— Ложись! — Антипка дёрнул Серёжу за рубаху и плюхнулся животом в траву.

Серёжа лёг рядом, и они, вытягивая шеи, наблюдали, что эта хитрющая курица станет делать дальше.

А она обошла куст и вдруг нырнула под него, как сквозь землю провалилась. Кудахтанье смолкло.

Ребята терпеливо ждали.

Вдруг курица выскочила из-под куста и, пронзительно закудахтав, не спеша пошла по направлению к ферме.

— Айда посмотрим! — поднялся Антипка.

Под низким кустом в примятой траве лежало девять яиц. Антипка сложил их в подол рубахи, и ребята вернулись на ферму.

— Нашли?! — ахнула тётя Глафира. — Вот молодцы-то! Отнесите их в кладовку, положите в ящик к другим яйцам. А мы с Фимкой как раз и покос закончили.

Все вместе они вошли внутрь кладовки.

Серёжа с интересом осматривался вокруг.

Середину помещения занимала печь с вмазанным в неё котлом.

— В этом котле кипятят воду и заваривают курам мешанку, — сказал Антипка. — А вон, гляди, сколько яиц!

Яиц было много. Ими были доверху наполнены ящики и большие корзины, стоявшие у стены.

Антипка осторожно переложил из подола рубахи в одну из корзин яйца непутёвой несушки.

— Пойдём поглядим, что там в мешках, — позвал он Серёжу и Фимку. — Можно, тётя Глафира?

— Можно, можно, — отозвалась та. — Посмотрите, если интересно.

В мешках был овёс и ячмень, в длинном ящике — картофель и морковь, в ящиках поменьше — костная мука, соль и мел комками.

— Вот сколько моим курам корму идёт, — сказала тётя Глафира, — но зато они и несутся хорошо: больше тысячи штук яиц за день собираю.

— За один день?! — воскликнул Серёжа.

— Да. Хотите, пойдёмте на ферму, поможете мне яйца собирать. Хотите?

— Хотим! — хором ответили ребята.

— Тогда берите вон там в углу маленькие корзиночки.

Помахивая пустыми корзинками, ребята вприпрыжку побежали на ферму.

— Осторожнее, ребята, — предупредила тётя Глафира. — Не побейте яиц!

— Не побьём! — заверил Фимка. — Не маленькие.

Ребята медленно шли вдоль куриных гнёзд, расположенных в два этажа, и заглядывали в каждое.

— Есть!

— И тут лежит!

— А тут сразу два! — слышалось поминутно.

Когда корзинки наполнились, ребята отнесли их в домик, переложили яйца в большие корзины и ящики и вернулись на ферму.

Но вот Серёжа заметил, что Антипка поставил свою корзину на пол, яиц не собирает, а что-то внимательно рассматривает в дальнем углу.

— Эй, Антипка! — окликнул его Серёжа. — Ты что там ищешь?

— Ничего не ищу, — отозвался Антипка, — просто смотрю, какие тут гвозди нужно забить.

— Какие гвозди? Зачем? — Серёжа подошёл к Антипке.

За ним подошёл и Фимка. Тётя Глафира в это время носила со двора солому курам на подстилку.

— Видите, гвоздь выскочил, — Антипка подёргал неплотно прибитую дощечку, — из-за этого дощечка болтается, яички могут выпасть из гнезда. Надо завтра принести молоток и гвозди и кое-что тут подремонтировать.

— Антипка у нас и столяр и плотник, — легонько стукнув друга по плечу, сказал Фимка с гордостью. — Он только и смотрит, где бы что подтесать да куда бы дощечку прибить. А знаешь, какую он весной тумбочку сделал? Совсем как из магазина! Да ещё покрасил её, любо-дорого посмотреть!

Антипка смущённо молчал, но ему было приятно, что Фимка, который всегда считал себя первым во всём, на этот раз похвалил его.

— Видал у него во дворе скворечники? — продолжал Фимка, обращаясь к Серёже. — Тоже его работа. Дед Никанорыч говорит, что у Антипки золотые руки. Во как!

Серёжа с уважением посмотрел на смущённого Антипку.

— Ну, хватит лясы точить! — вдруг сурово сказал Фимка. — Пошли яйца собирать.

Когда все яйца были собраны, ребята помогли тёте Глафире перетаскать связанную пучками крапиву на чердак фермы и там развесить пучки парами, на длинных шестах. К обеду все дела были переделаны.

— Ну что за помощники у меня золотые! — приговаривала тётя Глафира. — Мне бы одной тут за день не управиться!

— Мы завтра тоже придём, — пообещал Антипка.

Стрелять по тетрадному листу, прилепленному к доске, — одно дело, а по ястребу — совсем другое. В доску целься хоть полчаса — она ни с места. А ястреб не будет сидеть и дожидаться, пока ты в него выстрелишь. Да ещё попадёшь ли! И попадёшь, то подожди радоваться: может, только лапу ему царапнешь, так что он не почувствует, или одно пёрышко из хвоста выбьешь…

Утром, когда ещё не взошло солнце и его лучи только выглядывали из-за горизонта, освещая рваные клочья облаков, Фимка с дедом Никанорычем перешли Косой овраг и поднялись к сухой ели. Там, где они прошли по росистой траве, за ними остались чёткие следы, как на снегу.

Антипка и Серёжа притаились на другой стороне оврага, чтобы не толкаться всем в шалаше.

— Ты, Фимка, стреляй только наверняка, — давал дед последние наставления. — Ежели выстрелишь да промахнёшься, он больше на эту ель садиться не станет, тогда его, разбойника, подстеречь трудно будет.

Они залезли в шалаш. Там было прохладно. Хорошо ещё, что дед по дороге прихватил охапку соломы из прошлогодней скирды и теперь постелил её в шалаше поверх влажного мха.

Фимка просунул ствол между веток и, стоя на коленях, не отрываясь смотрел на верхушку сухой ели.

Дед сидел рядом, не шевелился и молчал.

Время шло. Ястреб всё не прилетал. У Фимки уже затекли ноги, но он не решался пошевелить ими: вдруг как раз в эту минуту прилетит ястреб, услышит шорох, испугается и улетит.

Солнце уже показалось из-за ёлок. Его тёплые лучи осветили и согрели всё вокруг. Но на шалаш падала тень от соседней ёлки, поэтому в нём было по-прежнему прохладно и сумрачно.

Тихо, спокойно вокруг. Только птицы щебечут на разные голоса и где-то за Каравай-полем гудит трактор. Но вот послышался какой-то новый звук: ш-ш-ш… И хлопанье больших крыльев. Птицы разом замолкли, и Фимка понял, что летит ястреб.

Фимка почувствовал, как дед Никанорыч предостерегающе легонько толкнул его в бок. Ястреб сел на верхушку сухой ели и, озираясь, поводил из стороны в сторону горбатым клювом.

Мальчик задрожал от волнения. Изо всех сил прижал он приклад берданки к плечу и взял ястреба на мушку. Его палец потянулся к спусковому крючку, но тут ястреб расправил широкие крылья и, рывком оттолкнувшись лапами от сука, на котором сидел, полетел в сторону птицефермы. Он сделал над нею круг и камнем упал вниз, должно быть высмотрев себе очередную жертву.

Дед Никанорыч крякнул с досады, а Фимка растерянно опустил ружьё.

— Улетел, гад, — едва не плача, процедил он сквозь зубы. — Чуть-чуть я не успел… А ведь здорово прицелился — наверняка попал бы!..

— Ну ничего, завтра опять прилетит, — сказал дед, вылезая из шалаша.

Фимка шёл за дедом, низко опустив голову. Он думал, что дед обижается на него, жалеет, что ему первому доверил стрелять.

Но, подойдя к ребятам, он вскинул голову и даже вызывающе поднял нос.

«Сейчас накинутся», — подумал он.

— Что же ты не стрелял? — строго спросил Антипка. — Ведь он сидел — как перед фотоаппаратом позировал.

— «Позировал»!.. — передразнил Фимка. — Да я только прицелиться успел, а он вдруг как сорвётся!

— Эх ты, растяпа! — вырвалось у Серёжи.

Фимка подскочил как ужаленный.

— Это я растяпа? А ты… ты… — Фимка искал слова пообиднее.

Но тут вмешался дед Никанорыч:

— Напрасно это вы, ребята. Фимка правильно сделал, что не стал стрелять на авось. Только спугнул бы. Он нашего шалаша не заметил — значит, завтра снова прилетит на свою ёлку.

Серёжа и Антипка смущённо переглянулись.

— Ты, Фима, не обижайся, — сказал Серёжа. — Это я так, сгоряча.

— Дать бы тебе по шее сгоряча! — буркнул Фимка.

— Сам получишь!

— Я?

— Ты!

— Ну-ну, петухи! Будет! Пошли по домам, — остановил их дед Никанорыч и, взяв у Фимки ружьё, зашагал к дому.