- Я сделаю, - говорю, а у самого в глазах туман. И без того спит земля вокруг, а где и вовсе люди её убили. Каждый уголок живой ценен безмерно… Хоть понимаю, что милосердно это будет – дух отпустить, пока его болезнь не поразила, но на душе оттого не легче.

- А проход ему мы вместе откроем. Только посох мне нужен или наподобие что. Пойдём, поищем по дороге.

Кивнула она, и слышу – остров обрадовался, что мучения его прекратятся скоро, зовёт, тропку под ноги бросил. Увёл в сосняк, на полянку, и мы с Настей ахнули только: стоит у сосны посох. Настоящий, с резьбой, по уму сделан, как положено. Человеческих рук дело, только к чему он туристам-то тут?

- Подойдёт тебе? – Настя спрашивает.

Кивнул, взял, погрел в руках, послушал. Откликнулось дерево теплом, даже обрадовалось. А тоже успело в себя смерть вокруг разлитую принять…

И повёл нас остров напрямик, короткой дорогой. Да и время поджимает, скоро на катер возвращаться. Хорошо – недалеко идти оказалось. Увидел я место, Настю жестом остановил, а сам пошёл. Встал, где нужно, посох взял как следует, у острова ещё раз спросил:

- Не передумал?

- Нет, - отвечает. – Отпусти…

Кивнул, зубы сцепил, собрался с силами и ударил, как должно, хоть душа кровью обливалась. Вздохнул он в последний раз и замер. Поднял я посох и выдохнул остров. А вместе с воздухом и дух над землей подниматься в небо стал, а земля под ногами мертвела стремительно. Стою, а у самого в глазах мокро: живое убил... Хоть и благодарность духа слышал, а на душе и горько, и легче, что поступил правильно…

- Смотри, Дима, - Настя подошла тихонько, рядом встала, за руку меня тронула. – Какой он красивый…

Поднял я голову, вытер глаза и в самом деле: дракон в небе нарисовался, могучий, сильный, счастливый, что свободен… А что рёбра наружу – нарастит мясо, духу это проще.

- Он возродится, - Настя мне улыбнулась понимающе. – Ты доброе дело сделал. Мучился он сильно.

Посмотрел я на неё и не сдержался, обнял, к себе прижал, волос губами коснулся:

- Спасибо, - шепнул тихо. – За помощь и понимание.

Она кивнула, отстранилась чуть, и я удерживать не стал – и так лишнего себе позволил.

- Доделать нужно, – говорит, на меня не смотрит. – И пора нам.

Что тут спорить, права Настя. Открыли мы духу проход, он крылья расправил, круг над нами сделал и полетел себе, оживающий и свободный…

Обратно мы молча возвращались, Настя впереди шла, на меня не смотрела. А я так с посохом до катера и дошёл. Кто из группы увидел – косились на меня да сторониться начали, а мне до них дела нет. Думал посох с собой взять – очень он мне по руке пришёлся, да он отказался: на этом острове родился, тут и попросил в воду его отпустить, чтобы тоже уйти.

Я так и сделал.

В обратную дорогу мы с Настей и не говорили почти. И не стена между нами, а вроде как снова чужими стали. Она о своём задумалась, а я настолько уставшим был, что и не до чего мне. Да ещё и энергии смерти набрал в себя полнёхонько, одна мысль – не расплескать такое кому на горе. Смыть водой можно, она растворит, примет, только раньше, чем дома, мне воды не найти. Не с катера же за борт прыгать, что забрал – возвращать.

Вещей общих поубавилось значительно, палатки, котелки да спальники остались, я себе лишнее брать не стал, своё нёс. У Насти тоже только рюкзак остался: запасы с пакета её да что у меня с собой было, мы вдвоём съели. Так что до станции почти налегке шли.

Пока ехали, допили с Настей водку молча. Я думал подремать было, а не вышло: шумно вокруг, народ весёлый. Настя хоть и рядом со мной села, а молчала, всё о своём думала. Да и я вспомнил: ждут её там, наверное… И от мысли такой до того тошно стало – хоть волком вой. Закрыл глаза, к раме оконной прислонился и ехал так: приоткрою, осмотрюсь и дальше сижу.

К городу подъезжать стали, смотрю – Настя собирается. Ну и я тоже встал. Станцией ближе, станцией дальше – какая мне разница? А Настя на меня посмотрела искоса:

- Вы тоже тут выходите? – спрашивает.

- Да, - говорю, - выхожу.

А самому от этого «вы» ещё хуже стало. Не достучался, выходит, не согрел, чужим остался….

Вышли мы, смотрю: Настенька моя не спешит за всеми, встала возле лавочки, ждёт. Ну и я в стороне встал, закурил. Придут – не придут за ней…

Рассосался народ, никто к Насте не подошёл. Мне и горько за неё – ждала ведь, и радостно – свободная она теперь… А она идти собралась. Затушил я сигарету быстро, подошёл, ладонь на рюкзак её положил.

- Можно вас проводить? - спрашиваю.

Посмотрела она на меня и улыбнулась робко и с радостью затаённой.

- Можно, - отвечает. – Только ведь поздно уже, вам на работу, наверное, завтра.

Улыбнулся в ответ, не до работы мне, главное с Настей ещё побыть рядом…

- Мелочи, - отвечаю, - пойдём.

Взял её рюкзак, свой в руке – пустой почти, и пошли мы.

Пока до Настиного дома добирались, о реальном говорили: я про себя, Настя про себя. Не подробно, конечно, всё же время и место не самые подходящие. Внимательно я её слушал да на ус мотал. Память памятью, сила - силой, а всё же человеки оба: у каждого и привычки свои, и недостатки, да и жизнь какая-никакая тоже сложилась… Заново узнавать друг друга надо, привыкать да принимать какие есть. Про себя знаю, что Настю любой приму, да чего там, уже принял. А вот примет ли она меня…

И всё же до утра бы Настеньку свою слушал, только усталость своё брала: на зевоту потянуло, глаза закрываются. А мне ещё до дома добираться. На работу я и не собирался даже: отзвонюсь утром начальству, возьму день отгула. Надо мне отлежаться, в себя прийти да от лишнего избавиться. И Настя моя тоже зевоту за ладошкой прячет.

Тем временем и до Настиного дома дошли: не так чтобы и далеко от меня – час добираться. У подъезда я остановился: не звали меня дальше, да и не к чему сейчас. Настя ключи нашла, на меня посмотрела.

- Спасибо, - говорит, - что проводили.

- Не за что, - отвечаю. – Мне приятно было.

Помолчала она и я молчу, что сказать не знаю, потому как обнять её хочется и поцеловать. Но и пугать не хочу: это на острове она поняла, а сейчас… Да и энергия нехорошая во мне никуда не делась, держу как могу.

- Вам пора, - Настя мне, а сама отвернулась, в землю смотрит. – Поздно уже, а вы далеко живёте.

- Пора, - отвечаю. А сам к ней подошёл, рядом встал. Взял бы за руку, да боюсь лишнее выйдет.

- Можно, я вам позвоню и мы ещё встретимся?

Обернулась она, вроде как и обрадовалась даже, а под моим взглядом снова смутилась. Да и я тоже глаза отвёл: слишком многое без слов сказал.

- Можно, - кивнула всё же. Даже не рассердилась на меня за взгляды лишние.

Записал я телефон, попрощался вежливо, ушла она, я на часы глянул, ахнул и на остановку бегом. Чудом просто в последний троллейбус заскочил, хоть полдороги проехать, все не пешком…

Домой я часам к двум ночи только добрался. Пока с остановки полчаса шёл, ещё и под дождь попал. Сильный, проливной, я охнуть не успел, как с ног до головы мокрым оказался. Сначала пытался лужи обходить, а потом и на это плюнул: ливень дикий, в темноте не видно ни черта, воды по щиколотку, в кроссовках давно всё хлюпает, чего уж теперь…

Зато всё мёртвое, что я в себя принял, с меня смыло, я держать не стал: с таким дождём растворится в городе как капля в море.

Дед не спал, меня ждал: рабочий день, как-никак, скоро, а внука бедового всё нет. На меня, мыша мокрого, посмотрел сердито, а я счастливый, довольный.

- Не сердись, дед, - говорю. - Хорошо я съездил, удачно. Срастётся всё – будут тебе правнуки. А на работе отгул возьму завтра, есть у меня.

Сказал, деда озадачил и порадовал, и пошёл в ванну стирать да мыться.

Утром еле глаза продрал, начальству отзвонился и спал до обеда. Антишка с Глашей тихо сидели, меня не трогали, да и дед ждал терпеливо, пока высплюсь да сам всё расскажу. А я в полудрёме все к Настеньке своей тянулся да вечер вчерашний вспоминал. Часам к двум только из постели выбрался, дед меня заждался уже.