперь ты понимаешь почему. Если он действительно стоит за всем этим, мне все равно, что ты с ним сделаешь. Но я также не хочу иметь ничего общего с тобой.

Я крепко обхватываю себя руками, пытаясь удержаться от того, чтобы снова не начать дрожать.

— Я не могу сбежать от тебя или этого брака, — тихо говорю я ему. — Но я не собираюсь тебя прощать. И если ты действительно понимаешь, тогда ты оставишь меня в покое.

Николай долгое время ничего не говорит. Интересно, что он собирается сделать или сказать, собирается ли он вообще ко мне прикасаться, настаивать, чтобы я простила его, сказать мне, что я его жена и что я принадлежу ему. Но вместо этого он просто бросает на меня грустный взгляд, самый грустный, который я когда-либо видела на его лице.

— Спальня твоя, Лиллиана, — наконец говорит он. — Я буду спать здесь. А утром я уйду, чтобы заняться делами. Просто оставайся здесь и будь в безопасности. Это единственное, о чем я попрошу.

И затем, прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово, он поворачивается и шагает к входной двери. Он открывает ее, и я мельком вижу охрану снаружи, прежде чем он закрывает ее, и я слышу звук замка.

Он ушел. И впервые я не совсем понимаю, что я чувствую по этому поводу. Я опускаюсь на пол, закрывая лицо руками, и позволяю себе развалиться на части.

НИКОЛАЙ

Я попросил у нее прощения, но уже слишком поздно.

Какая ирония судьбы в том, что я, который всю свою жизнь посвятил тому, чтобы знать, что думают, делают и чего хотят люди вокруг меня, пропустил все эти вещи, когда дело касалось моей жены. Меня воспитали в убеждении, что в браке эти вещи не имеют значения, что все, что имеет значение, это послушание, но я знаю, что это не оправдание. Это не оправдание тому, что я не понял, через что прошла Лиллиана.

Ничему из этого нет реального оправдания.

Если ее отец действительно несет ответственность за все это, если все, что она сказала, правда, тогда, возможно, есть способ заслужить ее прощение. Эта мысль приходит мне в голову, когда я еду в офис в центре города, откуда я могу позвонить хакерам, которые, возможно, смогут найти информацию о том, куда он ушел, и отследить Марику. Лиллиана не страдает от потерянной любви к своему отцу, я уверен в этом. Если я смогу отомстить за нее, то, возможно, это все изменит.

Сцена продолжает проигрываться в моей голове снова и снова, моя рука в ее волосах, вытаскивание ее из сна и подъем с дивана, грубый, жестокий способ, которым я обращался с ней, такой ужасно уверенный в себе и своей теории. Я снова облажался. Я, как она сказала, все это время причинял ей боль, полная противоположность тому, что я всегда собирался делать.

Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я не собираюсь тебя прощать.

Как я мог винить ее? Я ничего не могу сказать, что могло бы загладить то, что я сделал. Единственное, о чем я могу думать, это сделать что-нибудь, и решение, которое у меня есть, принесет пользу нам обоим.

Ее отец исчез, забрал мою семью и отомстил ей. Я не могу придумать лучшего способа выполнить две задачи одновременно. У меня есть команда, которая работает над проблемами отслеживания людей, которых мне нужно найти, и другими цифровыми вопросами; учетными записями, которыми нужно манипулировать, цифровым отслеживанием, онлайн-следами. Все они выпускники лучших школ с огромными долгами по студенческим кредитам и сомнительными моральными устоями, и они меня еще ни разу не подвели, смесь мастерства и знания того, что произойдет, если они это сделают. До конца ночи у них будет для меня необходимая информация, местоположение или список возможных мест, где я мог бы найти Марику.

Тем временем я расхаживаю по офису, беспокойный и на взводе. Мне не нравится оставлять Лиллиану в пентхаусе одну, но я знаю, что она не хочет моей компании. Там достаточно охраны, чтобы я чувствовал себя комфортно, она будет в безопасности от любого, кто может прийти за ней. И я осознаю кое-что еще, когда расхаживаю по комнате, что-то более чем немного тревожное.

Я…скучаю по ней. Я блядь действительно скучаю по ней.

Я бы предпочел быть дома с ней, чем здесь, беспокоясь о том, что найдут мои хакеры. Я бы предпочел познакомиться с ней, узнать то, что муж должен знать о своей жене. Или, в качестве альтернативы, помочь ей узнать то, чего она сама о себе не знает. Теперь все имеет смысл: ее отношение к еде, то, что она никогда раньше не пробовала никаких напитков, отсутствие у нее хобби. Ей никогда не разрешали развивать в себе какой-либо тип личности, кроме той, какой мужчина мог бы пожелать, чтобы она была, и все же в какой-то степени ей все еще приходилось, даже если это было едко. Когда она все это сказала, мне пришло в голову, что я мог бы дать ей свободу всему этому научиться. Она могла бы узнать, кем она хочет быть, попробовать то, чего она еще не пробовала.